Кайсын Кулиев - Раненый камень

Надо мной плыла когда-то
Птичья стая,
Подо мной была когда-то
Тень густая.

На ветру я песни пела.
Мне, бывало,
Вьюга ветви снегом белым
Пеленала.

И с ветрами и с дождями
Я дружила,
И луна меня ночами
Серебрила.

Я, как добрая царица,
Не скупилась.
В тень мою какая птица
Не садилась?

Корни, ветви буря злая
Не сломила,
Крепкий ствол пила стальная
Не спилила.

Мало мне на белом свете
Жить осталось:
Что не может сделать ветер,
Может старость.

Пусть по веткам оголенным
Дождь стекает,
Птица к деревам зеленым
Улетает.

Мой конец топор прочертит,
Я исчезну,
Но своею буду смертью
Вам полезна.

Запою в печи гудящей.
Как бывало,
Будто мне, огнем горящей,
Горя мало.

Мы, деревья, как герои
Умираем,
Что деревья, что герои —
Мы сгораем.

Ветер кажется белым-белым:
Он летел по снежным пределам.
Ветер кажется мне зеленым:
Он летел по лесистым склонам.

В нем — дыханье свежих платанов,
В нем — дыханье снежных становий,
В нем — дыханье древних туманов,
Запах меда и запах крови…

Спилили дерево, оно свалилось,
Полно печали, горькой как зола,
И та речушка, что под ним струилась,
Впервые горе жизни поняла.

Шептались листья с ней при лунном свете
Иль падали, покрывшись желтизной,
И освежались, легкие как дети,
Прохладою и влагою речной.

Им песни по ночам вода певала,
Пока заря, пылая, не взойдет,
А утром просыпается, бывало,
И смотрит сквозь листву на небосвод.

И мир казался ей тогда зеленым —
Земля, и небо, и она сама…
Но ствол упал, упал с тяжелым стоном,
И речка сходит, бедная, с ума.

Ей кажется, что путь ее бесцелен.
Всю ночь о мертвых листьях слезы льет,
Проснется на рассвете — где же зелень?
Как странен мир, как бледен небосвод!

И чахнет речка, будто от недуга,
Винит себя и плачет до сих пор:
Зачем она не защитила друга.
Не отвратила от него топор?

Будь я живописцем, там, на скалах.
Как бы я тропинки рисовал!
Это мысли путников усталых…
Вот они, уйдя за перевал,

Тянутся в тени чинар зеленых.
Это матери моей печаль,
Как печаль тех сумерек бессонных,
Что уходит по тропинкам вдаль.

То печаль балкарок, кабардинок,
Матерей… О, кто бы написал
Горскую задумчивость тропинок
На вершинах и в теснинах скал!

Это книга — иль это народа родного
Сердце, полное смуты, пыланья, томленья?
Слышу мудрой горянки душевное слово,
Слышу рев пораженного пулей оленя.

Это книга — иль это народа родного
Сны, которые снятся в ночные туманы?
Вижу крови следы на скале, вижу снова:
Тур срывается в пропасть, страдая от раны.

Это книга — иль это народа родного
Боль, терпенье, и мудрость, и жизни начало?
Или это вода из ключа из живого,
Та, что горцев от ран боевых исцеляла?

Эта книга — как зов, что звенит издалече.
Весть о тех, кто прошел, головы не склоняя,
Мимо бездны, взвалив на широкие плечи
Камни бед, камни горя сурового края.

Эта книга осталась как их завещанье.
Эта книга — как память о времени злобном,
Эта книга — и встреча с былым и прощанье.
Эта книга — как надпись на камне надгробном.

Это к нам из-за гор голоса долетели
Тех, кому до мечты доскакать так хотелось.
Это ярость борца, это песнь колыбели.
Боль надежды, и ум, и безумная смелость!

Не пни вековые на выжженных склонах
Я славлю чинару в побегах зеленых,
И землю, ее вскормившую,
И тучу, ее полившую.

Не древнему руслу в сожженной долине
Я кланяюсь речке, журчащей и ныне,
И снегу, ее породившему,
И морю, ее проглотившему.

Дождь по ущельям бушевал,—
Казалось, вдоль теснины
Он промочил громады скал
До самой сердцевины.

Сорвавшись с черных облаков.
Висел он над горами,
Подобно тысяче орлов
С шуршащими крылами.

Гремел, шумел он, завывал
Ста тысячами глоток.
Хлестал Черекский перевал
Ста тысячами плеток.

Он гнал камней тяжелый вал
По горному отрогу.
Сбивал со склонов глыбы скал,
Перерезал дорогу.

В краю, лежащем между скал,
Бывало так от века:
Весенний дождь рождал обвал,
На горе человека,

В ущельях свадьбы запирал
И пастухов со стадом,
Дороги он перерезал
Коням и конокрадам.

И все ж бедняк благословлял
Беды своей свирепость:
Обвал порою превращал
Селенье горца в крепость.

Две горы ли, две скалы ли
Бьются лбами в этот час.
Или вдруг с горы пустили
Вниз по крышам тарантас?

Первый гром грозы весенней
Прокатился за горой,
Как полки перед сраженьем,
Скалы выровняли строй.

Старикам в грозе весенней
Видится огонь и дым.
Грохотом былых сражений
Вешний гром приходит к ним,

Им мерещатся дороги
И тревоги прежних дней,
И дрожащие их ноги
Шпорят вороных коней.

Гром грохочет в отдаленье,
Видится мальчишкам бой.
Кажется им гром весенний
Близкой пушечной пальбой

Медленно рождая фразы,
Вдалеке грохочет гром.
Мне он кажется рассказом
О грядущем и былом.

Мгла над желтой чинарой,
Над осенней листвой.
Горец, труженик старый.
Покачал головой.

Сел он, седоволосый,
Чуть сощурив зрачки,
Положил он на посох
Две дрожащих руки.

Руки горца, знавали
Вы счастливей деньки.
Серый камень тесали,
Закаляли клинки.

Вы могучими были,
И не так уж давно
Вы пшеницу косили,
Ворошили зерно.

Вы и поле пахали
С незапамятных дней
И проворно седлали
Самых лучших коней.

Кровь водою смывали,
Разрывали бинты.
Голубиц обнимали
Неземной красоты.

Колыбели качали,
И ласкали детей,
И землей засыпали
Опочивших друзей.

Вы дома возводили,
Превращенные в прах,
Вы огонь разводили
В ледяных очагах.

Разгребали во вьюгу
С гор скатившийся снег,
Подвигали вы другу
Свой последний чурек.

Никогда не ленились,
Не жалели щедрот,
А теперь опустились.
Кто вас в том упрекнет?

По равнинам и по скатам
Вьетесь вы издалека,
От гранита сероваты.
Желтоваты от песка.

Засыпает вас метелью
Вот уже который век.
Вы изогнуты в ущельях.
Переломаны у рек.

Где-то солнце камень старый
Накалило в летний день,
Где-то добрые чинары
Путнику бросают тень.

Утром здесь туман ложится,
Пыль клубится в час дневной,
Ночью гравий серебрится
Под серебряной луной.

Поздней осенью дороги
Листьями покрыты сплошь,
В мягких листьях тонут ноги.
Ты по золоту идешь.

На горе ли, под горою,—
Павшие сто лет назад.
Здесь под плитами герои
Безымянные лежат.

Здесь порой поют и плачут,
По дороге с двух сторон
Кто с веселой свадьбы скачет,
Кто плетется с похорон.

…Помню, по дороге старой
Из далекого села
Мать с корзинкой шла с базара,
На спине меня несла.

И от легкости корзинки
И от тяжести нужды
Матери моей слезинки
На песке прожгли следы.

По дорогам этим после
Брел я сам, пуглив и мал,
И копытцами мой ослик
По сырым камням стучал.

Пояса дорог старинных,
Где зимой, который век.
С веток падая, рябина
Красит кровью белый снег,

На своих потертых спинах
Вы укачивали нас
И на родину с чужбины
Приводили в светлый час.