Елена Егорова - Угрешская лира. Выпуск 2

Я часов золотыми стрелками
Заколола чёрные волосы.
Стали реки печали мелкими,
Бесконечными – солнца полосы.

Где ты, счастье моё рассветное,
Среди звёзд ночных заплутавшее?
Есть в глазах твоих грусть заветная,
Соловьиною песней ставшая.

…А я люблю тебя давно.
Сто жизней, сто веков подряд.
Зарниц бесценное вино
Я пью за любящий твой взгляд.

Я знаю, ты ко мне идёшь,
Я узнаю твои шаги.
Сгорает между нами ложь,
Как дети, каются враги.

Теплее не было зимы,
Трава маячит в январе.
Свободней птиц отныне мы,
Застыла память в янтаре.

Бросай янтарь в январский снег!
Бросай, бросай его скорей!
Там он умрёт. Свершим побег
От чёрной памяти своей.

Помнишь озеро у храма,
Льда сверкающий хрусталь?
Расставаться было рано.
Звёзды сбросили вуаль.

Я молилась неумело:
Память, Господи, задуй!
Вспыхнул, что подснежник смелый,
Твой весенний поцелуй…

Всё этой зимой мной до боли любимо:
И ленты бескрайних рек,
И взгляд твой, похожий на взгляд пилигрима,
И мимо летящий снег.

За окнами птиц говорливая стая,
Жемчужный шатёр сосны…
Молюсь об одном: чтобы ты не растаял
С приходом в судьбу весны.

Рвутся цепочки кружев,
Льда умирают груды.
Мартовский ветер кружит
Чёрные мои кудри.

Сердце, забыв потери,
Шепчет душе несчастной:
«Снова в любовь я верю,
Чарам весны подвластно».

Напрасно нас судьба свела,
Мы оба это знаем.
Рябая пенится волна,
На камни набегая.

Две ниточки сплелись в одну
В коротком промежутке,
Но пальцы трогают струну,
Готовя нас к разлуке.

В простом пересеченье слов,
В касаниях случайных
Звучит всего один вопрос,
Звучит ответ печальный.

Уходит солнце в желтизну,
И день для нас растаял.
Простим друг другу ночь одну —
Мы завтра улетаем.

На лобовом стекле щётки танцуют твист.
Серый поток машин, серое небо.
Ветер унёс октябрь, как пожелтевший лист.
Вот он мелькнул и – нет. Был или не был?

Может – нет, может – да…
День за днём, как льдинки, тают.
И вода – в никуда
Утекает, утекает.

Вроде всё как всегда. И не найти причин:
Радость, покой и грусть – всё понемногу.
Время стирает всё, и не поспоришь с ним.
Жизнь, говорят, лишь сон, снящийся Богу.

Может – нет, может – да…
День за днём, как льдинки, тают.
И вода – в никуда
Утекает, утекает.

Время проносит нас мимо цветных огней,
Мимо вещей и дел – через метели.
Бережно я возьму руки своих друзей.
Станем плечом к плечу – и полетели.

Может – нет, может – да…
День за днём, как льдинки, тают.
И вода – в никуда
Утекает, утекает.

Окно, а за окном снег.
Дома. Да на столе соль.
Капкан. Тупых часов бег.
Я жду, пока пройдёт боль.

Один. На алтаре пыль.
Ну вот, я отыграл роль.
Теперь вокруг меня штиль.
Я жду, пока пройдёт боль.

Сижу – на потолке тень,
Лежу – в глазах рябит смоль.
Встаю – очередной день.
Я жду, пока пройдёт боль.

Всё так, как и должно быть.
Февраль, и на дворе ноль.
Пока придётся так жить,
А боль – она и есть боль…

Лети, мой лист, на волю,
стань, как птица,
и от себя меня освободи.
Свободны оба мы,
и пусть приснится
мне этой ночью песня о любви…

Лаврушинский переулок, восьмой этаж.
Простой кабинета простор прохладен.
Маяковский с портрета – таков типаж —
Пронзает лучом из глазничных впадин.

Мука в душе, кинжал на стене…
Одиночеству кто же рад?
Борис Леонидович – тенью в окне,
Свечою, сгорающей невпопад.

Седые короткие волосы вряд,
Глаза – как у загнанного коня:
Цензурщики что там ныне творят?
Я здесь, а как будто бы нет меня.

Я – как подросток, глядящий во мрак:
В ушибах, в занозах и голоден.
Не Маяковский я, но Пастернак.
Что здесь происходит? Мне холодно.

Не греет душу смутное время,
Не кормят и переводов кипы.
Несу свой крест как тяжкое бремя,
Но правду очищу, как брёвнышко липы.
Нуждается в правде моё поколенье…

В час закатный в гроб хрустальный
Царь морской, тая проклятье,
Спать укладывал русалку
В подвенечном лёгком платье.

Дочка долго танцевала,
Выпив колдовское зелье.
Умерла… ушла… устала…
Спит, закрыв глаза газельи.

Где – то далеко от моря,
В королевстве тридесятом,
Засыпает королевич.
Он счастливый… он – женатый.

Только менестрель опальный
На скале поёт отвесной,
Как в гробу своём хрустальном
Спит хрустальная невеста.

Я сегодня всех смертных крылатей.
Отработано сердце. Странно…
В небе тысячи звёздных распятий.
В никуда прокричу осанну.

Над задушенною любовью
Шутит месяц – паяц рогатый.
Нужно нервы иметь воловьи,
Чтоб не сыпать пустых проклятий.

Я сегодня для всех – Коломбина!
Смех звенит колокольчиком красным.
На зелёных ресницах сны стынут…
Я сегодня всех смертных несчастней.

Ей двадцать восемь.
Ей в петлю рано.
Никто не просит
самообмана.
Простить не просит.
Не просит денег.
Она не сносит
мужских истерик.
В сознанье слились
одним дурманом
«Ave Maria»
с марихуаной.
Жить без вопросов
немного странно…
Но – двадцать восемь.
И в петлю рано.

Метро кольцевая линия
Удавом свилась откормленным.
Ну что ж ты стоишь,
любимый мой?
Тебе же в другую сторону.

Во всём, что мной было сказано,
Горели любви отметины.
Но встали меж нами разные
Не стороны, а столетия.

Ты прав – любовь неприкаянна.
Ты прав – у любви нет прошлого.
И в том, что люблю отчаянно —
Ты прав – ничего хорошего.

Возьми меня крепче за руку,
В удушье войдём подземное,
Чтоб станций кольцо бетонное
Сдавило виски нам стенами.

Войдём.
Дай руку.
Глаза закрой.
Поделим столетья поровну.
Ну что ж ты стоишь,
любимый мой,
Тебе же в другую сторону…

Я танцую средь модных дам,
Что одышкой всегда страдают;
И не верю своим глазам:
Вы не видите?! Я – живая!

Как дыханье моё легко,
Строен стан и как дёшев бархат!
Я танцую для дураков —
Трёх объевшихся олигархов.

Без страховки, без праздных слов
Танцевать мне в потоке света
Для пророков и для лжецов:
Чуть шутов и чуть – чуть поэтов.

Лучше быть почти в облаках,
Чтобы ахнули все в зверинце,
На канате с шестом в руках,
Чем любимою куклой принца.

Говорят, не дано любить
Тем, кого разлучили с детством.
Но такого не может быть!
Сероглазый – с железным сердцем?..