Константин Бальмонт - Том 5. Стихотворения, проза
Елена. Ты говоришь, и мне кажется, что я в голубых гротах, где сиянья сливаются с ответными сияньями. Ты говоришь, и все сердце мое со сладкой болью устремляется к тебе. Во мне звучат струны. Я вся – как арфа, но это твое прикосновение создает во мне напевность. И мне страшно, что она кончится. В ней такое счастье. Я хочу еще звуков, еще, милый, говори.
Поэт. Я мысленно прохожу всю дорогу своей жизни, и вижу, что все в моей жизни было лишь смутным приближением к тебе. Я искал и не находил! Я был безжалостным. Я топтал и отбрасывал, когда то, к чему я приближался, обманывало своим ликом мою душу. Я не знаю, что такое жалость, потому что, принося с собой целый мир, отдавая в себе другому целое небо, все возможности, я невольно хотел такой же цельности в другом. Но полноты всех звуков и отзвуков я не находил нигде. Я через минуту обладанья, как через непрочный мост, который, пропустив путника, обрушивается, отходил, безвозвратно, от души и тела, которыми владел. Между мной и тем, кому я только что отдавал все сиянья своих глаз, вдруг вырастала широкая холодная река. Я был снова один по эту сторону, а обман оставался на том берегу. И, если ко мне доносились крики и мольбы, в которых звучали рыдания, я не отвечал на них, потому что знал, что это безвозвратно. И холодная река, убегая к безгранному морю, хоронила в себе отраженья минут, хоронила порою весь ужас сердечных кипений, которым так и не дано было вырваться наружу сполна.
Елена. Я слишком хорошо это знаю.
Поэт. Когда я увидел впервые тебя, я сразу узнал, что с тобой нас не разлучит холодная преграда. Ты взглянула на меня – помнишь? – когда я гордо бросил презрительное слово одному из тех ничтожных, вся жизнь которых проходит в том, что они сплетают путы для того, что рвется на волю. Твои глаза радостно блеснули, и так странно ты на меня взглянула, как будто душа твоя близко подошла к моей, и доверчиво – бесстрастно, но крепко, – поцеловала мою душу. Ты слегка склонила набок свою голову и заглянула мне прямо в глаза. Так склоняет набок свою головку певучая птичка, когда солнце тепло скользнет по ее горлу, издающему самые вдохновенные звуки. Я подошел к тебе – и это было не первое свидание, а радость желанной встречи после долгой-долгой разлуки.
Елена. Я полюбила тебя с первого взгляда.
Поэт. Наш последний миг будет как первый. В любви нет времени и нет «раньше» и «после». В любви, когда ее найдешь, узнаешь всем радостным сердцем эту безумно-сладостную достоверность, что вот так, как сейчас, будет и еще, и много, и еще, и всегда. Но, прежде чем я нашел тебя, я прошел по змеиностям несчетных дорог. Они жестоки, дороги любви. Один из великих людей Севера, чьи слова находят отклик в тысячах и тысячах сердец, горько и верно воскликнул, что дороги любви наполнены цветами и кровью, цветами и кровью.
Елена. Милый, зачем ты говоришь об этом? Мне больно. Я тоже знаю, что такое красный цвет. Я знаю все, о чем думают и думают красные цветы.
Поэт (встает). Цвет страсти, цвет гнева, цвет негодования, убийственный цвет, даже в тот миг, когда в нежном оттенке он – ласковый цвет стыда.
Елена. Милый, не нужно. Ты видишь, он уже разъединил нас. Ты ушел от меня, едва мы о нем заговорили. От нас навсегда отдалился этот кошмар красных цветов. Мне ласково и нежно в твоей голубой комнате. Мне сказочно и радостно видеть сквозь это огромное окно царство вершинной Белизны. От лампы струится золотистый свет, в нем ласковость детской сказки. Но погасим лампу и впустим к нам лунный свет.
Поэт, подходит к лампе и уменьшает ее пламя. Несколько раз вспыхнув, лампа гаснет. Наклоняясь к Елене, он целует ее в лоб, они оба, обнявшись, подходят к окну. Комнатой постепенно завладевает голубовато-зеленоватый свет луны. Молчание.
Елена. Лунный свет до нас доходит, но луна еще далеко. Она взойдет сегодня позднее.
Поэт. Я уже чувствую ее ласки на твоем и на моем лице. Ты стала еще воздушнее и нежнее.
Елена. Когда мы приближались к этим горам, она была серебряной. Когда мы были в самой тесной запутанности ущелий, она светила нам как золотая чаша, из которой пьют сладость индийские боги. А вчера она утратила часть своего золота. И сегодня она будет ущербной.
Поэт. Она красива всегда, от начала до конца. Как любовь.
Елена. Я жду, чтобы она глянула на нас через окно.
Поэт. Посмотри, как спокойны горные вершины. Они живут луною и молчанием. Я гляжу и вспоминаю о том, что было в безызмерно далеком прошлом нашей Земли. Гении Луны когда-то низошли сюда оттуда, и это от них у нас человеческий наш лик. Они отбросили от себя лучистую тень, и эти светлые призраки облекли нашу страстность. Они замкнули нашу бурю и все стихии нашей крови в эфирно-легкую одежду красивых стройных тел. Мы на Земле, но мы небесные. Нам дала свою воздушную загадочность Луна. Оттого-то мы так любим ее, когда мы любим. Оттого мы ждем ее возникновенья, когда мы счастливы, как счастливы сейчас, или когда мы жаждем и ждем сочетаний влюбленности. Оттого наше море безумствует, и волны тянутся к луне, когда нежный полумесяц пронзит глубокую лазурь своим серебряным намеком.
Елена. Луна отдала нам свою жизнь, а сама умерла? Я часто об этом думала. Ей хочется снова и снова быть живой. Она живет, но как привидение и зовет к жизни ночные травы, чтобы вдыхать их аромат, и зовет на свидание всех влюбленных, чтобы выпить жизнь из неосторожного, и сиянием своим сделать румяное лицо бледным, убить земное и сблизить нас этим колдовством с призрачными странами неба.
Поэт. Луна – любовь, а в любви и жизнь и смерть сливаются в одно.
Елена. Луна всегда посылает мне странные сны. Я скажу тебе, что мне снилось вчера. Но только скажи мне раньше опять те строки, которые ты вчера говорил мне. Вчера, в полночь. Когда последняя боязнь ушла. Растаяла как дымка тумана над водой.
Поэт. Те строки о золоте сна?
Елена. Да. Но только сядем опять, как мы были раньше. Пойдем.
Поэт. Пойдем. Луна сейчас заглянет к нам в окно.
Они садятся на прежнем месте, на диване, и тихо сидят, обнявшись, в полосе лунного света. В течение их разговора, медленно с левой стороны возникает, против окна, между снежных гор, странная над дымным одиноким облаком, ущербная Луна.
Елена. Мне кажется, как будто что-то ласковое нас опять сковало. Опять, как вчера. Я люблю тебя, милый. Как мне радостно, что я вся – твоя, вся – ты.
Поэт. Я опять как во сне. Цепи золотого сна. Ты спросила меня вчера, что больше всего меня волнует напоминанием о таинстве любви. Я сказал тебе. Не лес, не горы, не люди, не музыка, не звезды, не солнце, а луна. Царица облачных просторов и полночных трав. Луна, своим внезапным появлением взметающая в душе целую бурю воспоминаний непостижных.
Луна, когда она сверкает
Над морем, жаждущим лучей,
Или над лугом возникает,
С его качанием стеблей,
С его шептаньем, замираньем
Неуловимых ветерков,
С его колдующим влияньем
Влюбленно-дышащих цветков.
Луна, когда она так низко,
Что сердцу кажется земной,
И шепчет девушка: «Он близко!
О, что он сделает со мной?»
Луна, венчальница смущенных,
Боящихся самих себя,
На свадьбе мыслей позлащенных,
Где сладко он жесток, любя.
Молчание
Елена. Я жалею, что я не могу тысячу и тысячу раз встретить тебя опять впервые и сказать тебе впервые «Люблю», и отдать себя впервые тебе, тебе, единственное мое счастье.
Поэт. Елена, ты не знаешь, что этот замок заколдован? Быть может, мы уже никогда не уйдем отсюда.
Елена. Если не умом, я сердцем знаю все. Я не боюсь ничего, кроме разлуки с тобой. Ты, как волшебное зеркало, в котором я в первый раз вижу себя, и вижу, что я красива.
Поэт. Этот замок – горный чертог душ, влюбленных в красоту. Кто, любя в нем, любит не сполна, тот может и должен уйти отсюда, спуститься опять вниз, в долины, с сердцем полусчастливым от изведанной радости, и полуразбитым от оконченности счастья, и от стыда своей неполноты. А тот, кто, любя в нем, любит сполна, холодеет, и становится белым призраком, и никогда уж не может возвратиться к земному, не будет больше знать унижения, но никогда и не узнает розовой улыбки земного утра. Он будет вечно в царстве белизны и в таинстве лунного света. В зеленых гротах меж голубых цветов.
Елена. Родной, любимый, ты все время читаешь в моей душе. Я хотела рассказать тебе свой сон. Слушай. Ты поймешь. Я видела море синих душистых цветов, каких никогда еще не встречала, и среди них тебя и себя. Мы стояли, утопая в душистой живой синеве. Сверху сыпались, окропляя наши лица росой, эти странные синие цветы. Между ними мелькали знакомые лица, знакомые призраки несли нам синие цветы и торопливо исчезали. Ты стоял с закрытыми глазами, и лицо твое с каждым мигом преображалось, каждый миг становилось все озареннее. Казалось, ты видел, видел то, чего я еще не вижу, но вот сейчас увижу. Ты все прозрачнее. Все тоньше преграда. Синий дождь цветовой все обильнее. Я закрываю на мгновение глаза. Вдруг у тебя вырывается безумный страшный далекий крик. Цветы раздвигаются, и мы, упав друг на друга, летим в бездонную, черную, но блистающую своею чернотой, пропасть. Я проснулась, но ты был около меня. И я знаю теперь, почему это счастье смешалось со страхом.
