Алексей Цветков - Имена любви

с первыми курантами юношества
нас повели отражаться в зеркале

она говорила прямее подбородок
не поворачивайся чересчур резко

потому что внезапный взгляд
проницает глубже кожи и тошнит

хоть и превратило обезьяну в энгельса
это стекло и нетерпеливых ранит

она давала домашнее задание
воды в миску и пробовать на мягком

это одно из самых бережных искусств
но неуч тычется ощупью

это одно из самых бережных искусств
потому что никогда не пригодится

бедный энгельс в прозрачной клетке
он кровоточил когда я пробовал бриться

если занавесить на ночь наволочкой
она пузырем от неслышного ветра

потом смирился и никогда не смотрю
комната смеха сквозь невидимые миру

два шага в обход и пропадаешь
я спросил почему звуки остаются позади

она повела меня к учителю птиц
преподавателю неслышного пения

эта пеночка источает лишь слабый свет
или вот выпь которая ухает жестами

привыкаешь ко многому ненужному
музыке лучше оставаться артикуляцией

путешественнику за чертой шороха
проще изловить себя врасплох

нас заводит в тупик настаивала она
иллюзия излияния вслух

тем искреннее исповедь
чем словоохотливее ее тишина

обучение грачей несуществованию
по верную сторону серебра

если изловчиться под верхнюю планку
там те же две медвежьих люстры

цедят по капле пепельную ясность
вещество крошится но его свет

никуда не девается он всегда
перистальтика пространства где мы остались

когда стекло перекусило нить
и отразиться вспять только реверсом

однажды блуждая где нас не научили
обратному счету от конечного числа

вспомнить кто был тобой в предсуществовании
но что осталось от себя не угадать

лицо навстречу медленно проколото
левовращающим южным крестом

генерал стоунвол джексон говорил
перейдем реку и отдохнем в тени деревьев

и тогда она которая казалась
возникает снова и говорит вот

не поведя головой
не протянув руки

допустим от поезда отцепляют вагон
у окна студентка с фейсом сбежавшим за ночь
аудитор из бийска майор фсб без погон
и кормящая грудью двойню прекрасная завуч

вот и скрылся состав над будкой мертвый дымок
почему-то придется ждать разъездного отряда
что попутчик майор аудитору невдомек
но зато аудитор майору открыт как правда

и студентка в тоске глядит в пустоту с полотна
аудитор притворно в папку где чет на вычет
но красавица завуч как ночь к нему холодна
все косит на майора и сиську в ребенка тычет

он бы вышел в ижевске где все эти средства пропьет
посговорчивей там и добрей у прелестниц лица
но вагон отцеплен снаружи жизнь напролет
а внутри остается папку на пах и злиться

почему мне про вас известно ну все почти
сочинил бы сам но такие точней чем гвозди
этот верный майор эта чудная завуч мечты
и болван аудитор к ижевским ласточкам в гости

что ни час то не ближе до омска или москвы
приступает студентка тушью по кислой коже
но внутри считает что все как один козлы
и права наотрез но хочется завуча все же

я жил с этим выбором в ссоре
когда приходили за мной
жена облеченная в солнце
и муж осененный луной

на плюшевой зелени склона
лежал несгораемый свет
и было понятно без слова
сейчас или выбора нет

однажды в истории только
где я и вокруг ни души
они постояли недолго
и вместе со светом ушли

как будто почтовая марка
письмо за пределы тюрьмы
жена облеченная ярко
и муж осененный в тени

в висках этой памяти тесно
ей понизу путь но поверх
дымит опустевшее место
где свет нестерпимый померк

с нечеловеческим к вину влеченьем
навстречу бомж и старенький простыл
в люминесцентном конусе вечернем
он пешеходом кажется простым
а может быть он летчик по природе
и нестерова б нам вертел вверху
или пускай бы службу нес в пехоте
когда б увы не страсть его к вину
теперь простыл и дальше жить не может
в картонный гробик грипп его уложит
взойдет цветами к солнцу до весны
где так солдаты к девушкам нежны

дрянь пунктуация конечной точки
рубль дореформенный предел цены
понаведут красавиц вить веночки
а мы и есть те самые цветы
удобней вниз а вверх летать нелепо
пусть летчик кто-нибудь допустим я
рывком рычаг и нестерова в небо
но все-таки быстрей всего земля
раз правды не добился и спиноза
спущусь в подвал и выпью там спиртного

чем насморк смертный чем любовь к вину
жалея граждан за печальный вид их
я лучше голосую за войну
где есть хотя бы шанс у неубитых
вернуться в тыл и ездить на метро
на родине а мы уже никто

вот смотри затянули в трепете черных лент
в плеске скользких монист из цветного лома
на текущий счет перечислить количество лет
сколько не были дома сколько не было дома
если слепо теребить у воротника
из-под пуговиц на груди разойдется кожа
там на влажный жар неожиданно ляжет рука
на утиную алую лапку теперь похожа
краем скатерти утереть рукавом прикрыть
урезонить похоть умерить прыть
кто лежать ослаб завернуть и прочь из прохода
сочиняем петицию корифею хора

исполати деспота сидим и свет не бел
по числу поголовья уже целиком китайцы
сколько вышли на улицу столько и дом сгорел
вместе с календарем почему и танцы
или главный случай нарочно вслух расскажу
в черных перьях голос несоразмерен звуку
вместо кашля внутрь догорим анашу
в металлической флейте слюной разводя разлуку
в дрожь рука у горла чур гортань не моя
но у кожи свернуты не сошлись края
быстро подпись в трубочку под лифчик девке
сердце бац в горчицу и стучит на тарелке

будь ты блок трубой поглазей на лязг монист
все быстрей бедро все неистовей баянист
тюк да тюк по кнопкам но тайно на водку падок
то и дело руку с басовой консоли вниз
и ему является мать-патронесса крыс
их гусиных лапок раковых шеек и маток

пусть надолго такие скачут какие они
от кого внутри нам красно влажно и жарко
а потом кембрийские рыбы тупые пни
доживем где нас никому не жалко
где в прихожей дрожит антрацит как сон
можно кожу на гвоздик полный комбинезон

от жидов журавлей соловьев от слоних
даже с помощью памятных мет и записок
больше в сумерках не различаю своих
каждый встречный чужой независимо близок

почему чем короче дорога вперед
тем любимей любой уголок и пригорок
потому что навстречу кто слаб и умрет
но покуда живой одинаково дорог

эти уши и шкуры не шьют на заказ
и собаки с опаской к соседскому лаю
если ненависть тоже была про запас
то в пути порастряс и жалеть не желаю

от турецкого юга до шведской невы
где веками с собой репетируем войны
испокон мы неласковы к тем кто не мы
благо сами собой так спасибо довольны

я из беглых присяжных кто к бесам судью
снарядил и не дворня ревнивому богу
этих всех кого сослепу скопом люблю
все равно разлюбить не успею к отбою

до сих пор над погостами каждой страны
наши сумерки врозь но луны прибывает
где лежат одинаковой жизни слои
доброй ночи свои а чужих не бывает