Людмила Кулагина - Да будет день!

В те дни, что судьба посылала тесноты,
Мечта меня грела, по жизни вела,
Порой выводила фальшивые ноты,
Но ложь во спасенье была, не со зла.

Когда не хватало одежды и денег,
Слегка огорчалась, носила старьё,
Себя утешая сомнительным мненьем:
Нет денег у честных, шикует ворьё.

Работала трудно, копейки считала.
Какое стихи там писать – не до них!
Одна была радость – я много читала.
Что было б со мною, не знаю, без книг.

Мечтою жила, что, быть может, когда—то
Я книгу сумею свою написать.
Но годы неслись, пролетели все даты.
И стала мечта в облаках зависать.

То шум от соседей, то скорби и беды,
Шалит организм, норовит полежать.
То стирки—уборки, то рынки—обеды,
И некуда, друг мой, от них мне сбежать.

А ночью, когда не заснуть мне от храпа, —
Вдвоём на диване, а комнат – одна,
На кухню тащилась я тихою сапой:
Как раз для мечты моя кухня годна.—

Ну, что ж, что пока обитаем в хрущёвке.
Когда—то у нас будет собственный дом,
И тёплый, и тихий, а не как трещотка,
И будет просторно и солнечно в нём.

Тогда и соседи мешать мне не будут —
Писатель я тот ещё, как и поэт.
И лень изведу тогда напрочь, паскуду,
И что от того, что не двадцать мне лет?

Представьте, не тридцать, и даже не сорок.
Но жизнь никогда ведь не поздно начать!
Не надо со мной в этом деле и спорить.
Да я и не думаю вам отвечать.

Я просто уверена: это призванье.
– А где я все эти полвека была? —
– Копила свой жизненный опыт и знанья.
А вдруг, если всё же мечта подвела?

И ты никогда ничего не напишешь,
В хрущёвке умрёшь под её же плитой,
Не будет хватать на лекарства и пищу,
И храп по ночам и так далее… – Стой!

Довольно с меня, я не верю ни слову!
А, если и верю, то что мне терять?!
Мечту я другую придумаю снова.
Во Францию съеду, чего с меня взять?!

Тут дело за малым всего только стало —
Начать лишь мне надо французский учить.
Об этом я с юности ранней мечтала,
А там остаётся грин—карт получить.

Но ты, аналитик, диагноз мне ставишь:
Невроз это – бегство от жизни в мечты.
Ты Фрейда со смрадным дыханием славишь.
А чем от меня отличаешься ты?

Один, он же – Фрейд, разработал химеру.
Она ему званья и деньги дала.
Кумира создав, взяв химеру на веру,
Ты строишь теперь свою жизнь и дела.

Нарцизм не мечтою питаешь – «ученьем».
Но разницы нет между нами, мой друг.
Прописано всем от иллюзий леченье
Там, где нет ни денег, ни званий—заслуг.

Другие там ценности – вера и милость.
Кто ближнему меньше урона нанёс:
Я, жизнь чья в мечтах мне лишь снилась,
Иль ты, кто цинизм и безверие нёс? —

Не в осужденье, а в рассужденье.
И не мечты ли нас к целям вели?
Мне есть у кого попросить снисхожденья,
Когда я с мечтой окажусь на мели.

Романтик—мечтатель, любитель цветочков,
Строитель воздушных дворцов на песке,
Пытаюсь расставить песочные точки
Своим невезениям, страхам, тоске.

В мечту я бегу от убогого быта —
Готова сама себя в том уличить.
Закрутится день, и мечты все забыты.
А надо бы всё же французский учить.

Когда метель и сумрак за окном,
И льдистой корочкой душа моя покрыта,
Спит на шкафу в пыли французский гном,
И старость дремлет у разбитого корыта,

И нет ни сил, ни веры изменить
Судьбы расклад, как выпавшие карты,
И рвётся времени связующая нить,
И нет намёка на капели марта,

Как хочется поверить в волшебство,
Во всё, что «вдруг», что «вопреки», иначе,
Где пониманию не требуется слов,
Где одиночество навзрыд без слёз не плачет,

Где шелест волн баюкает печаль,
Где плющ затянет ссадины и раны,
Где солнце выжжет чёрную вуаль,
Где утром захочу вставать я рано,

Где звуки обретут по—детски чистый тон,
Где с радугой забуду цвет метелей…
Мне б только пережить мой зимний вздох и стон,
Мне только бы душой услышать звон капели.

На розе семь бутонов заветных созревают.
Считается, что к счастью такая цифра – семь.
Мечта моя, как небо, лазурно—зоревая —
Залив Бискайский, сосен, платанов мощных сень, —

В душе моей сегодня, как те бутоны, зреет.
Боюсь её оглаской нечаянно спугнуть.
В России жизнь с годами бессмысленней и злее.
Как от неё хочу я немного отдохнуть.

Не слышать брани—мата, не видеть грязных свалок, —
Не слишком ли заоблачно желание моё?..
Наломано в стране людских судеб, что палок,
И снова здесь, как прежде, жирует вороньё.

А нищета родного бесправного народа
Иных покрепче держит свирепых кандалов.
Его мельчает дух, искажена порода,
И сеть дельцов без совести заброшена на лов

Людей, на дух наживы податливых и падких,
На пагубу к греху таких не стойких душ.
И в лицах и в речах видна печать упадка.
И явной лжи опять холодный льётся душ.

Вот почему меня залив Бискайский манит,
И не без почвы я иду к своим мечтам.
Атлантики ветра гуляют пусть в карманах,
Но месяц жизни райской я всё ж пробуду там.

«Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила»,
Сон слетает на ресницы,
Подступает мягко мгла.

Смежишь веки, и приснится,
Как могла б ты вольно жить,
Песни петь, подобно птице,
И о прошлом не тужить.

Проноситься над землёю
В синем воздухе весной
Над разбитой колеёю,
Над чащобою лесной.

Подбирать зерно и мошек,
Настигая на лету,
Там, внизу, оставив кошек,
Цели, смыслы, суету…

Просыпаться вместе с солнцем,
Поклевать рябины кисть.
И не знать, что за оконцем
Угасает чья—то жизнь…

У вас, наверное, теперь уже трава,
На розах набирают цвет бутоны.
И ослепительная неба синева.
И волны с берегом бодаются со стоном.

Вам океан к ногам кладёт дары —
Ракушек разноцветные осколки.
И в каплях брызг мерещатся миры.
И дух сосны сочится сквозь иголки.

И распускаются весенние цветы,
И в белой дымке яблони и вишни…
Как я хотела быть весною там, где ты,
Но Бог, как видно, счёл меня там лишней.

И вот сижу одна, как мышь в норе,
И выжимаю из себя романтику и рифмы,
Пытаясь в пыльном городе своём, в дыре,
Представить, как волна бросается на рифы,

Как океан живой в прилив шумит,
Грозя накрыть кипящею волною…
Воображенье – плод души моей – шалит.
Похоже, и у нас повеяло весною.

Когда б ты видела, как Франция красива,
Какие парки там, местечки, авеню,
Ты легче б мне «дыру» в стихах простила.
Хоть я для Франции, увы, гола, как ню.

Я лишь мечтать о ней могу в часы досуга.
Здесь, где у нас помойка, – там цветы растут.
Где мат у нас – там уважение друг к другу.
Я удивляюсь вообще, зачем ещё я тут.

Здесь человек сам по себе совсем не ценен.
Талант, порядочность и честность ни к чему.
Другие здесь востребованы цели
И ценности, и горе здесь уму.

Скорей всего, и там не всё так гладко,
Там есть коррупция, обман и нищета…
Но Франция – мечта. И жить не так уж гадко,
Когда ты всё же здесь, но у тебя – мечта.

Виртуальная реальность мне всё ближе.
Минимум усилий – ты в нирване.
Днями шляюсь я без денег по Парижу,
Лёжа в комнате с альбомом на диване.

Когда я уеду в другую страну,
Мне не о чем будет жалеть.
Я новую жизнь возле моря начну,
Не буду хандрить и болеть.

Там силой и свежестью воздух морской
Наполнит бронхитную грудь,
И верю, что там обрету я покой,
Лишь стоит на море взглянуть.

Стихия морская душевной сродни:
То буря, то солнце и гладь.
Уйдут вместе с волнами скорбные дни,
А в сердце войдёт благодать…

Если сразу много «если»
Совпадут в одном витке,
Сяду в «Боинге» я в кресле, —
Вся душа – в крутом пике.

Замирая, обмирая.
В город полечу Париж,
Он звучит не хуже рая.
Мчит над облаками стриж.

А стюард иль стюардесса
Мне несут уж есть и пить…
Я была бы поэтесса,
Если б денег накопить.

Напечатала б я сборник, —
Фото для обложки есть.
А пока с машины «дворник»
Отдаёт мне в дождик честь.

Если б кабы, да кабы,
Я жила бы в Бержераке,
Собирала б там грибы,
А не здесь – посулы—враки.

Ну, а если б родилась
Не в Тамбове, а в Марселе,
По—другому б я звалась
На беду иль на веселье.

Если, если, если, если…
А пока прими, что есть —
Посиди в облезлом кресле,
Не сочтя судьбы за месть.

Перестань по «если» плакать,
Да на пенсии побудь.
Похлебай—ка щец ты лаптем,
И про Францию забудь.

«Нас и здесь неплохо кормят…»
Кот Матроскин, ты мне друг.
Здесь мои все предки—корни.
На фиг Франция!.. А вдруг?!.