Мария Визи - A moongate in my wall: собрание стихотворений

О, мир, я упиваюсь так тобой!
Твой ветер, серый неба свод,
туман, что встанет и плывет!
В осенний этот день твой яркий лес
и той скалы чернеющий навес,
и тот утес, поднявшийся дугой!
Мир, как налюбоваться всласть тобой!
Извечно чудо: но вот этот год
во всем такая страсть видна,
что душу трогает она
и тянет прочь. Бог, я боюсь, что Ты
дал миру слишком много красоты.
Как рвется сердце! Пусть не упадет
горящий лист; пусть птица не зовет.

Как только я умру и светлый надо мной
тряхнет Апрель дождем промытое руно,
пусть даже ты придешь, изломанный тоской,
— мне будет все равно.

Со мною будет мир, как в зелени ветвей,
когда побеги дождь на землю приклонил.
— и сердце замолчит и будет холодней,
чем ты со мною был.

Твои глаза — две быстрых птицы,
они проснулись и летят,
и видевшим однажды снится
твой крыльями взмахнувший взгляд.

Твои глаза — две ярких птицы,
что прямо с солнца принесли
его целебную частицу
для нищей и больной земли.

Твои глаза — две певчих птицы,
и звуки райской песни в них;
кто этой песни приобщится,
тот не пойдет искать других.

Мы видели твою зарницу
у вод священного пруда,
и нам, я знаю, не приснится
прекрасней скажи никогда.

За синие лесные воды
ты отошел, и больше нет
того, что ждали все народы
безропотно так много лет.

Для чьей страны ты нас покинул,
мы не видали. Нам темно.
Прощальным пологом задвинул
свое блеснувшее окно.

Видишь, я сегодня горда
(точно с неба упала звезда!),
вверх загнулись кончики губ
(точно Бог на веселье не скуп!):

точно стаи синие птиц
прилетели от дальних границ,
и внизу цветы расцвели
на отравленных топях земли…

Боже, будь же милостив к нам —
дай подольше цвести тем цветам!

Нет, любовь сильней, чем это:
блудным сыном бродит любовь,
убежит до окраин света
и потом воротится вновь.

Проберется выцветшим садом,
где убитые мотыльки,
и опять нирваной и адом
запылают, вспомнив, зрачки.

Побоится — вдруг не ответят
за грехи прошедшей поры,
но ее сокровища встретят
и торжественные пиры.

И любовь, устав от разлуки,
с яркой свечкой в полночь придет
положить скрещенные руки
на забытый долго киот.

Дни пройдут, и много новых дней
пробежит избитыми путями,
на которых лес корявых иней
будет выжжен между мной и вами.

В чаще леса звезды не горят.
Может быть, и мне и вам случится
в темноте, где филины кричат,
в лабиринте жизни заблудиться.

На какой опушке вас найду?
Где лежит ваш путь? Когда б я знала,
синюю, лучистую звезду
я бы вам сопутствовать послала.

Вам тогда бы не было темно,
вас бы тронуть не посмели совы.
Только мне и звезды, все равно,
не прогонят призраков дубровы.

Breakers upon the seashore, you and I,
the sand, a bird, a mass of yellow weeds —
things that have come into this world to die,
things that have all aspired to greater deeds…

Here in the silence of each other's hand,
tell me, which is it I should cherish best —
you, or the flying shadow on the sand —
or the bright wave that rises to a crest?

You dare not speak. The ocean will not tell.
Let us love on, hope on; I am afraid
that if I watch too long the water swell
I may forget the vows that I have made.

Я песню тебе спою
на флейте своей певучей,
когда за чащей дремучей,
за синей горною кручей
запрячет вечер зарю.
Пусть звуки песни моей
с твоей сольются игрою,
когда полночной порою
они примчатся толпою
по белым гребням морей.

Ты будешь думать, что чудо
тебе поет небылицы
звучнее, чем майские птицы…
И мне не стоит сердиться,
что ты не поймешь, откуда.

Медленно белые птицы от цепкой травы поднялись,
те, что еще на заре сильными крыльями били.
Белые тучи своими стенами укрыли
берег бессветных озер, до которых они унеслись.

Белые снежные птицы расстались с долиной певучей,
плыли сквозь капли росы, что висела, как пар,
в даль, где на грани пруда покачнутся ряды ненюфар.
где исчезнет звезда в лабиринте лианы пловучей.

В незнакомых и серых и строгих
городах мне мерещилась ты,
в самых нищих и самых убогих
я твои узнавала черты.
О, мечта моя бедная! Даже
в самой сильной и горькой тоске
мне какие-то снились миражи
далеко впереди на песке;

и туманы твои водяные,
и звезда на закатном краю
в наши скудные страны земные
низводили частицу твою.

Все, что нужно, вели, — я готова,
хочешь, буду гореть и страдать,
чтоб одно твое вымолить слово,
чтобы призрак тебя увидать.

Мне город твой не нужен темный,
мне страшно каменной стены.
Как огоньки болот, бездомны
мои блуждающие сны.

Мой путь лежит через туманы
и не ведет туда, где ты
глядишь на белые фонтаны
и грациозные мосты.

Такие сказки мне знакомы,
такая даль меня звала,
что даже ты в своих хоромах
меня согреть бы не могла.

Ведь я иду с печальной песней
от ласковых земных полей
затем, что знаю, нет чудесней
невидимой страны моей.

I will set your picture in a chiseled frame,
I will seem to others what I will not be.
Days will come and vanish as they always came,
— stupid days and empty, by the empty sea.

I will hear the breakers as they grow and scatter,
I will watch the piling of the tangled kelp.
But the stinging beauty of the nights won't matter,
for the wrong that's happened moons will never help.

Глубокой тенью гор лиловых
и длинной тенью сикомор
клянусь, что звезд не ищет новых,
кто помнит солнце до сих пор.

и тот, кто полночью гадает
о возвращении весны,
на целый век не променяет
ее томительные сны.

Пустыми, долгими ночами
ты будешь звать меня в бреду,
за безграничными морями
ты будешь ждать, что я приду.