Хуан Хименес - Вечные мгновения

Что с музыкой,
когда молчит струна,
с лучом,
когда не светится маяк?

Признайся, смерть, — и ты лишь тишина
и мрак?

Ты меня не догонишь, друг.
Как безумец, в слезах примчишься,
а меня — ни здесь, ни вокруг.

Ужасающие хребты
позади себя я воздвигну,
чтоб меня не настигнул ты!

Постараюсь я все пути
позади себя уничтожить, —
ты меня, дружище, прости!..

Ты не сможешь остаться, друг…
Я, возможно, вернусь обратно,
а тебя — ни здесь, ни вокруг.

Я в реку войду,
пойду за водою следом
меж двух берегов зеленых.

Взгляну с берегов зеленых,
как все дальше бегу за водою следом,
как сливаюсь я на бегу
с красотой, остающейся на берегу!
Прощайте! Мне уходить не страшно,
оставляя себя в прекрасном!

Откуда — лепесток
прозрачный солнца?
Откуда
лоб мыслящий, томящееся сердце?
Откуда — хлынувший неудержимо
поток поющий?

Укоренился прочно;
где же они,
твои корни?
В том дне, который наступит,
в завтрашних птицах и травах!

Белое облако вдали,
ты мертвое крыло — но чье? —
не долетевшее — куда?

Бескрайняя, жгучая, злая
тоска по всему, что есть.

Я — здесь.
Но осталось мое рыданье
у рыдающих горько морей
на побережье дальнем.

Я — здесь.
Но бесплодно это свиданье —
у моря осталась душа
рыдающей данью.

Я — здесь.
Но вам я другом не стану,
потому что плачет душа
на побережье дальнем.

Спит ребенок в коляске…

Заливаются птицы.
На дрожащие краски
солнце в листьях дробится.

Сколько тянется утро
без конца и без края:
вечность или минуту?
О мгновенном и вечном
и не подозревая,
спит ребенок в коляске.

Заливаются птицы…
На дрожащие краски
солнце в листьях дробится.

Апрель! Одинокий и голый,
белый мой конь, мой скакун счастливый…

Взметнулся, подобно взрыву, и росы
пролил на розы; и камни ворочал
в руслах потоков и напророчил
потопы света и птичьи взлеты.

Твой пот, твое задыханье и пена
не по-земному прекрасны…
Скачи же, скачи, о мой конь атласный!
Апрель, апрель, ты вернулся —
белый скакун
растраченной страсти!

Взглядом тебя ласкаю, не отрываю
глаз от белой лунности лба,
где сверкает угольно-черный алмаз.

Апрель, апрель… Где же твой всадник светлый?
Погибла любовь, погибла, апрель!..

Поймал ли тебя? Не знаю,
тебя ли поймал, пушинка,
или держу твою тень.

Свет маяка —
словно вздох ребенка, который
почти что Бог — до нас едва долетает.

…Какие просторы!..

И мнится мне,
что зажжен маяк не для
морей зловещих,
а для вечности вéщей.

Внезапно, как взрыв
пронзенной болью души,
страсти струя раздробила
тень — так настежь открыв.
балкон, женщина, в ливне слез,
в наготе, простирает до звезд
порыв умереть ради смерти самой,
безумие жизни преодолев…

И — все, не вернется вновь никогда, —
как женщина или вода, —
но останется в нас, взрываясь, дробясь
огнем или отблесками огней, —
до скончания дней.

В выси — птицы пение,
а внизу — ручья.
Ввысь и вниз — стремление,
о душа моя.

К звездам — птиц влечение,
а к цветку — ручья.
Ввысь и вниз — смятение,
о душа моя.

Как черная ночь глухая
полнотою мысли моей набухает!
— Все затихает
под сенью тени! —

Как проникает темень
в игольное ушко сокровеннейших откровений,
глядя застывшей зеленью звездного взгляда!..
Темень, сова извечных загадок…

Земля уснула. Я один сейчас —
ее бессонный разум…

Когда б она могла,
с несметными богатствами своими,
повиноваться мне! Когда бы вдруг
ум чей-то новоявленный — мой ум —
стал управлять огромным этим телом!

О яркий день,
в котором, воплотясь,
томления ночные могут стать
той силою, что движет миром!
Дай мне проснуться завтра на заре
владельцем правды, вечной и свободной!

Бесконечность моих устремлений —
красота, созиданье, счастье, любовь
сразу становятся мной.

И в бесконечность уходят без промедленья.

Немая птаха,
пойманная смертью,
как смотришь на меня ты жалким оком
— чуть розоватым, тусклым угольком —
из-под совиных лап ее незримых,
как смотришь ты… да если бы я мог!

Ты мертва,
почему же печаль, как живая,
из очей твоих смотрит, по-прежнему черных?

Неужели на смерть обрекается радость?
И единственно вечное — наша печаль?

Мы спим, и наше тело —
это якорь,
душой заброшенный
в подводный сумрак жизни.

Изо дня в день —
как тяжек твой заступ, о свет! —
рыть и себя зарывать
в белые недра бумаги…

И карабкаться до передышки
в послезакатном…

…От белизны бумажного жара,
угольным солнцем сжигаем,
преображенный, взлечу.

Как птицы, цветы взлетают,
сбиваясь по-птичьи в стаи…
Цветы остаются…
(По-птичьи сбиваясь в стаи.)

Срываясь во мгле гремучей
под жернов тяжелой тучи,
цветы остаются…
(Под жернов тяжелой тучи.)

И, капая белой болью
и красной сочась любовью,
цветы остаются…
(Но капают белой кровью.)

Пусть молния блеском алым
их жалит, как алым жалом, —
цветы остаются…
(Их молния жалит жалом.)

Пусть гром орудийным залпом
изранит их нежный запах —
цвети остаются…
(Изранен их нежный запах.)

А птица грозы боится —
давно улетели птицы.
Цветы остаются…
(Давно улетели птицы.)

Как птицы, цветы взлетели,
по-птичьи рассыпав трели.
Цветы остаются…
(По-птичьи рассыпав трели.)