Кайсын Кулиев - Раненый камень

По равнинам и по скатам
Вьетесь вы издалека,
От гранита сероваты.
Желтоваты от песка.

Засыпает вас метелью
Вот уже который век.
Вы изогнуты в ущельях.
Переломаны у рек.

Где-то солнце камень старый
Накалило в летний день,
Где-то добрые чинары
Путнику бросают тень.

Утром здесь туман ложится,
Пыль клубится в час дневной,
Ночью гравий серебрится
Под серебряной луной.

Поздней осенью дороги
Листьями покрыты сплошь,
В мягких листьях тонут ноги.
Ты по золоту идешь.

На горе ли, под горою,—
Павшие сто лет назад.
Здесь под плитами герои
Безымянные лежат.

Здесь порой поют и плачут,
По дороге с двух сторон
Кто с веселой свадьбы скачет,
Кто плетется с похорон.

…Помню, по дороге старой
Из далекого села
Мать с корзинкой шла с базара,
На спине меня несла.

И от легкости корзинки
И от тяжести нужды
Матери моей слезинки
На песке прожгли следы.

По дорогам этим после
Брел я сам, пуглив и мал,
И копытцами мой ослик
По сырым камням стучал.

Пояса дорог старинных,
Где зимой, который век.
С веток падая, рябина
Красит кровью белый снег,

На своих потертых спинах
Вы укачивали нас
И на родину с чужбины
Приводили в светлый час.

Где зелень пробивается сквозь камень
И на плечи ложатся облака,
Мне дорог розы красноватый пламень
И лунный блеск холодного клинка.

Родную землю просьбой беспокою,
Я говорю ей тихо: — Не забудь,
Когда умру, ты мне своей рукою
Клинок и розу положи на грудь.

С гор возвратившийся сквозь проседь
Зимы, когда летят снега,
Любил отец мой бурку сбросить,
Потом присесть у очага.

И, цветом схожий с пастью волчьей,
Огонь то злился, то смирнел.
И на него отец мой молча,
О чем-то думая, смотрел.

О том ли думал он с тревогой,
Что снег метет, — спаси аллах,
Не разминулись бы с дорогой
Охотившиеся в горах.

Иль думал, как и все крестьяне,
Он, возвратясь под отчий кров:
Здоровы ль овцы на кутане?
Кормов ли хватит для коров?

Металось пламя и сникало,
Зардев на черной головне.
Но черных дум не возникало
В отцовской доброй голове.

Мели снега жестокой доли,
И помню, что огонь зачах.
Но вот он вновь в балкарском доме
Венчает каменный очаг.

Горит очаг. Огнем объяты
Дрова чинаровые в нем.
Сижу, как мой отец когда-то.
Задумавшись, перед огнем.

Со мной отцовские тревоги
И горы в дымчатых снегах.
Я думаю о людях многих,
О подвигах и о стихах.

И кажется: ущельем горным
Летит гнедой гривастый конь.
Не предаваясь мыслям черным.
Смотрю я молча на огонь.

Тучи клубятся, по склонам кочуя.
Белые горы, вы дороги мне.
Белое утро, проснувшись, хочу я
Белые горы видеть в окне.

Чувству сердечному я покоряюсь,
В Мекку ходивших понять не могу.
Любящий родину, я поклоняюсь
Горным вершинам в белом снегу.

Ты, выкованный мастерами,
Добру служил и злу служил,
За что в аулах матерями
Благословен и проклят был.

Сражал врага земли родимой,
Но и героя наповал
Рукой злодейской иль ревнивой
Ты, выхваченный, убивал.

Кружился ворон над убитым,
На весь аул рыдала мать,—
Картинам этим незабытым
Причастен ты по рукоять.

И не тебя ль, когда был молод,
Носил отец мой на ремне.
Тобой в горах мой брат заколот,
Два чувства будишь ты во мне.

Двух этих чувств пойми причину
И за нее не обессудь,—
Тебя вонзала храбрость в грудь,
А трусость всаживала в спину.

Сталь боевая обнажалась,
Холодная, была пряма,
А в ней то солнце отражалось,
То кровью запекалась тьма.

То был ты славен, то ничтожен,
В зависимости от того,
Кто вырывал тебя из ножен
И убивал тобой кого.

Порой ты беден был, но страшен
Своей чеканной простотой,
Порой насечкой был украшен
И рукоятью золотой.

Но там, где рек кипят истоки,
Тебя ковавший уповал
На то, чтоб ты, судья жестокий,
Безвинного не убивал.

Но самому тебе учесть ли,
Сколь раз в минувшие века
Неволила, защитник чести,
Тебя бесчестная рука.

Я к равнодушным не причислен,
Иную славу я стяжал.
Ты дорог мне и ненавистен,
Кавказский кованый кинжал.

Дом построен, и вымыты окна,
А каштаны в осеннем огне,
И листвы первозданная охра
Отражается в каждом окне.

Стала липа медового цвета,
Но глаза на мгновенье закрой —
Оживет в ее шелесте лето
И пчелиный клубящийся рой.

То костер ли искрится пастуший
Или рдеет кизиловый куст?
Не спеши, приглядись и послушай:
Схожа осень со зрелостью чувств.

И задумчивость леса не в силе
Даже ветер прервать до поры.
Облака в холодеющей сини
Как снега Безенгийской горы.

Журавлей улетели станицы.
Но светла и спокойна душа.
Годы давние, словно страницы,
Перелистываю не спеша.

Вижу осень, и парк нелюдимый,
И серебряный свет с вышины,
И листок на коленях любимой,
Как желтеющий отблеск луны.

Вдохнувший снега вечного
И синевы озер.
Домой июльским вечером
Я возвратился с гор.

Еще клубилось облако
Косматое во мне,
И с ветром рука об руку
Я шел по крутизне.

Где горизонта линия
Лежит на гребнях гор,
И солнцем был и ливнем я.
Листвы вздымал шатер.

Будила вновь заря меня,
И в утренних лугах
Нес вместе с косарями я
Росу на сапогах.

И там, где тропы вклинены
В клубящийся туман,
Я пил из кружки глиняной
Целительный айран.

Во мне звучали выстрелы,
Цвели во мне, чисты.
На каменистых выступах
Рожденные цветы.

Во мне вершины гордые
Венчал весь звездный рой,
Когда вернулся в город я
Вечернею порой.

Кому не вспомнится в дороге
Тепло родного очага?
Уносит путь меня далекий,
Степные выстелив снега.

Степным захлестан я простором,
Степную ширь вбирает взгляд.
И мысленные перед взором
Нагорья отчие стоят.

И сердцем зрячим, не иначе,
Сквозь версты вижу пред собой
Поднявшийся, как хвост кошачий.
Дым над родимою трубой.

Лежат снежинки на пороге,
Калитки звякнуло кольцо.
Мне мама вспомнилась в дороге,
Ее глаза, ее лицо.

Все сон напоминает, правда.
Огонь в камине виден мне,
И перед ним взлетает плавно
Тень колыбели на стене.

В дуге степного окоема.
Сквозь ветры и летящий снег,
Я чувствую дыханье дома,—
Уж так устроен человек.

Одолеваем расстоянья
И словно предаемся снам.
И резче тем воспоминанья.
Чем тяжелей в дороге нам.