Мария Визи - A moongate in my wall: собрание стихотворений

Я дам тебе серебряный цветок,
сработанный из самых тонких тканей:
он вырос там, где светится восток,
предел и правда всех земных исканий.

В прекрасной вазе, черной и простой,
его поставь, храня рукой и взглядом,
цветок, вспоенный солнечной мечтой
и выхоленный лучшим Божьим садом.

Он ни богатств, ни счастья не дает,
он будет недвижим и безглаголен.
Тот аромат, что он с собой несет,
повторит звон небесных колоколен.
Он — красота земли, где день встает:
смотри на красоту — и будь доволен.

Ты ушла, и разве лучше, что же,
где домами спрятан горизонт,
— разве там хоть что-нибудь похоже
на Сиерра-Мадрэ и Клэрмонт?

Может, лучше, я еще не спорю,
может, ты давно забыла всех,
только разве там такие зори
и зарей такой же звонкий смех?

И когда тебя задушит скука
и пойдешь бродить одна в ночи,
что ж? тебя утешит в поле юкка,
белая, как стройный воск свечи?

There was a message from a passing ship,
a clamor through the darkness, like a whip
that tore my senses, bringing them again
back to the dreamlessness of earthly men.

It was at sunset. And there was no light
aboard that ship. I watched her out of sight,
and as she vanished, I forgot her tone
without regret. I, too, have been alone.

Я в самом темном отдаленьи
в кусочке сердца сохраню
твое слепящее стремленье
и огненную песнь твою.

И день меня пугать не станет,
и ночь не будет так мертва,
когда во тьме твой луч проглянет
и упадут твои слова.

Весь мир по сторонам тебя
не шире, чем душа твоя,
и небо, что над ним видно,
лишь сердцу высотой равно.

Душой раздвинуть можно нам
весь горизонт по сторонам;
и, небо разорвав, сердца
увидеть могут лик Творца.

Но запад и восток прижмут
всех тех, что их не растолкнут,
и тех. кого душа плоска,
упав, раздавят облака.

Ничего совсем не хочется,
и как будто сердце спит.
только что-то все пророчится,
где лиловый снег блестит.

Месяц на небе качается,
словно обруч золотой.
Сердцу горько, сердце мается
холодящей пустотой.

То молчит, то снова плачется,
припадая до земли.
Что-то шепчется и прячется
на морозной на пыли.

Закатный город мне шептал секреты
над белыми садами и забором,
лиловые тянулись силуэты,
и мягкие спускались в окнах шторы.

Я слушала и шла, и было скучно,
не разобрать, чего они хотели,
и почему печально и беззвучно
ложился снег на мокрые панели;

как будто город был чужой и новый —
меня никто не ждал, никто не встретил,
и я не поняла совсем ни слова,
о чем шумел сырой и сонный ветер.

Вы теперь — не вы, а древний сон,
эхо песни, звон струны далекий,
отголосок призрачных времен,
луч звезды, зашедшей на востоке.

Вы — вода бегущего ручья,
на заре пройденная дорога;
вы — молитва, и она ничья
и зовет невидимого Бога.

Я похороню прошедший век,
я ему прощу его обиду
и на берегу священных рек
возведу до неба пирамиду.

На горизонте неба я поймаю
лучистую лиловую звезду,
отдам тебе и счастья пожелаю,
когда с тобой проститься подойду.

Камелии тропического сада,
где ты пройдешь, я брошу на ступень,
и если ты наступишь — буду рада
и назову счастливым этот день.

Как будет трудно бросить те ступени!
Когда на тихом западном краю
предлунный отблеск успокоит тени,
я о твоих глазах ему спою.

Потом уйду в глубокие каньоны
и упаду на диком берегу,
чтоб никуда не долетели стоны,
которых я умерить не могу.

Здесь у меня луна в тумане
и звезд неясных толчея.
Но если ты сейчас в Бретани —
не все ль равно, где буду я?

Когда дрожит и потухает
моя свеча у алтаря,
тебя, я знаю, утешает
невидимая мне заря,

и если за морем, до краю,
быть может, туча залегла,
ты не поймешь, что я страдаю
и что участья ждать пришла.

В голубом новоселье
бледный месяц горит.
В самом ярком веселье
сердце болью стучит.

Над домами далеко
звоны дня отзвучали.
— Ты со мной, темноокий,
тихий ангел печали.

Будет, будет день благословенный,
все, что утомились, отдохнут,
и по всей по ласковой вселенной
встрепенутся птицы, запоют.

Он на дне больших озер таится,
он в лесной глуши глубокой ждет,
и еще не мало душ родится
до того, как этот день придет.

Только ночью, наклоняя ухо
в мягкую траву, затихни, жди.
— донесется благовест до слуха
из земной таинственной груди.

Приди опять из отдаленья
последней осени своей!
Земного серого селенья
немые сумерки развей!

Ты был для нас всего дороже,
мы верили в мечту твою.
Куда же ты ушел? И что же
тебе сказали в том краю?..

Август. Ночью летят метеоры,
угольки догоревшей звезды.
Был июнь. Мы расстались без ссоры,
даже не было мутной воды.

Вы сказали: «Быть может, на лето —»
и прибавили: «Или совсем?»
Я не знаю, зачем
я в ту ночь отошла без ответа.

только что-то осталось задето,
глубоко, не помнится, где.
На лету голубая комета
молча бросила луч звезде.

Видишь, звезда упала?
— Это моя звезда!
Точно что-то украла
и прячет, не знаю, куда.

Эта звездочка — бубенец
на колпаке шута:
я проведала, наконец,
что она была пуста.

Она так ярко светила —
и теперь ее больше нету,
теперь темно над могилой
мертвого Риголетто.