Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов

Кого ты арфой тихострунной
И нежным голосом своим,
Близ окон сидя в вечер лунный,—
Кого очарованьем сим
Привлечь… к ногам своим желаешь?
О ком ты думаешь, мечтаешь?
И кто счастливый смертный сей,
Предмет гармонии твоей?..
Кому он внемлет, с кем проводит
Часы минут волшебных сих;
Где счастье, радости находит;
Почто он не у ног твоих?..
Я слышу, кажется, стенанье
И арфы и души твоей —
И струн и сердца трепетанье,
И вижу слезы из очей:
Так быть должно!.. Неблагодарный!
Кого предпочитаешь ей?..
Или жестокий бог, коварный,
Равно коварен и жесток
Для всех… и для соседки милой!..
Ах, нет! со всею властью, силой
Не может он — не может рок
Заставить ангела людские
Мученья, горе испытать!
И доля ангелов иные
Надежды, чувствия питать!
Соседка-ангел! ты мечтаешь —
В желаньях тайных и живых —
О том, кого… еще не знаешь;
Или б он был — у ног твоих!

Что значат пышные вельмож, царей чертоги,
Где в мрачной гордости, с холодною душей
Простые смертные скрываются, как боги,
От взора, от любви подобных им людей,—
Что значат, говорю, пред хижиной моею?
Ах! как доволен я и как любуюсь ею!
Могу ль завидовать, Фортуны чада, вам?
Прямые радости не вашим, знать, сердцам
Даны Природою, сей матерью благою
Своих покорных чад! Ведомые рукою
И нежностью ее, они <по> миртам в путь
Ко счастью тихому, но верному вступают;
Не золотом душе веселья покупают:
Веселья купленны не пролиются в грудь!
Природа даром их повсюду расточает,
Где только чистые сердца она встречает, —
Так наш сказал один любезнейший поэт,
Которому знаком довольно белый свет.
Без счастья сча́стливым, богатым без богатства
Быть предоставлено для Фебова собратства.
И я, по благости созвездья моего,
Или по дерзостной мечте, в числе него!
Богатства, счастия в глаза и я не знаю;
И я, без тысячи неутомимых рук,
На розах, как Лукулл роскошный, отдыхаю,
Покинув сладостны объятия… наук.
Сирены льстивые, волшебницы Армиды,
В объятиях у вас сокрыты Эвмениды!

Не бронза, не фарфор, не мрамор вкруг меня,
Но книги, но портрет, но бюст людей великих.
В немой беседе их не примечаю дня.
А там передо мной горшок гвоздичек диких —
Симво́л невинности — с левкоем дорогим,
Бесценным для меня: когда-то Флора им
Или — что всё одно — Эльвира занималась!
На нем, на нем печать души ее осталась:
Он с каждым днем цветет и в новой красоте
Всегда является глазам моим плененным.
Дивлюсь! Судьба ему велела быть нетленным,
Подобно как моей прелестнейшей мечте
О радостях любви остаться ввек — мечтою!
Но более всего я нахожу с тобою
Забавы чистые, друг сердца моего,
Поверенный всех чувств, движений всех его,
Моя смиренная, как сам, — простая лира!
Ты служишь для души источником утех!
И наконец — о день, счастливейший из всех! —
В счастливой хижине моей была Эльвира!

Защитник истины, таланта и ума,
О витязь бодрственный на поприще искусства
Пленять сердца красой языка, мысли, чувства!
В посланиях твоих[263] гармония сама —
Гармония стихов — стих каждый составляла
И тщательно свою на каждом оставляла
Блестящую печать, которая для глаз
Варяго-авторов несносней во сто раз,
Чем солнца яркого лучи для птиц Минервы!
Орудием богов, поэзией, ты первый
В словесности раскол ужасный поразил,
И Феб тебе венок с улыбкою вручил.
Враги изящного — враги добра и Феба!
Так дивно ль, что тебя, любимца своего,
Он избрал защищать дары благие Неба
И был ревнителем успеха твоего?
Почтенный витязь мой! история Пифона —
Есть подвигов твоих! Я вижу Аполлона
В творце посланий: ты цевницей золотой
Свершил, что он своей карательной стрелой!
Но стрелы зависти и злобы не престанут
Свистать на воздухе — противно для ушей,
Без всякого вреда! я знаю. Так Борей
Подует — и цветы весенни не увянут,
Лишь только разольют свой дальше аромат.

Я ныне был в стране, где нравы и клима́т
Поэтам милую страну напоминают
И душу сладкою отрадою питают;
Я был, могу сказать, в Аркадии другой[264]
И чувствовал в груди веселье и покой.
Средь мирных жителей, среди долин счастливых,
Далёко от сует, от замыслов кичливых,
От мелких, рабственных, презрительных страстей,
От сих по степени, по титлам великанов,
Но по делам своим пигмеев, не людей,
От сих лжеумников, достоинства тиранов;
В забвеньи горестном о ближнем, о себе
На жизненном пути и чувств и помышлений
Я сердца гимны пел что день моей судьбе;
Что день, мне новые дары мой добрый гений
Из недр таинственных натуры приносил;
В ее святилище водим я оным был.
Младенцем находясь в познаниях глубоких,
Слепцом в делах Творца премудрых и высоких,
Я верил чувствию душевному — оно,
Сей гений мой, меня учило, просвещало:
На что мне бытие разумное дано,
Откуда существа все приняли начало,
Какой иметь должны они и я конец,
Какие для детей там участи готовит
Великий в правоте и милостях Отец,
Почто здесь доброго коварный в сети ловит
И добрый не уйдет коварного сетей…
Суди же, не был ли я истинно, сердечно
Счастливым смертным? Ах! но счастье скоротечно,
Не может вечным быть уделом наших дней!
Я возвращаюся под кров мой безызвестный,
В столицу гордую, и посох мой кладу;
Из области наук вестей приятных жду,
Заране веселюсь… И что же? повсеместный
Я слышу авторов ужаснейший раздор!
Возможно ли? предмет, полезнейший для света,
Для чувства, для ума, предмет есть ныне ссор!
Писатель и поэт — писателя, поэта
Гонитель, жаждущий погибели ему!..
Я лучше предпочту невежд безвредну тьму
Такому ложному Познанью, просвещенью;
Такому мнимому таланту, поученью
Надменнейших умов!.. Сокройтесь от меня,
Словесники! [265] Я вас, я ваших слов бумажных,
Враждою дышащих, страшуся как огня
И как направленных на грудь ударов шпажных!
Винюсь, что я готов возненавидеть вас!
Бегите от моих, славяноманы, глаз!..
И торжествуйте: я с словесностью прощаюсь!..
С словесностью. А муз достойные друзья?
Неу́жели прощусь и с вами также я?
Ах, нет! к вам с прежнею любовью возвращаюсь
И пенью вашему, подобно как весной
Внимают соловьям, внимать с восторгом буду;
Что хоры галок есть, я даже позабуду
При ваших голосах!.. Любезный Пушкин, пой!

               Ты хочешь, требуешь, мой друг,
Чтоб я тебя привел поэтов наших в круг
Или творений их в картинну галерею.
               Изволь — ослушаться не смею.
Итак, войдем. Смотри на этот басен ряд —
Везде их главное достоинство наряд:
Как прост, как чист, с каким невидимым искусством
               На первых с головы до ног!
Не кажется ль, что сам трудился вкуса бог
При туалете их: что всё в нем дышит чувством,
Рассудком, скромностью, невинностью, умом?..
Не представляешь ли себе, мой друг, весталок?
А имя автора? — Прочти, и взглянь потом
На басни ж; сих наряд — наряд провинциалок:
               С прекрасной шалью, дорогой,
С богатым кружевом, цвет платья иль покрой
               Отменно странен, неприятен!
Как будто бы для них закон был непонятен
Того, что знатоки эстетикой зовут!
Кто сочинитель? — Двух увидишь имя тут.
Посмотрим далее: вот басни щеголихи!
Одеты ловко так, так гладко, как франтихи,—
                                            Но что ж?
Костюм их, несмотря на пышность, мил, пригож.
Вот подпись автора! Теперь прошу скорее
                           На притчи бросить взгляд.
               Скажи, мой друг, каков наряд? —
               Ох! неопрятнее, древнее
И безобразнее ничто не может быть!
Не станем же при них и времени губить.
А если имя знать ты их творца желаешь —
В шести строках его титу́ла начитаешь.
               Прочел? Пойдем вперед. Вот здесь
               На разные предметы оды.
               «Какая, — восклицаешь, — смесь!
Какое множество! и больше всё уроды».
На лучшие, мой друг, вниманье обрати;
Их мало — но зато какие краски, тени!
Какая кисть и дух! И можно ли найти
               Им равные? Писал их гений!
Вот имя — прочитай. Другое же под сим
Названьем — то есть од — названьем громогласным —
Сумбур, галиматья! Поклон отдавши им —
Таланта мнимого творениям несчастным,—
Посмотрим на сие собранье эпиграмм,
Сатир и песен. Всё еще так свежи, новы,
В цветущем образе являются глазам!
               Но снимем легкие покровы
И всмотримся красот в блестящие черты:
                                    Конечно, красоты!
Но сколь опасные!.. Под солью, остротою
Напрасно будешь ты искать, мой друг, того,
Что в юной красоте милее нам всего:
Чувствительность души с сердечной добротою,
Которых вовсе нет (как жаль!) в твореньях сих.
Вот имя автора (как жаль!) младого их,
               Но вот другой — еще моложе,
И пишет, выключив сатиры, в роде том же,
Но сколь различен их моральный характе́р!
Он виден в авторе, подобно как в портрете.
И новый этого пред нами здесь пример:
               В последнем сем поэте
Нет с первым сходного по нравам ничего,
        Хоть по стихам совместник он его.
Еще любезный вот поэт: его посланья
               Достойны взора граций, муз!
Ума с шутливостью им нравится союз:
Я вижу в нем печать прямого дарованья!
Прилежно рассмотри его неложный блеск…
Я слышу рук твоих при каждом слове плеск —
И не дивлюсь тому. — Но время удалиться
Из галереи сей[266] и взять уже покой.
Захочешь — и сюда мы можем возвратиться:
Поэмы, драмы нас займут еще собой,
И всё, что только там ни встретят наши взгляды,—
               От мадригала до баллады.
Но мы особенно вниманье посвятим
               Стихотворениям прелестным,
Доселе нашему Парнасу неизвестным,
Которые огнем божественным своим
В грудь умиление с восторгом проливают
И слезы нежные из сердца извлекают…
Полюбишь идеал изящного душой,
И скажешь: вот поэт, природы друг — и мой!