Вадим Гарднер - У Финского залива
1930 ГОД
С НОВЫМ ГОДОМ, ВСЕ НАРОДЫ МИРА!
С Новым Годом и, дай Бог, со счастьем
Всем на свете людям говорю.
В вечность канул прошлый год тяжелый,
Свежему привет мой январю.
Родине измученной желаю
Цепи рабства жуткого разбить,
Жизнию свободной и правдивой
Честно и осмысленно зажить.
С Новым Годом! Родины изгои,
Вы и я — краев чужих жильцы.
Потушить пора огонь усобиц,
Внуки, дети, матери, отцы.
Все мы чада Родины Единой,
Русские пред Русью все равны,
Прочь из нашей жизни разделены,
Состоянья, званья и чины.
Тьмы минувшей злые пережитки
Нам давно пора искоренить
И, простив взаимные обиды,
Жизнию осмысленной зажить.
Прекратив вражду, воспрянем духом:
Гражданами станем, наконец,
Гордость, зависть, жадность, вероломство
Злую кривду вырвем из сердец.
Время — спесь позорную отбросить,
Перестать друг друга унижать
Уж пора, изгои, научиться
Все народы мира уважать.
Да не будет, как в былые годы;
Отщепенцев на Руси родной!
Полюбя народ свой непритворно,
Совлекися ветхих зол, изгой!
С Новым Годом, все народы мира!
В вечность канул прошлый тяжкий год.
Единенья мира всем желаю,
Отвращенья бранных непогод.
«Приморозок, заморозок…» (Из «Дневника поэта»)
Приморозок, заморозок.
Крыша вся бела.
В инее куртина,
Стужа к нам пришла.
В льдинках лужи, в льдинках,
Скоро вдоль путей
Резвое услышим
Диньканье саней…
Вот несется по небу
Серых туч толпа.
Снег не снег, но мерзлая
Сыплется крупа…
Посылалась, запрыгала
Меж листьев по земле
И солнышко осеннее
Запрятала во мгле…
Но вот уже растаяла,
И светит, блещет день,
И от ствола соснового
Легла на землю тень…
Проехала телега
И прогремел обоз…
Жду не дождусь я снега
И первых зимних грез…
Про снег едва успел я
Сейчас заговорить,
Как вот он закружился,
И начало снежить.
И ранние пушинки
Завилися вокруг; —
Веселые снежинки
Посеребрили луг.
По ольхе листья зелены,
Хотя ревун-сентябрь
Еще и ходит по двору,
Но скоро уж октябрь.
Листы с дерев рассыплются
В осиротелой роще.
Повалятся последние,
Падут с березки тощей.
«Есть в городах свой ритм обычный…» (Из «Дневника поэта»)
Есть в городах свой ритм обычный,
Сквозь чад он слышит и плесень,
Сквозь копоть жизни горемычной, —
Суровая стальная песнь.
То песня воли, песня дела,
Невыносимая порой;
И сердце нежное робело,
Внимая песне жесткой той.
Но я ищу другие метры;
Любезны мне лесные ветры,
И руны сосен и болот,
И звуки кантеле старинной,
Густая темень ночи длинной
И звездный хоровод.
И тишину седого пара
Люблю я по утрам,
Когда на финском небе хмаро.
Рассветный красный храм
Чуть-чуть алеется сквозь тучи.
Мне дорог желтый лист летучий
И мальчик тот в лесу,
С корзиною в руке бродящий.
Я этой рощи шелестящей
Прощальную красу
Встречаю ласковым приветом.
Удел мой быть всегда поэтом
До гробовой доски…
Житейскую презрев иронию,
Во всем я нахожу гармонию,
И вновь в тисках тоски,
Еще ищу, вдали от милой,
Средь этой осени унылой
И прелой желтизны,
Меж папоротников тлеющих,
При карканьи ворон чернеющих
Под синью вышины.
Северный день
Пасмурный день, но певучий,
Все же июнь на дворе.
Медленны серые тучи.
Грустно. Где прежняя страсть?
Знаю ли прежнюю силу?
Ввысь ли подняться; иль пасть?
Что мне до мира, до плача?
Вся эта жизнь не моя.
В чем же задача — удача?
Цель не во мне и не в них.
Счастье? Да счастие лживо,
Только по-прежнему стих,
Стих беззаботный пленяет.
Как-то по-своему он
Многое в сердце меняет.
Ирисы веют, сирень
Мирно качается. Грустно.
Пасмурный, северный день.
Облака («Облаков желтоватая сера…»)
Облаков желтоватая сера
В белой млечности выси плывет.
Есть и бежевый в небе оттенок:
Там на тучках кармина налет.
Есть и крапчатость серая в тверди,
И пары эти в даль на восток
Безраздумчиво движутся в небе.
Путь воздушный бесследно широк.
Я сижу на балконе открытом.
Высоко надо мною гудит
Мошкара, порошась и чернеясь.
Ветер с ближнего моря шумит…
Проезжают авто по дороге,
Бициклетки, кружася, катят.
На иных улыбаясь, болтая,
Деревенские пары сидят.
На одном самокате пастушка —
Просвещенный наш век уж таков —
Гонит с пастбища к дому теленка
И мычащих, ленивых коров.
Темно-синего цвета черники
Наползают еще облака.
Чуть блестя, опускается солнце
За кулисы глухого леска.
Закат («Вечерние краски вокруг…»)
Вечерние краски вокруг.
Закат заалелся желанный,
Сиренево-розовый юг,
А север — зелено-шафранный.
Розовеется облачный вал,
А над ним и по ним другие.
Ты, Бог, зачаровал
Воздушные стихии.
Вся нежность любви моей —
В той облачности лиловой.
Вся страстность — в огне мечей
На столпах сосны суровой.
И в жилах огневых
На западе молчащем —
Отраженье бурь моих
В минувшем и в настоящем.
Отзвучья моей души —
Цвета и черты небоскатов,
В благоговейной тиши
Пылающих закатов.
И величественность тут
Отвагою дышащей думы,
Когда слова поют
О рассеяньи мглы угрюмой.
Здесь и верность, и правда моя,
А подчас и глубокие раны,
Здесь и гроз золотых острия,
Пронзающие туманы.
«Купол церкви православной…»
Купол церкви православной
Бледным золотом блистает
Над туманным финским лесом.
Тучи серые проходят.
Бродят тучи над Суоми.
Чернокрылые вороны
Пролетают над полями.
Дождь да дождь… Холодный ветер
Время сумерек вечерних.
Где-то пес завыл, залаял.
Завывает также ветер.
Робки в золоте, осины —
Эти вечные трусихи…
Там у самой у дороги
В старой кузнице краснеет
В очаге огонь ретивый,
И пылает и искрится.
Алым блеском озаренный,
Показался Ильмаринен.
Ра-Аполлону
Сребристо-серых туч
Передо мной завеса.
Я жду, когда же луч
Осветит ветви леса.
Кручинюсь глубоко
О радужном поэте,
Подолгу не легко
Без света жить на свете.
Даждьбог иль Аполлон,
Иль Ра пламенноликий,
Прославь наш небосклон,
О, солнце, бог великий!
Светлы тобой весна
И зорь багряных книги.
Ра чертит письмена
Всех радостных религий.
Небесный Фараон, —
Блесни златой ладьею!
Всплыви! Плыви, Аммон,
Межоблачной стезею.
«В долгу мы, как в шелку, и даже свеч на елку…» (Из «Дневника поэта»)
В долгу мы, как в шелку, и даже свеч на елку
Нельзя было купить. Я лишь огарка два
Раз зажигал на ней. Воистину, на полку
Пришлось нам зубы класть. Жизнь нынче такова:
С корицей напекли немного из пшеницы
Печений паточных на Святках мы с тобой,
Да геркулесовых. Кредит купчина злой
Закрыл до Рождества еще за две Седмицы,
И праздники прошли, что будни, и тоска
Одолевала нас, и снегу было мало.
Аршина с четверть лишь его тогда напало.
Торчала мертвая трава из-под снежка.
Виднелись корни, мох, да вереск и брусника.
Ух! Впрямь не в коляду такая коляда!
Простому пирогу с черникой рад был дико
Я в новогодний день. Пришла, знать, череда
Лишеньям тягостным. Благодаренье Богу,
Что выручили нас, нам денег дав взаймы,
Иначе голод бы испытывали мы.
Два года уж подряд лишь муки и тревогу
Переживаем мы. Безденежье, кошмар.
Старушки матери тяжелые болезни.
Так за ударом нам наносит рок удар.
«Мой философски-стихотворный ум…» (Из «Дневника поэта»)