Сергей Аман - Сирень под пеплом
- Э, чуваки, какая жизнь была! А? А щас что! А? - Сашок скалится и от возбуждения часто "акает". - Порожняк! А-а... - он, отчаявшись и плюнув в сердцах на эту жизнь, обречённо взмахивает рукой и неожиданно предлагает. - А давай танцы-шманцы устроим! А?
- А что? - говорит Шоха. - Самое время. А? Халим?
- Я спать хочу, - отвечает тот, жмуря маленькие глазки.
- Для тех, кому не с кем спать, - ни с того ни с сего произносит Воха.
Халиму есть с кем спать, но делать это ежевечерне ему надоело:
- Ну и пойдём! - заявляет он.
И в сознание Вохи впечатывается, как, колебля по стенам тени, встают приятели, сдвигают зачем-то посуду и по одному исчезают в проёме древесной пещеры, занавешенной чернотой ночи... Память к нему возвращается в тот момент, когда он в плывущем сзади от экрана мерцании сидит на высоком топчане, свесив ноги в чернильное озеро тьмы. Фонарь над верандой потушен. За спиной невидимый Нязик передаёт из комнаты через окно с телеящиком чиненый-перечиненный им магнитофон без верхней панели, который принимает Сашок. Чёрные брюки на нём отсвечивают как лощёные. Вера, не шелохнувшись, глядит на дикторов, желающих в просвет брюк на русском и туркменском языках спокойной ночи зрителям. Вповалку спит, раскидавшись по постеленным одеялам, малышня. Шоха, сидящий на корточках перед младшим другом, пытается обуть его в огромные стоптанные нязиковские башмаки. Ноги, просвечивающие сквозь толщу темноты, не желают держать громоздкие, как коробки из-под обуви, туфли, и те, цепляясь за скользкие неровности кожи, через мгновение обречённо спархивают на гравий. Выразив недобрым словом своё возмущение, Шоха негромко кричит:"Шнурки есть какие-нибудь?" "Сейчас найдём", - отвечает из тьмы дома Нязик. Шоха суёт коробки туфель Вохе под мышки и тот машинально зажимает драгоценный груз... Через босые ступни ощущается подымающееся к груди тепло шероховатого асфальта, мрак ночи разрежен изливающимся из бело-матовых сердцевин цветков, вознесённых на металлических стеблях, светом. И Воха внезапно видит себя со стороны. Впереди маячат плоские спины приятелей, а его, направляемого и поддерживаемого за локти идущим сзади Шохой, несёт в волнах нагретого воздуха на катамаране зажатых под мышками штиблет... Вновь возвратившийся к действительности Воха уже сидит, привалившись спиной к жёстким пруткам, которыми обнесена загороженная от света недалёких фонарей стоящими вокруг деревьями танцевальная площадка. В сумраке угадываются фигуры, толкущиеся возле когда-то основательно сколоченной будки, сосредоточившей в своём тесном нутре розетку, выключатель и полку под музыкальную установку. Чтобы добраться до них, нужно снять много лет бестревожно провисевший замок. Этим и занимаются друзья-приятели. Извлечённый из чьего-то кармана кусок проволоки оказывается бессильным. Халим по старой памяти решает привести замысел в исполнение другим путём. Он пробует прутки в ограде. Наконец найдя подходящее, оторвавшееся от прочно спаянного коллектива копьецо, выдёргивает его из металлического плетня, и вскоре пространство, обласканное нежным теплом и умиротворяющей тишиной ночи, оглашается корябающим уши и души то ли скрежетом, то ли скрипом вырываемых с насиженных гнёзд гвоздей. Спадают дверные оковы, магнитофон в неверном свете вспыхивающих спичек водворяется на надлежащее ему место, розетка почему-то оказывается исправной - и вот вздуваются пузыри долгожданных звуков, выпирая оскорблённую тишину за кроны и стволы дерев, через сухой арычек, через узкую колею дороги, где и упираются в чёрные стёкла спящих бараков.
- Хоп-па! Хоп-па! - выкидывает замысловатые, как ему кажется, коленца Колян. Утомлённый победой Халим делает ученически-старательные "па". Сашок трясётся в беззвучном смехе, а Шоха, прислонившись к дощатому строению, со сложенными на груди руками, удовлетворённо улыбаясь, взирает на плоды общих усилий. В этом что-то есть! Гуляй, рванина, от рубля и выше!.. И темь теплом природы летней дышит, и вензель пишет шалая нога, и жизнь-пустышка вновь не дорога, хоть в страсти танца чуешь суррогат, но главное теперь - не душу слышать, а вписываться в музыкальный ряд, а ритмы танца тишину теснят, вот первые фигуры невпопад, вот пробил поры кожи первый пот, вот жажда сушит непослушный рот, вот музыки уже невпроворот, и вот она, разгваздывая тишь, ползёт на шифер недалёких крыш, устав об стены биться головой, пой, как сирена сладостная, пой!.. И упускают други тот момент, когда вдруг освещается брезент веранды, что пристроена к торцу барака, и какому-то отцу, хранящему покой своих детей, приходится, ругнувшись без затей, упомянув про "бога душу мать", восстав с постели, тапочки искать, вытягивать рубашки рукава, выплёвывая мутные слова, чесать затылок, ото сна зверея, и, увидав бутылок батарею, натужно и недужно вспоминать, что загнало его в такую рань в кровать. Ну да, конечно, сына обмывали. Ему уж три, что знает он едва ли. Пришёл и тесть - тут муж плюёт со зла - "любимый внук!" - пришлось поить козла. Ну выдал кое-что, да что ж такого! Жена опять разнылась, как корова. Мои дела, и выпивка моя, а ты молчи, на то ты и жена. Ну вот смотри, опять ворчит она:
- Куда ты, Мухаммед, они ж с ножами!..
- Молчи давай, - куда девал пижаму? А, вот она, - на то ты и жена! - И вот уже, пристроившись к порогу, в пижамные штаны вдевает ногу, чтобы идти туда, где лжёт гульба, что вновь в твоих руках твоя судьба. Там топчутся в поту в слепом азарте, ещё не зная, что они на старте дорог, которых разум не предрёк, все пятеро. Ещё им невдомёк...
- Козлы! Чо, места не нашли? - Мухаммед стоит за оградой, держась за два железных её рога. - Ну чо, в минтовку сдать вас на пятнашку?
- Да это ж Муха! Халим, прими братана.
- Братан, мы тут гуляем... - и расслабленный танцем Халим, обуянный приливом чувственной близости ко всему человечеству, подходит с этой стороны ограды к дальнему родственнику. - Как Валюха, как дети?
- Каком кверху! Козлы...
- А за козла , Муха, отвечать надо, - подскакивает Колян, - понял?
- Ты меня на "понял" не бери, шмакадявка! Понял? - и Муха направляется вдоль плетня к распахнутой металлической калитке. - Счас поймёшь.
Улыбка Халима, продолжающего стоять у изгороди, становится пустой. Сашок поудобнее пристраивает выпуклости спины к плоскости будки, из которой продолжают пучиться звуки. Скрещивая руки на груди, он видит, как Воха стоит посреди танцплощадки, как Колян не в такт музыке прыгает кузнечиком, а Шоха идёт встречать гостя:
- Няхили, Муха? - он нацеливает раскрытую дугою руку на белеющую рубахой грудь надвигающегося приятеля, но тот с ходу отбрасывает её, стремясь к объекту раздражения и этим разворачивая Шоху вокруг своей оси. Шоха сзади хватает его за предплечье. - Хорош, Муха, заводиться!..
- А ты чо, самый борзой, что ли?
- Ладно, не гони туфту, давай спокойно разберёмся.
- Счас разберёмся, - глухо обещает полуобернувшийся Муха и, доворачиваясь, толкает Шоху в лицо, накрывая в толчке открытой ладонью рот и нос. Пошатнувшийся Шоха машинально ловит его за запястье и, заваливаясь под забор, увлекает за собою. Тот не выдерживает равновесия и, упираясь, падает на поверженное тело. Сашок, от которого всё это происходит в двух шагах, нагибается разнимать их, а подбежавший Колян втыкает носок полуботинка в открывшийся в сплетении тел бок Мухи. Оцепеневший Воха видит подлетающую в длинной ночной рубахе Валентину, вклинивающуюся в сцепку, чтобы оттащить мужа. Отмахнутая локтем Сашка, она отскакивает назад и протяжно кричит почти плача:"Га-ады! Я сичас милицию вызову!.. Мухаммед, я от Гули позвоню, я сичас..." - и Воха замечает взметнувшийся подол ночнушки, съедаемый углом музыкальной будки. Тем временем Сашок, подведя под тело руку, отрывает Муху от Шохи и, приобняв, даёт подняться приятелю. Муха, потерявший кураж, обвисает на руках Сашка так, что медленно поднимающийся, нервно напряжённый в готовый развернуться сгусток мускулов Шоха сдерживает удар.
- Су-уки!.. - вдруг тоненько ноет, подвывая, Муха, в такт своему вою раскатывая голову по широкой груди Сашка. - В-вам мою ж-жизнь!.. - Сашок в очередной раскат головы распускает объятья и Муха, занесённый инерцией спиной к будке, мешком сползает по стене. - Оо-у!.. - воет он, оседая, и, уже сидя, тихо и надрывно добавляет, - Козлы...
- Не надо, братан, - Халим пытается приподнять родственника, одной рукой держась за угол будки, а другую просунув ему под мышку, - свои ведь. Вон и Валюха уже прибежала.
- Твои, - зло говорит Муха, отдёргивая руку. - Т-твою... За своей смотри...
- Чо ты сказал? - замерший на мгновение Халим смазывает тыльной стороной ладони родственнику по губам. - Повтори, чо ты сказал!
Мотнувшаяся голова Мухи изрыгает что-то несуразное и задохнувшийся было Халим кричит:
- Чо-о?! А ты её за ноги держал?
- У меня свидетели есть, - обречённо-радостно шипит родственник. - Хошь, докажу?
