Владимир Маяковский - Стихотворения (1923)

Чтоб крепла трудовая Русь,
одна должна быть почва:
неразрываемый союз
крестьянства
                         и рабочего.
Не раз мы вместе были, чать:
лихая
           шла година.
Рабочих
                и крестьянства рать
шагала воедино.
Когда пришли
                         расправы дни,
мы
      вместе
                   шли
                           на тронище,
и вместе,
                 кулаком одним,
покрыли по коронище.
Восстав
                на богатейский мир,
союзом тоже,
                         вместе,
пузатых
               с фабрик
                                гнали мы,
пузатых —
                    из поместий.
Войной
              вражи́ще
                               лез не раз.
Единокровной дружбой
война
           навек
                      спаяла нас
красноармейской службой.
Деньки
              становятся ясней.
Мы
       занялися стройкой.
Крестьянин! Эй!
                             Еще тесней
в ряду
            с рабочим
                               стой-ка!
Бельмо
               для многих
                                   красный герб.
Такой ввинтите болт им —
чтобы вовек
                      крестьянский серп
не разлучился
                          с молотом.
И это
           нынче
                       не слова —
прошла
              к словам привычка!
Чай, всем
                  в глаза
                               бросалось вам
в газетах
                слово
                           «смычка»?
— Сомкнись с селом! — сказал Ильич,
и город
              первый
                            шествует.
Десятки городов
                              на клич
над деревнями
                            шефствуют.
А ты
         в ответ
                       хлеба рожай,
делись им
                   с городами!
Учись —
                 и хлеба урожай
учетверишь
                      с годами.

Арбат толкучкою давил
и сбоку
              и с хвоста.
Невмоготу —
                         кряхтел да выл
и крикнул извозца.
И вдруг
               такая стала тишь.
Куда девалась скорбь?
Всё было как всегда,
                                      и лишь
ушел извозчик в горб.
В чуть видный съежился комок,
умерен в вёрстах езд.
Он не мешал,
                        я видеть мог
цветущее окрест.
И свет
             и радость от него же
и в золоте Арбат.
Чуть плелся конь.
                                Дрожали вожжи.
Извозчик был горбат.

Глядя
           в грядущую грозу,
                                           в грядущие грома́,
валы времен,
                         валы пространств громя,
рули
         мятежных дней
                                     могуче сжав
                                                            и верно,—
плывет
             Москвой
                             дредноут Коминтерна.
Буржуи мира,
                        притаясь
                                    по скрывшим окна шторам,
дрожат,
              предчувствуя
                                      грядущих штурмов шторм.
Слюною нот
                      в бессильи
                                          иссякая,
орут:
         — Зловредная,
                                    такая, рассякая!—
А рядом
                поднят ввысь
                                         миллион рабочих рук,
гудит
          сердец рабочих
                                       миллионный стук,—
сбивая
             цепь границ
                                   с всего земного лона,
гудит,
           гремит
                        и крепнет
                                         голос миллионный:
— Ты наша!
                     Стой
                              на страже красных дней.
Раскатом голосов
                                покрой Керзоньи бредни!
Вреди,
            чтоб был
                            твой вред
                                              всех вредов повредней,
чтоб не было
                        организации зловредней.

Тесно у вас,
                      грязно у вас.
У вас
          душно.
Чего ж
             в этом грязном,
                                         в тесном увяз?
В новый мир!
                        Завоюй воздушный.
По норме
                  аршинной
                                    ютитесь но́рами.
У мертвых —
                         и то
                                помещение блёстче.
А воздуху
                  кто установит нормы?
Бери
          хоть стоаршинную площадь.
Мажешься,
                    са́лишься
                                     в земле пропылённой,
с глоткой
                 будто пылью пропилен.
А здесь,
               хоть все облетаешь лона,
чист.
         Лишь в солнце
                                    лучи
                                             окропили.
Вы рубите горы
                             и скат многолесый,
мостом
              нависаете
                                 в мелочь-ручьи.
А воздух,
                 воздух — сплошные рельсы.
Луны́
          и солнца —
                               рельсы-лучи.
Горд человек,
                         человечество пыжится:
— Я, дескать,
                         самая
                                    главная ижица.
Вокруг
             меня
                       вселенная движется.—
А в небе
                одних
                           этих самых Марсов
такая
          сплошная
                            огромная масса,
что все
              миллиарды
                                   людья человечьего
в сравнении с ней
                                и насчитывать нечего.
Чего
         в ползках,
                          в шажочках увяз,
чуть движешь
                          пятипудовики ту́шины?
Будь аэрокрылым —
                                      и станет
                                                     у вас
мир,
        которому
                         короток глаз,
все стены
                  которого
                                  в ветрах развоздушены.

Только что
                   в окошечный
                                          в кусочек прокопчённый
вглядывались,
                          ждя рассветный час.
Жили
          черные,
                         к земле прижавшись черной,
по фабричным
                           по задворкам
                                                   волочась.
Только что
                    корявой сошкой
                                                 землю рыли,
только что
                   проселками
                                        плелись возком,
только что…
                      куда на крыльях! —
еле двигались
                          шажочком
                                             да ползком.
Только что
                    Керзоновы угрозы пролетали.
Только что
                    приказ
                                крылатый
                                                  дан:
— Пролетарий,
на аэроплан!—
А уже
           гроши за грошами
слились
               в мощь боевых машин.
Завинти винты
                          и, кроша́ ими
тучи,
         в небе
                      крылом маши.
И уже
           в ответ
                         на афиши
лётный
              день
                       громоздится ко дню.
Задирается
                     выше и выше
голова
            небесам в стрекотню.
Чаще
          глаз
                  на солнце ще́рите,
приложив
                  козырек руки́.—
Это
       пролетарий
                            в небе
                                        чертит
первые
              корявые круги.
Первый
              неуклюжий шаг
                                         пускай коряв —
не удержите
                      поднявших якоря.
Черные!
               Смотрите,
                                 своры,
                                             сворищи и сворки.
Ежедневно —
                          руки тверже,
                                                 мозг светлей.
Вот уже
               летим
                          восьмеркою к восьмерке
и нанизываем
                         петлю к петле.
Мы
      привыкли
                       слово
                                  утверждать на деле,
пусть
           десяток птиц кружился нынче.
На недели
                   взгромоздя
                                         труда недели,
миллионокрылые
                              в грядущих битвах
                                                              вымчим.
Если
         вздумают
                           паны и бары
наступлением
                         сменить
                                        мазурки и кадрили,
им любым
                   на ихний вызов ярый
мы
      ответим
                     тыщей эскадрилий.
И когда
              придет
                           итогов год,
в памяти
                недели этой
                                      отрывая клад,
скажут:
             итого —
пролетарий
                     стал крылат.