Арcений Тарковский - Стихи разных лет
Но всегда не хватает детей!
Обманула его королева И не выдала сына ему, И тогда Румпельштильцхен от гнева Прыгнул,
за ногу взялся, Дернул
и разорвался В отношении: два к одному.
И над карликом дети смеются, И не жалко его никому, Так смеются, что плечи трясутся, Над его сумасшедшей тоской И над тем, что на две половинки Каждой по рукаву и штанинке Сам свое подземельное тельце Разорвал он своею рукой.
Непрактичный и злобный какой!
СЕРЕБРЯНЫЕ РУКИ
Девочка Серебряные Руки Заблудилась под вечер в лесу. В ста шагах разбойники от скуки Свистом держат птицу на весу.
Кони спотыкаются лихие, Как бутылки, хлопает стрельба, Птичьи гнезда и сучки сухие Обирает поверху судьба.
- Ой, березы вы мои, березы, Вы мои пречистые ручьи, Расступитесь и омойте слезы, Расплетите косыньки мои,
Приоденьте корнем и корою, Положите на свою кровать, Помешайте злобе и разбою Руки мои белые отнять!
ДВЕ ЯПОНСКИЕ СКАЗКИ
1. Бедный рыбак
Я рыбак, а сети В море унесло. Мне теперь на свете Пусто и светло.
И моя отрада В том, что от людей Ничего не надо Нищете моей.
Мимо всей Вселенной Я пойду, смиренный, Тихий и босой, За благословенной Утренней звездой.
2. Флейта
Мне послышался чей-то Затихающий зов, Бесприютная флейта Из-за гор и лесов.
Наклоняется ива Над студеным ручьем, И ручей торопливо Говорит ни о чем,
Осторожный и звонкий, Будто веретено, То всплывает в воронке, То уходит на дно.
ДВЕ ЛУННЫЕ СКАЗКИ
1. Луна в последней четверти
В последней четверти луна Не понапрасну мне видна. И желтовата и красна В последней четверти луна, И беспокойна и смутна: Земле принадлежит она.
Смотрю в окно и узнаю В луне земную жизнь мою, И в смутном свете узнаю Слова, что на земле пою, И как на черепке стою На срезанном ее краю.
А что мне видно из окна? За крыши прячется луна, И потому как дым смутна, Что на ущерб идет она, И потому, что так темна, Влюбленным нравится луна.
2. Луна и коты
Прорвав насквозь лимонно-серый Опасный конус высоты, На лунных крышах, как химеры, Вопят гундосые коты.
Из желобов ночное эхо Выталкивает на асфальт Их мефистофельского смеха Коленчатый и хриплый альт.
И в это дикое искусство Влагает житель городской Свои предсувствия и чувства С оттенком зависти мужской.
Он верит, что в природе ночи И тьмы лоскут, и сна глоток, Что ночь - его чернорабочий.
А сам глядит на лунный рог, Где сходятся, как в средоточье, Котов египетские очи, И пьет бессонницы белок.
ТЕЛЕЦ, ОРИОН, БОЛЬШОЙ ПЕС
Могучая архитектура ночи! Рабочий ангел купол повернул, Вращающийся на древесных кронах, И обозначились между стволами Проемы черные, как в старой церкви, Забытой богом и людьми.
Но там Взошли мои алмазные Плеяды.
Семь струн привязывает к ним Сапфо И говорит:
"Взошли мои Плеяды,
А я одна в постели, я одна,
Одна в постели!"
Ниже и левей В горячем персиковом блеске встали, Как жертва у престола, золотые Рога Тельца,
и глаз его, горящий Среди Гиад,
как Ветхого завета Еще одна скрижаль.
Проходит время, Но - что мне время?
Я терпелив,
я подождать могу, Пока взойдет за жертвенным Тельцом Немыслимое чудо Ориона, Как бабочка безумная, с купелью В своих скрипучих проволочных лапках, Где были крещены Земля и Солнце.
Я подожду,
пока в лучах стеклянных Сам Сириус
с египетской, загробной,
собачьей головой Взойдет.
Мне раз еще увидеть суждено Сверкающее это полотенце, Божественную перемычку счастья, И что бы люди там ни говорили Я доживу, переберу позвездно, Пересчитаю их по каталогу, Пересчитаю их по книге ночи.
ЗВЕЗДНЫЙ КАТАЛОГ
До сих пор мне было невдомек Для чего мне звездный каталог? В каталоге десять миллионов Номеров небесных телефонов, Десять миллионов номеров Телефонов марев и миров, Полный свод свеченья и мерцанья, Список абонентов мирозданья. Я-то знаю, как зовут звезду, Я и телефон ее найду, Пережду я очередь земную, Поверну я азбуку стальную:
- А-13-40-25. Я не знаю, где тебя искать.
Запоет мембрана телефона: - Отвечает альфа Ориона. Я в дороге, я теперь звезда, Я тебя забыла навсегда. Я звезда - денницына сестрица, Я тебе не захочу присниться, До тебя мне дела больше нет. Позвони мне через триста лет.
КУЗНЕЧИКИ
1
Тикают ходики, ветер горячий В полдень снует челноком по Москве, Люди бегут к поездам, а на даче Пляшут кузнечики в желтой траве.
Кто не видал, как сухую солому Пилит кузнечик стальным терпугом? С каждой минутой по новому дому Спичечный город растет за бугром.
Если бы мог я прийти на субботник, С ними бы стал городить городок, Я бы им строил, бетонщик и плотник, Каменщик, я бы им камень толок.
Я бы точил топоры - я точильщик, Я бы ковать им помог - я кузнец, Кровельщик я, и стекольщик, и пильщик. Я бы им песню пропел, наконец.
2
Кузнечик на лугу стрекочет В своей защитной плащ-палатке, Не кует, не то пророчит, Не то свой луг разрезать хочет На трехвершковые площадки, Не то он лугового бога На языке зеленом просит: - Дай мне пожить еще немного, Пока травы коса не косит!
ЧЕТВЕРТАЯ ПАЛАТА
Девочке в сером халате, Аньке из детского дома, В женской четвертой палате Каждая малость знакома
Кружка и запах лекарства, Няньки дежурной указки И тридевятое царство Пятна и трещины в краске.
Будто синица из клетки, Глянет из-под одеяла: Не просыпались соседки, Утро еще не настало?
Востренький нос, восковые Пальцы, льняная косица. Мимо проходят живые. - Что тебе, Анька?
- Не спится.
Ангел больничный за шторой Светит одеждой туманной. - Я за больной.
- За которой? - Я за детдомовской Анной.
БЕССОННИЦА
Мебель трескается по ночам. Где-то каплет из водопровода. От вседневного груза плечам В эту пору дается свобода, В эту пору даются вещам Бессловесные души людские, И слепые,
немые,
глухие Разбредаются по этажам. В эту пору часы городские Шлют секунды
туда
и сюда, И плетутся хромые,
кривые, Подымаются в лифте живые, Неживые
и полуживые, Ждут в потемках, где каплет вода, Вынимают из сумок стаканы И приплясывают, как цыганы, За дверями стоят, как беда, Сверла медленно вводят в затворы И сейчас оборвут провода. Но скорее - они кредиторы И пришли навсегда, навсегда, И счета принесли.
Невозможно Воду в ступе, не спавши, толочь, Невозможно заснуть, - так тревожна Для покоя нам данная ночь.
ТЕЛЕФОНЫ
Номера - имена телефонов Постигаются сразу, когда Каждой вести пугаешься, тронув Змеевидные их провода.
Десять букв алфавита без смысла, Десять цифр из реестра судьбы Сочетаются в странные числа И года громоздят на гробы.
Их щемящему ритму покорный, Начинаешь цвета различать, Может статься, зеленый и черный В-1-27-45.
И по номеру можно дознаться, Кто стоит на другой стороне, Если взять телефонные святцы И разгадку найти, как во сне,
И особенно позднею ночью, В час, когда по ошибке звонят, Можно челюсть увидеть воочию, Подбирая число наугад.
ИМЕНА
А ну-ка, Македонца или Пушкина Попробуйте назвать не Александром, А как-нибудь иначе!
Не пытайтесь.
Еще Петру Великому придумайте Другое имя!
Ничего не выйдет.
Встречался вам когда-нибудь юродивый, Которого не называли Гришей? Нет, не встречался, если не соврать.
И можно кожу заживо сорвать, Но имя к нам так крепко припечатано, Что силы нет переименовать, Хоть каждое затерто и захватано. У нас не зря про имя говорят: оно Ни дать ни взять родимое пятно.
Недавно изобретена машинка: Приставят к человеку, и - глядишь Ушная мочка, малая морщинка, Ухмылка, крылышко ноздри, горбинка,
Пищит, как бы комарик или мышь: - Иван!
- Семен!
- Василий!
Худо, братцы, Чужая кожа пристает к носам.
Есть многое на свете, друг Горацио, Что и не снилось нашим мудрецам.
ЛАЗУРНЫЙ ЛУЧ
Тогда я запер на замок двери своего
дома и ушел вместе с другими.
Г.Уэллс
Сам не знаю, что со мною: И последыш и пророк, Что ни сбудется с землею, Вижу вдоль и поперек.
Кто у мачехи-Европы Молока не воровал? Мотоциклы, как циклопы, Заглотали перевал,
Щелестящие машины Держат путь на океан, И горячий дух резины Дышит в пеших горожан.
Слесаря, портные, прачки По шоссе, как муравьи, Катят каторжные тачки, Волокут узлы свои.
Потеряла мать ребенка, Воздух ловит рыбьим ртом, А из рук торчит пеленка И бутылка с молоком.
Паралитик на коляске Боком валится в кювет, Бельма вылезли из маски, Никому и дела нет.
Спотыкается священник И бормочет:
- Умер бог, Голубки бумажных денег Вылетают из-под ног.
К пристани нельзя пробиться, И Европа пред собой Смотрит, как самоубийца, Не мигая, на прибой.
В океане по колена, Белый и большой, как бык, У причала роет пену, Накренясь, "трансатлантик".
А еще одно мгновенье И от Страшного суда, Как надежда на спасенье, Он отвалит навсегда.
По сто раз на дню, как брата, Распинали вы меня, Нет вам к прошлому возврата, Вам подземка не броня.
