Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Я чую жизнь – как золотую россыпь,
И осыпь самоцветов мне – мгновенья,
Я тихо услаждаюсь тайным звоном,
Живу, грущу, люблю и помню Вечность,
О целом Солнце говорит мне капля,
В ней радуга и синее в ней Море.

Всегда гудит и с плеском стонет Море,
Поверх валов белеет влаги россыпь,
Живет и светит каждая в нем капля,
Бежит вкруг всей Земли тропой мгновенья,
В нем утром – час мой, темной ночью – Вечность,
И обо всем поет разгудным звоном.

И свадебным, и похоронным звоном
Вхожу в неисчерпаемое Море,
Вокруг меня – лазурной рамой – Вечность,
В коей судьбе – камней редчайших россыпь,
Живя, живу, и музыкой мгновенья
В моей крови любая плещет капля.

Я помню, как упала с неба капля,
Ударясь в крышу дома с легким звоном,
Я был дитя, но, власть поняв мгновенья,
Постиг, что в Небе мощное есть Море,
Что дождь, и гром, и молния есть россыпь,
Но в россыпях не истощится Вечность.

С тех пор меня не покидает Вечность,
За каплей крови в стих нисходит капля,
Всех красок мира знал я в мире россыпь,
На всех морях мечту баюкал звоном,
И никогда мне не изменит Море,
Ведя меня в мирах стезей мгновенья.

Вы, крылья райской птицы, вы, мгновенья,
До смерти пойте мне, как дышет Вечность,
Приливом и отливом живо Море,
Я капля в нем, но как богата капля,
За молнией я падаю со звоном,
И вкруг меня цветов несчетна россыпь.

Живая россыпь краткаго мгновенья,
Певучим звоном нам вещает Вечность,
И капля я, но путь всех капель – в Море.

Медовый цвет. Осенняя дубрава.
В последний раз жива собой заря
Листвы, в чьем взблеске царственная слава,
Багряно-желтый праздник сентября.
Медвяный хмель и грусть в медовом хмеле,
Воспоминанья – к нити златонить,
Тягучий гул и гуд виолончели
Не хочет-хочет лето схоронить.
И, прежде чем, хрустя, придут морозы,
Преображая даль пути в сугроб,
Листва – нарциссы желтые и розы,
Из золота изваян мигом гроб.
Верхом, вдвоем, на двух конях буланых,
Мы проезжали пустошью лесной,
И сердце было все в расцветах рдяных,
Но молча дух мой пел, что ты со мной.
В лазури журавли тянулись клином,
Безбрежный блеск – в себе был смысл и цель,
И с медленностью, свойственной былинам,
Лесная пела нам виолончель.

Виолончель – влюбленная Славянка,
В ней медленно развитие страстей,
Она не поцелует спозаранка,
Неспешен ход ея к черте огней.
  А скрипка – юная Испанка,
  А скрипка – молния и пьянка,
  И каждый миг – зарница в ней.
Виолончель – глубокий путь потока,
Пробившаго дремавшую скалу,
Вершинный говор-гул ствола к стволу.
  А скрипка – птица, одиноко
Поющая сквозь месячную мглу,
И скрипка ластится, как светы к водоему,
Стрелой тончайшею свою пронзает цель.
  Но полнопевную истому
  Мне только даст виолончель.

Скрипка – всклики, всплески, пламя,
Горло птицы, гуд жука,
В чаще леса: ночью, в яме,
Пересветы светляка.
  В мшистой ямине, в ложбине,
  Ключ, разбрызгавший свой ток,
  С сердцевиной златосиней,
  Сказкой дышащий цветок.
Полным ходом пляшет танец,
Поцелуй к струне в смычке,
Сразу вспыхнувший румянец
На застенчивой щеке.
  Кто-то вспомнил что-то где-то,
  Самого себя ища,
  В ярком выступе просвета
  Бьется лист о лист плюща.
Камня луннаго окраска –
В глубь себя вошедших – слов,
Паутинная завязка
Неразвязанных узлов.

Казался мне странным смычок над струной,
Как будто бы кто-то, склонясь надо мной,
Ласкал меня нежно, но лаской бия,
Чтоб в страсти душа обнажилась моя,
И вскриком душа, не стыдясь, возвещала: –
«Люби меня! Мучь меня! Мало мне! Мало!»
Казалась мне странной струна под смычком,
Себя узнавал в захмелевшем другом,
В том пальце, дрожавшем вдоль зыбкой струны,
В аккорде, пропевшем глубокие сны: –
Захват – для отдачи и в сладостном плаче
Свершенье – издревле нам данной задачи.

  В горах я видел водопад,
Там в Татрах, в лоне бурь, в Подгале,
  Звучаний бешеных в нем лад,
Вверху – гранитныя скрижали.
  И кличет там орел к орлу,
Над пряжей влаги разъяренной,
  Что, кто восходит на скалу,
Нисходит в дол – преображенный.
  И в рокоте гремучих вод,
Где вскип со вскипом в вечной сшибке,
  Как будто птица мглы поет,
И в тонком вспеве струны скрипки.
  И как у скрипки есть аккорд,
Когда все струны, все четыре,
  Вспояют вспев, что гулок, горд,
Ведут полет мечты все шире, –
  И вдруг сменяются одним
Уклоном вкось, – разрыв в узорах,
  Пронзенный вопль, и звук – как дым,
Как зов теней, как дальний шорох, –
  Так многогулкая вода,
Достигши ярости забвенной,
  Вдруг станет смутной, как слюда,
И сединою брызжет пенной.
  Не есть ли в этом полный круг
Пробегов ищущаго духа
  До семицветных тихих дуг,
Где гром слепой не ропщет глухо?
  И не о том ли вещий сказ,
Что клекотом орлы седые
  Роняют, озаряя нас,
В горах, где каменныя выи?
  И потому в разгуле вод,
Где вскип со вскипом в вечной сшибке,
  Глубинный голос гор поет,
И верный голос мудрой скрипки.

Судьба мне даровала в детстве
Счастливых ясных десять лет,
И долю в солнечном наследстве,
Внушив: «Гори!», – и свет пропет.

Судьба мне повелела, юным,
Влюбляться, мыслить и грустить.
«Звени!» шепнула, – и по струнам
Мечу я звуковую нить.

Судьба, старинной брызнув сагой,
Взманила в тающий предел,
И птицей, ветром и бродягой,
Весь мир земной я облетел.

Судьба мне развернула страны,
Но в каждой слышал я: «Спеши!»
С душою миг познав медвяный,
Еще другой ищу души.

Судьба мне показала горы
И в океанах острова.
Но в зорях тают все узоры,
И только жажда зорь жива.

Судьба дала мне, в бурях страсти,
Вскричать, шепнуть, пропеть: «Люблю!»
Но я, на зыби сопричастий,
Брал ветер кормчим к кораблю.

Судьба, сквозь ряд десятилетий,
Огонь струит мне златоал.
Но я, узнав, как мудры дети,
Ребенком быть не перестал.

Судьба дает мне ведать пытки,
На бездорожьи нищету.
Но в песне – золотые слитки,
И мой подсолнечник – в цвету.

Жаждою далей и ширей,
Жаждою новых наитий,
Нам открываются в мире
Светлыя, тонкия нити.
  В звонкой Севилье. Я солнцем одет.
  Смуглые лики, но яркий в них свет.
  В пляске – завязка для нежных побед.
  К пляске зовет перехруст кастаньет.
В сердце, в просторах багряных,
Плещет горячая птица,
Кличет о сказочных странах,
Чует желанный лица.
  Вечно ли зелень родимых долин?
  Все ли мне узкий отрезанный клин?
  Где-то о звездах поет бедуин.
  В мире один – сам себе господин.
Стены, подвалы и крыши,
Изгородь – мыслям препона,
Мы – не запечныя мыши,
Нет нам такого закона.
  Наша порода – два сильных крыла.
  Странствие – юность, а юность светла.
  Если же юность за горы ушла,
  Радость полета всегда весела.
В ветре лететь альбатросом,
Рыбою плыть в Океане,
Серной бродить по откосам,
К срыву, за срывы, за грани.
  Солнце горячим проходит путем.
  Веруя в Солнце, за Солнцем идем.
  Море певучий поит кругоем.
  С Морем и с ветром мы волю поем.
Гондола, струг и каноа,
В чем бы ни плыть, уплывая.
Сказку сложить – на Самоа,
Песню – на высях Алтая.
  Если горенье, – гореть я хочу.
  Если боренье, – с мечом я к мечу.
  Буря ли кличет, – разметанность мчу.
  Гром ли, – откликнусь, – грохочет он, – чу!