Илья Чавчавадзе - Стихотворения и поэмы

Вол мой, Лаба, общею судьбою
Мы к земле прикованы с тобою.
Будем лямку преданно тянуть,
Завершать безрадостно свой путь.
Резать пашню без конца, без края,
Глыбы дерна потом орошая.
Не грусти! Ярмо беды твоей
Моего ярма не тяжелей!
Я, как ты, потупил в землю очи,—
Наше небо отнял сумрак ночи.
Как тебя, земля меня страшит:
После смерти буду я забыт.
Ты скорбишь о том, что бессловесен?
Не завидуй, Лаба, дару песен!..
Что мне меч мой! Был отточен он,
Но в бою за правду притуплен.
Ну, к чему, скажи, соха такая,
Что плетется, землю разрыхляя,
Но не в силах вырвать, затупев,
Сорняка, глушащего посев?
О великом человечьем горе,
О душе, встревоженной, как море,
Много слов рождается во мне,
Умирая в сердца глубине.
Если б мог понять ты, как ужасно
Слово правды убивать всечасно!
Верь, мой Лаба: мне и жизнь сама —
Тяжелее твоего ярма.
Что ж грустить? Судьба твоя такая —
Верный плуг тянуть не уставая.
Старого товарища любя,
Ты корми его, как он — тебя!

Куда влечешь ты жизнь мою,
Река судьбы тревожной?
Непрочную мою ладью
Где мне причалить можно?
Что уготовано волной
Холодной и кипучей?
Печален день вчерашний мой,
Сегодняшний — не лучше.
Звезда надежды — далека,
Но близко, близко горе, —
Боюсь, что ты меня, река,
Уносишь прямо в море.
И я с ладьей пойду ко дну,
В безмолвные глубины,
И день рожденья прокляну
Я в час своей кончины.
Неужто жизни всей венец —
Посмертное забвенье?
Воистину, такой конец
Достоин сожаленья!..
Судьба-река, тебя молю:
Смени свою личину,—
И жизнь мою, ладью мою,
Не погружай в пучину!

Черные глаза я видел тоже…
Огневым, им незнакома робость, —
С бурными двумя морями схожи,
Глубоки, туманны — словно пропасть.
В них пыланье жизни отразилось,—
И, прельщенный обаяньем женским,
Каждый взгляд их я ловил, как милость,
Не мечтая об ином блаженстве.
Есть страстей волненье в этих взорах
И размах орлиного полета;
В этих черных двух больших озерах
Кроется таинственное что-то.
В них — и юной красоты гордыня,
И безумство будущих желаний,
И любовь, что тихо дремлет ныне, —
Как спастись от их очарований!
Тянется к ним сердце — и трепещет;
Глаз твоих они коснутся взглядом —
И душа твоя в тревоге вещей:
Ты прочтен мгновенно, ты разгадан!
Сладостна свобода мне, но слаще
Стать рабом их, — да они далече…
Черных этих, огненных, манящих,—
Этих глаз в России я не встречу.

Мне в бескрайнем пространстве глубокая бездна открылась,
Ада черная мгла над бездонным провалом клубилась;
В этой яме всемирной, в огромной вселенской могиле,
Царств погибших осколки, как в котле, перемешаны были.
И услышал я хор из проклятий, и жалоб, и стонов,
Вопли тысяч страдальцев, на вечную казнь обреченных;
Там светила всходили словно дымно-кровавые чаши,
Вид погасших планет был в том небе воистину страшен;
Там Землей и Луной были прежние тропы забыты,
И они, как слепые, блуждали, покинув орбиты;
Там на Солнце порой натыкалась Луна — и, оставив багряные пятна,
С гулким громом и скрежетом откатывалась обратно.
Кровь из Солнца хлестала, как из алой зияющей раны,
И лилась в глубину, на объятые ужасом страны,
Обращаясь в огонь, всё живое безжалостно жгущий, —
Это ад мне предстал, в бесконечном пространстве плывущий!
И над миром, низвергнутым в страшный огонь преисподней,
Мне послышалось слово презренья и гнева господня,
Голос, рушащий горы и вспять обращающий реки,
Возглашал громогласно: «Будь проклят! Будь проклят навеки!»
Может, там пировали исчадия лжи и коварства?
Нет, — и демоны стали как люди в тех проклятых царствах;
Словно листья под ветром, дрожали они от испуга
И, объятые страхом, терзали и грызли друг друга.
Я запомнил их лица в позорно-трусливом оскале,—
Духи тьмы, словно люди, спасения в смерти искали,
Руки ввысь простирали, рыдая, взывая о чуде,—
Но в мольбах своих демоны были бессильны, как люди.
Смерть дремала вдали, равнодушная к дольним тревогам,
Смерть покинула страны, навек осужденные богом.

К стопам твоим припав, о боже правый,
Я ни богатства не прошу, ни славы,
Святой молитвы осквернить не смею…
Но, благодатью осенен твоею,
К тебе прибегну я с мольбой иною:
Врагов, что нож заносят надо мною,
Прости и не ввергай в кромешный ад,—
Они не знают, что они творят!

Бледные лучи свои роняя,
Движется владычица ночная,
И по кругу спящий небосвод
Над землею спящею плывет.
Тихо всё. В листве заснули птицы,
Ветер спит, трава не шевелится,
Благостным покоем осенен,
Спящий мир блаженный видит сон.
Здесь один я плачу поневоле…
Сердце так болит не оттого ли,
Что другой мне снится небосвод,
Где река не этих звезд течет;
Что когда-то на меня глядело
Небо материнского предела;
Что иначе брезжило оно,
По-иному тишины полно…

Друзья! Спешите жить и даром дня не тратьте.
Всё суета сует на этом свете, братья.

Рог кахетинского, наполненный до края,
И ласки нежные красавиц не сменяю

На землю, честь и власть, даруемые ею,
Из-за чего порой ломают люди шею.

Лишь двух признайте вы достойными почета:
Блажного Бахуса и дерзкого Эрота.

В венках, сплетенных вам божественной рукою,
Как птицы, весело промчитесь над землею.

Не верьте пресному рассудку, торопливо
Судить спешащему сердечные порывы,

Всегда готовому ответить им отказом!
Скажи, не лучше ли презреть костлявый разум,

Ласкать любимую, на жизнь не глядя строго,
И кахетинское вино глотать из рога,

А на заре, когда сквозь спущенные шторы
Свой поцелуй тебе подарит луч Авроры,

Вдруг пробужденному проказливой любовью,
Лицо возлюбленной увидеть в изголовье

И вопросить свой ум, лежащий без движенья:
Что пробуждения подобного блаженней?

Мы живем — и, тем самым, владеем божественным даром;
Но порой свою жизнь мы впустую расходуем, даром.
Нам, рожденным из праха, обреченным в грядущем на тленье,
Не пора ли понять невозвратность любого мгновенья?
О, глупцы! Мы Спасителя слово о жизни забыли:
Драгоценность она — не пылинка средь облака пыли!
Неужели живем мы, Христова завета не зная,
Что для жизни грядущей дана человеку — земная?
И не он ли велел нам, — хоть век всех живущих мгновенен,—
«Как небесный отец, будь и ты, человек, совершенен!»