Андрей Дементьев - Года любви и дни печали

Наступили времена тусовок.
Пол-Москвы тусуется в Кремле.
Пол-Москвы изыскивает повод,
Чтобы оказаться при столе.

И тусовка, вкусно отобедав,
И дела вершит, и пьет вино.

Александр Сергеич Грибоедов
Эти нравы высмеял давно.

Татьяна вернулась
С дежурства под вечер.
Усталая…
(Лишь бы не встретиться с кем.)
Сережка ей кинулся звонко навстречу:
«Ой, мамочка, ты насовсем?»
«Насовсем…»

Пока она ела,
Он ждал терпеливо
С игрушками вместе,
В углу присмирев,
Где всадник скакал,
Подбоченясь красиво.
И крался к дверям
Гуттаперчивый лев.

А после, усевшись вдвоем у окошка,
Сережка и мама затеяли бой:
Был всадником смелым
Довольный Сережка,
И маму спасал он,
Рискуя собой…
«Держись!» – кричал – «Мама,
Спешу на подмогу…» —
И Таня задорно смеялась в ответ.
Вдруг холодом сильно
Пахнуло с порога
И в комнату шумно протиснулся дед.

Знакомый старик из соседней деревни.
Метелью запылена борода.
«За вами послали Татьяна Андревна.
У нас на Заречье в больнице беда.

Хотел поначалу отправиться в город,
Да больно дорога туда тяжела…»

«Сережа, ложись…
Не балуйся.
Я скоро…»

Метель за окном все мела и мела.
Вокруг ни души.
Только полночь слепая.
Да разве кто выйдет в такую пургу?
Березы, дорогу саням уступая,
С проселка сошли и увязли в снегу.
Среди этой ночи —
Холодной и снежной
Ей жутко остаться с тревогой своей.
Сомнения, думы ее и надежда
Давно обогнали усталых коней.

… Ночь кончилась.
И неожиданным светом
Заря разгорелась над краем земли.
И видела доктор,
Как краски рассвета
На бледном, на тонком лице расцвели.

И женщина вдруг очень тихо
И просто
Спросила у доктора:
«Можно взглянуть?»

И спал ее первенец —
Мальчик курносый,
На маму, пожалуй, похожий чуть-чуть.

Татьяна ему улыбнулась устало…
Нахлынувший сон побеждая едва,
На вешалке молча пальто отыскала
И долго попасть не могла в рукава.

…А дома…
А дома все было в порядке.
Вошла,
И как будто бы прибыло сил.
Сережка сидел на короткой кроватке
И молча глаза кулачками будил.

Сын обнял ее озорными руками,
Прижался к груди, как горячий комок…
«Скажи, ты соскучился очень по маме?» —
А он вдруг слезами ей руки обжег.

И обнял ее из всей своей силы…
И сердцем она в этот миг поняла,
Что ночью не просто беду победила,
А материнское счастье спасла.

Ельцин попросил прощенья у народа.
Есть за что… Народ с ним обнищал.
И к тому ж он многого не додал,
Что когда-то людям обещал.

И страну из кризиса не вывел,
Хоть изображали торжество.
По-хозяйски вовремя не вымел
Сор из окруженья своего.

Он еще просить прощенья должен
У солдатских вдов и матерей…

Президент ушел…
И потому не дожил
До грядущих окаянных дней.

Он хоть не стар, но сед.
Не от годов – от бед.
Он видел, как убивали наших
В предрассветном дыму.
Как без вести всех пропавших
Ждали в каждом дому.

Как голосили вдовы
По мужикам.
И горя хлебнувши вдоволь
Невесты шли по рукам.

Когда-нибудь он об этом
Сыну расскажет,
Заросшие красным цветом
Окопы ему покажет.

Воронки от бомб упавших,
Затопленные по весне.
Пусть сын, войны не знавший,
Знает все о войне.

Царило на земле средневековье.
Мне кажется – я помню с той поры,
Как честность молча истекала кровью
И молча поднималась на костры.

Я помню все – и одержимость судей,
Судивших тех, кто был не виноват.
Судивших братьев, как врагов не судят,
Как в бешенстве бьют зверя наугад.

Неистовствуя, только бы не думать,
Грех возложив на совесть топора,
Они судили мужество и юность —
За то, что слишком откровенна юность,
За то, что зрелость чересчур мудра.

Любую нетерпимость ненавижу,
Когда огонь сверкает из-под фраз.
И чье-то мненье – как знаменье свыше.
Как будто снизошел к нам Божий глас.

Учитесь слушать и врага, и друга.
И даже больше, может быть, врага.
А мы гоняем Истину по кругу,
Когда до Правды, может, два шага.

Бывает нетерпимость агрессивна,
Что говорит о скудости ума…

О, как бываешь в спорах ты красива,
Когда ошибки признаешь сама.

Я ненавижу в людях нетерпимость,
Которая лишь подлости под стать…
Выводит кто-то жизнь свою на минус,
Когда душа не склонна уступать.

Какой-то хлыст
Меня упрекает,
Что слишком долго живу.
Но долго жили и Гете,
И Гайдн.
Главное – быть на плаву.

Я себя не равняю
С великими,
Но мне интересно знать,
Кто встретится завтра
С моими книгами,
И что от власти
Нам ждать…

Я любознателен,
Словно школьник.
И годы здесь не при чем.
Они, как набежавшие волны,
Несут мой упрямый челн.

Был у меня хороший знакомый,
Проживший жизнь по своим законам,
Вместивший весь мир
В тесноту своих комнат,
И не было времени грустно вспомнить
Про годы свои.
И некогда было подумать о смерти,
Когда вечерами так искренен Верди,
Растроган Шопен и речист Навои…

А встретит на улице – тормошит:
– Что же вы не были на премьере? —
И моим оправданьям не веря,
Посмеивается —
Для первого раза ставлю на вид. —

И словно совесть мою услышав,
Берет первенство надо мной —
– Давайте завтра махнем на лыжах
На весь выходной… —

Махнули…А вечером в проявителе
Оживают исхоженные места…
Как он был молод,
Мой друг удивительный,
Доживший почти до ста…

Хочу постичь характер космонавта.
Сегодня он почти недосягаем,
Но, может быть, обычным станет завтра.
Хочу постичь все —
Вплоть до пустяка я.

Весь мир его улыбкой очарован.
И все сомненья сведены к нулю.
В его лицо я вглядываюсь снова
И сверстников по взгляду узнаю.

Как просто все и как же все не просто,
Когда приходит в сердце торжество.
И родина, умчавшаяся в космос,
Чтоб не оставить сына одного.

Он ни на миг не разлучался с нею.
И близостью ее он был силен.
Мы тоже стали на земле сильнее,
Когда на Землю возвратился он.

О, как бы мне все объяснить хотелось —
И твердость, и застенчивость его…
Хочу понять, где начиналась смелость,
А где ее сменило мастерство.

Хочу постичь характер космонавта,
На мир взглянуть хочу его глазами.
Что было первым – сказка или правда?
И где объединило их дерзанье.

Что в сердце от природы,
Что от жизни?
Какая капля начинала море?
И как они любили и дружили?
И он – и те, уже известных трое.

Смотрю, смотрю в его лицо простое
И обрываю рассуждений нить.
Вот так, как он,
Лишь только так и стоит
Всю жизнь прожить —
Как космос покорить.

Вы ничего не любите.
Как же отцов вы смените?
Бледные наши хлюпики,
Скептики – современники.

Настанет и ваш черед
Взглянуть на года, что прожиты.
И кто-то тогда придет
И спросит – «А что вы можете?»

О, хитрая эта верность
Неверию и гордыне.
Вы можете ниспровергнуть
Все созданное другими.

Вы знаете – это легче
Осмеивать да хулить.
Благо есть чьи-то плечи.
На них можно все взвалить.

Не все – так, по крайней мере,
Заботы свои и грусть.
Взвалить… И потом не верить,
Что плечи осилят груз.

Как вы завидно юны!
Не сердцем, а по годам.
Вам бы наш труд да юмор.
Ваши бы годы – нам.

Что из вас выйдет путного?
Не верю я в чудеса.

Жалко, что перепутала
Молодость адреса.

Было девушке двадцать…
Ей казалось, что много.
Что дурачиться поздно,
Смеяться грешно.
И старалась казаться
При всех она строгой,
Непомерно серьезной.
А было смешно.

Потому что я помню,
Как эта девчонка
Прошлым утром морозным
В кругу детворы
Грела снегом ладони,
Кричала о чем-то
И совсем несерьезно
Каталась с горы.

И смеялась – я слышал —
Ребятам вдогонку,
И кидалась снежками,
И падала в снег.
Я навстречу не вышел,
(Не смущать же девчонку),
Но оставил на память
Тот искренний смех.

Потому что известно,
Что в юности ранней
Всем взрослей, вероятно,
Не терпится стать.
Ох, девчонка смешная,
Ты сердце мне ранишь.
Я хотел бы обратно
Нашу юность позвать.

Хоть бы на день вернулась.
Ей тоже до срока
Убежать не терпелось,
Прибавить года…
Будь же счастлива, юность,
Что вышла в дорогу,
Что серьезна, как зрелость,
И так молода.