Вера Полозкова - Непоэмание
переламывая, а ты только и можешь дергаться и реветь.
Вера-Вера, ты не такая уж и особенная, это тоже отмазка, чтоб не пахать
как все; а война внутри происходит междоусобная, потому что висишь на
чертовом колесе, и повсюду такое поле лежит оранжевое, и дорог сотня
тысяч, и золотая рожь, и зрелище это так тебя завораживает, что не
слезешь никак, не выберешь, не допрёшь; тот кусок тебе мал и этот вот не
хорош.
Да, ты девочка с интеллектом да с горизонтом, с атласной лентой, с косой
резьбой; и такой у тебя под сердцем любовный склеп там, весь гарнизон
там, и все так счастливы не с тобой; потому что ты, Вера, жерло, ты,
Вера, пекло, и все бегут от тебя с ожогами в пол-лица; ты читаешь по
пальцам смугло, ресницам бегло, но не видишь, где в этот раз подложить
сенца.
Выдыхай, Вера, хватит плакать, кося на зрителя, это дешево; встань,
умойся, заправь кровать. Все ответы на все вопросы лежат внутри тебя,
наберись же отваги взять и пооткрывать. Бог не требует от тебя
становленья быстрого, но пугается, когда видит через стекло – что ты
навзничь лежишь полгода и, как от выстрела, под затылком пятно волос с
тебя натекло.
Ты же славно соображаешь, ты вихрь, ты гонщица, только нужен внутри
контакт проводков нехитрых.
Просто помни, что вот когда этот мир закончится – твое имя смешное тоже
должно быть в титрах.
20 января 2007 года.
ЗДРАВИЦА
За всех, которые нравились или нравятся,
Хранимых иконами у души в пещере,
Как чашу вина в застольной здравице
Подъемлю стихами наполненный череп.
В. Маяковский
Серёжа бомбой на сцену валится, она вскипает под ним, дымя. Она трясется
под ним, страдалица, а он, знай, скалится в микрофон тридцатью двумя.
Ритм отбивает ногами босыми, чеканит черной своей башкой - и мир идет
золотыми осами, алмазной стружкой, цветной мошкой. Сергеич - это такое
отчество, что испаряет во мне печаль; мне ничего от него не хочется, вот
только длился б и не молчал; чтоб сипло он выдыхал спасибо нам - нам,
взмокшей тысяче медвежат, чтоб к звездам, по потолку рассыпанным, кулак
был брошен - и вдруг разжат; вот он стоит, и дрожат басы под ним,
грохочут, ропщут и дребезжат.
А это Лена, ехидный светоч мой, арабский мальчик, глумливый черт;
татуировка цветущей веточкой течет по шее ей на плечо. Она тщеславна, ей
страшно хочется звучать из каждого утюга; она едва ли первопроходчица, о
нет, - но хватка ее туга. И всяк любуется ею, ахая, догадки строит, как
муравей - что за лукавство блестит в глазах ее, поет в рисунке ее
бровей; зачем внутри закипает олово, дышать становится тяжелей, когда
она, запрокинув голову, смеется хищно, как Бармалей; жестикулирует
лапкой птичьею, благоухает за полверсты - и никогда тебе не постичь ее,
не уместить ее красоты, - путем совместного ли распития, гулянья, хохота
о былом; тебе придется всегда любить ее и быть не в силах объять умом.
Я выхожу, новый день приветствую, январь, на улице минус семь, слюнявит
солнышко Павелецкую, как будто хочет сожрать совсем; стою, как
масленичное чучело, луч лижет влажно, лицо корежа, и не сказать, чтоб
меня не мучило, что я не Лена и не Серёжа. И я хочу говорить репризами,
кивать со сцены орущим гущам - надоедает ходить непризнанным,
невсесоюзным, невсемогущим; и я бы, эх, собирала клубики, и все б
толпились в моей гримерке; но подбираю слова, как кубики, пока не
выпадут три семерки. Пока не включит Бог светофора мне; а нет - зайду
под своим логином на форум к Богу, а там на форуме все пишут "Господи,
помоги нам".
Он помогает, Он ведь не врет же, таких приходит нас полный зал -
допустим, Леной или Серёжей Он мне вполне себя доказал. И я гляжу вокруг
завороженно, и мое сердце не знает тлена, пока тихонько поет Серёжа мне,
пока мне в трубку хохочет Лена; пока они мне со сцены-палубы круги
спасательные швыряют, без них я не перезимовала бы, а тут почти конец
января ведь.
Один как скрежет морского гравия, другая будто глинтвейн лимонный.
А я так - просто листок за здравие, где надо
каждого
поименно.
26, 28 января 2007 года.
ПРО ЛЮБОВЬ
Посвящается юзеру susel_times
Морозно, и наглухо заперты двери.
В колонках тихонько играет Стэн Гетц.
В начале восьмого, по пятницам, к Вере,
Безмолвный и полный, приходит пиздец.
Друзья оседают по барам и скверам
И греются крепким, поскольку зима.
И только пиздец остается ей верным.
И в целом, она это ценит весьма.
Особо рассчитывать не на что, лежа
В кровати с чугунной башкою, и здесь
Похоже, все честно: у Оли Сережа,
У Кати Виталик, у Веры пиздец.
У Веры характер и профиль повстанца.
И пламенный взор, и большой аппетит.
Он ждет, что она ему скажет «Останься»,
Обнимет и даже чайку вскипятит.
Но Вера лежит, не встает и не режет
На кухне желанной колбаски ему.
Зубами скрипит. Он приходит на скрежет.
По пятницам. Полный. И сразу всему.
2 февраля 2007 года.
ДВУХМИНУТКА НЕНАВИСТИ
Да, я верю, что ты ее должен драть, а еще ее должен греть и хранить от бед.
И не должен особо врать, чтоб она и впредь сочиняла тебе обед.
И не должен ходить сюда, открывать тетрадь и сидеть смотреть, как
хрустит у меня хребет.
Да, я вижу, что ей написано на роду, что стройна она как лоза, что и
омут в ней, и приют.
Ни дурного словца, ни в трезвости, ни в бреду, я ведь даже за, я не
идиот, на таких клюют.
Так какого ты черта в первом сидишь ряду, наблюдаешь во все глаза, как
во мне тут демоны вопиют.
Да, я чувствую, ее гладить - идти по льну, у нее золотой живот, тебе
надо знать, что она таит.
И тебе уютно в ее плену, тебе нужен кров и громоотвод, она интуит.
Если хочется слышать, как я вас тут кляну, то пожалуй вот: на чем свет
стоит.
Да, я знаю, что ты там счастлив, а я тут пью, что ты победил, я усталый
псих.
Передай привет паре мелочей, например, тряпью, или no big deal, лучше
выбрось их.
Ай спасибо Тому, Кто смыть мою колею тебя отрядил, всю ее расквасить от
сих до сих.
Это честно - пусть Он мне бьет по губам указкой, тупой железкой, она
стрекочет тебе стрекозкой.
Подсекает тебя то лаской, блестящей леской, а то сугубой такой серьезкой,
Тончайшей вязкой, своей рукой.
Ты молись, чтобы ей не ведать вот этой адской, пустынной, резкой, аж
стариковской,
Аж королевской - смертельной ненависти такой.
Дорогой мой, славный, такой-сякой.
Береги там ее покой.
5 февраля 2007 года.
КАК БУДТО БЫ
Девочка – черный комикс, ну Птица Феникс, ну вся прижизненный анекдот.
Девочка – черный оникс, поганый веник-с, и яд себе же, и антидот.
Девочка – двадцать конниц, две сотни пленниц, кто раз увидит, тот пропадет.
Девка странна малёха – не щеголиха, а дядька с крыльями за плечом.
Девочка-как-все-плохо, гляди, фунт лиха, вот интересно, а он почем.
Девочка – поволока, и повилика – мы обручим, то есть обречем.
Думает, что при деле: сложила дули и всем показывает, вертя.
Все о любви трындели, и все надули, грудную клетку изрешетя.
Двадцать один годок через две недели, не на беду ли она дурачится, как дитя.
***
И пока, Вера, у тебя тут молодость апельсиновая,
И подруги твои сиятельны и смешливы, -
Время маму твою баюкает, обессиливая.
- Как ее самочувствие? – Да пошли вы.
И пока, Вера, ты фехтуешь, глумясь и ёрничая,
Или глушишь портвейн с ребятами, пригорюнясь,
Время ходит с совочком, шаркая, словно горничная,
И прибирает за вами юность.
И пока, Вера, ты над паззлом исходишь щёлочью,
Силишься всю собрать себя по деталькам, –
Твой двадцать первый март поправляет чёлочку.
Посыпает ладони тальком.
***
Время быстро идет, мнет морды его ступня.
И поет оно так зловеще, как Птица Рух.
Я тут крикнула в трубку – Катя! – а на меня
Обернулась старуха, вся обратилась в слух.
Я подумала – вот подстава-то, у старух
Наши, девичьи, имена.
Нас вот так же, как их, рассадят по вертелам,
Повращают, прожгут, протащат через года.
И мы будем квартировать по своим телам,
Пока Боженька нас не выселит
В никуда.
Какой-нибудь дымный, муторный кабинет.
Какой-нибудь длинный, сумрачный перегон.
А писать надо так, как будто бы смерти нет.
