Антология - Европейская поэзия XIX века

Вон жаворонок,
он мал, да удал:
чтоб кочку сыскать,
он точкою стал
и песню запел,
запел в вышине,
видать по всему,
поверил весне:
— О хай! о хи! о тирилити!

Вон жаворонок
взлетел за лучом,
чтоб солнце достать
и стать богачом,
и так его трель
трепещет светло,
как будто не снег
в полях, а тепло:
— О хай! о хи! о тирилити!

Вон жаворонок
пропел — и пропал,
на вереск слетел,
зерна поклевал,
а как поклевал —
прощайте! —
и вот всевышнему он
хвалу воздает:
— О хай! о хи! о тирилити!

Пошли тебе бог,
невидимый птах,
всего на земле
за трель в небесах!
И мне, если мрак
и снег на пути,
дай веру твою,
чтоб песню найти:
— О хай! о хи! о тирилити!

Нет, только взгляните,
как блещет огнем
над кручами шапка седая.
Там солнце струится
златящим дождем,
нам теплый привет посылая.
И тысячи взглядов,
от сна отходя,
стремятся напиться
сухого дождя.
Да, всем нужно солнце,
но солнечный свет —
не ясное небо, где облачка нет.

Зима беспощадна, и крут ее гнет,
глухим навалившийся снегом.
Но жизнь и под снегом
неслышно идет
навстречу весенним побегам.
Цветной и муравый
ковер расцветет,
и бабочка день свой
легко проживет.
— Им всем нужно солнце,
но солнечный свет —
не ясное небо,
где облачка нет.

Мы господа славим,
и наша хвала
с молитвой возносится в небо.
Мы господа просим,
чтоб столько тепла
послал, сколько нужно для хлеба.
Дай солнца нам, боже,
оно в вышине
и в праздники — праздник,
а в будни — вдвойне.
Дай солнца нам, боже!
— Но солнечный свет — не ясное небо,
где облачка нет.

У стен Стиклестада
сошлись тяжело
отжившее время
и то, что прошло,
сошлись не на шутку
и то, что погинет,
и то, что на смену
знамена поднимет.

Мечи обнажили
для схватки всерьез
король — добрый Улаф
и Туре — злой пес.
Рога затрубили,
и кони заржали,
и копья взлетели,
и стрелы упали.

И был один воин,
кто славу стяжал,
он Улафа знамя
достойно держал —
Торд Фолесон смелый.
С тех пор и доныне
Норвегия помнит
о доблестном сыне.

Спроси кого хочешь —
расскажет любой,
как, раненный насмерть,
он бросился в бой,
да, прежде, чем рухнуть,
рванулся без страха,
древко в поле битвы
вонзая с размаха.

И в саге поется,
и мы подтвердим:
Торд рухнул — но знамя
стояло над ним.
И каждый так должен
за знамя бороться
по первопримеру
того знаменосца.

Кто умер за знамя,
тот пал как герой,
но знамя не дрогнет
над нашей землей.
И каждому ясно,
что правда — за нами,
коль держит и мертвый
победное знамя.

Ребенок к груди материнской припал,
ему хорошо — и малыш задремал.
Проснувшись, играть побежит он во двор.
Вот страшная туча идет из-за гор.
От страха дрожа, прибежит он домой
и с ревом уткнется в подол головой:
— Укрой меня, мама, спрячь!

По белому свету бредет пешеход,
куда бы ни шел — он по кругу идет.
И если однажды устанет идти,
и если почувствует: все позади,
бессильный, лежит он неведомо где,
тоскуя, как птица о теплом гнезде:
— Укрой меня, мать-земля!

Ребенком я был — и мужчиною стал,
мечтал о большом — и мечты растерял.
В скитаньях бывала и жизнь не мила,
да перед глазами дорога была.
Но сердце устало, и ночь впереди,
и вырвется вздох из усталой груди:
— Укрой меня, мать-земля!

Подбоченился, притопнул, поклонился чинно.
Всякий раз, как песню кончат, кружит в танце девку
И опять на землю ставит, лишь начнут запевку.

К солнышку — подсолнух, вкруг земли — светило,
Вкруг тебя вращаюсь, так приворотила;
К солнышку — подсолнух, вкруг земли — светило,
Что же взор отводишь, очи опустила?

Яблочко румяно — путь заказан к саду,
Хороша Олехна — рядышком не сяду.
Как без речки рыбка мается, бедняжка,
Так с твоей красою мне расстаться тяжко.

Конь мой из конюшни вырвался на волю,
Сам к тебе помчался по широку полю;
Без меня найдет он верную дорогу,
Мне ж забыть тропинку к твоему порогу.

Пышен цвет весною, пташки распевают,
Всем весна в усладу, всем лучи сияют.
Я пока что молод, ты еще прекрасна,
Но краса и младость — все пройдет напрасно.

Долы задрожали, солнце туча скрыла,
Когда ты другому взгляд свой подарила.
Ой, моя Олехна, светик мой вчерашний,
Нет меня с тобою — с кем заводишь шашни?

Зря словам я верил, зря теперь тоскую,
Речь твоя — на ветер, песнь моя — впустую.
Сгину — не заплачешь, вижу: бессердечна,
Но тебя, покинув, буду помнить вечно.

Прежде, чем покину, — слышишь, дорогая? —
Замолчат потоки, смолкнет шелест гая.
Мотылек — к росинкам, рыба рвется в речку,
Я стремлюсь, Олехна, к твоему сердечку.

Засветите плошки и поставьте с краю,
А не то подружку в танце потеряю,
Нет уж, не светите, лучше сгинем оба,
Чтоб со мной осталась навсегда зазноба.

Из каких сторон родимых
Ветер семечко принес,
Чтоб в руинах нелюдимых
Ты, цветущий куст, возрос?
Век твой тяжек в этих голых,
Хладных скопищах камней;
В плодородных, щедрых долах
Ты бы цвел куда пышней.
Но тебя живит росою
И лучом нещедрый край;
Лепестков своих красою
Эти камни осыпай.
Хоть сурова и капризна,—
Здесь теперь твоя отчизна.