Джакомо Леопарди - Избранные произведения

Всегда был мил мне этот холм пустынный
И изгородь, отнявшая у взгляда
Большую часть по краю горизонта.
Но, сидя здесь и глядя вдаль, пространства
Бескрайние за ними, и молчанье
Неведомое, и покой глубокий
Я представляю в мыслях; оттого
Почти в испуге сердце. И когда
Услышу ветерка в деревьях шелест,
Я с этим шумом сравниваю то
Молчанье бесконечное: и вечность,
И умершие года времена,
И нынешнее, звучное, живое,
Приходят мне на ум. И среди этой
Безмерности все мысли исчезают,
И сладостно тонуть мне в этом море.

Безветренная, сладостная ночь,
Среди садов, над кровлями, безмолвно
Лежит луна, из мрака вырывая
Вершины ближних гор. Ты спишь, подруга
И все тропинки спят, и на балконах
Лишь изредка блеснет ночной светильник
Ты спишь, тебя объял отрадный сон
В притихшем доме; не томит тебя
Невольная тревога; знать не знаешь.
Какую ты мне рану нанесла.
Ты спишь; а я, чтоб этим небесам,
На вид столь благосклонным, и могучей
Природе древней, мне одну лишь муку
Пославшей, — чтобы им привет послать,
Гляжу в окно. «Отказываю даже
Тебе в надежде я, — она сказала,—
Пусть лишь от слез блестят твои глаза»
День праздничный прошел, и от забав
Теперь ты отдыхаешь, вспоминая
Во сне о том, быть может, скольких ты
Пленила нынче, сколькими пленилась:
Не я — хоть я на то и не надеюсь —
Тебе являюсь в мыслях. Между тем
Я вопрошаю, сколько жить осталось,
И на землю бросаюсь с криком, с дрожью.
О, как ужасны дни среди цветенья.

Я помню, благодатная луна,
Уж год назад на этот самый холм
Я приходил, чтобы тебя увидеть,
Висела ты тогда над этим лесом,
Как и теперь, деревья освещая.
Но зыбким и туманным из-за слез,
Мои ресницы щедро оросивших,
В моих очах плыл лик твой: жизнь моя
Была и остается полной мук.
И все ж, луна возлюбленная, мне
Отрадно вспоминать — и даже скорби
Сам возраст вычислять. О, как приятно
В дни юности, когда еще так длинен
Надежды путь, а памяти так краток,
Минувшее припомнить, пусть оно
Печально, пусть еще страданье длится.

Настало утро. Из прикрытых ставен
Сквозь сумрак темной спальни пробирались
С балкона солнца первые лучи;
В тот час, когда особенно легко
И сладостно смежает веки сон,
Приблизилась и мне в лицо взглянула
Тень той, которая любовь впервые
Внушила мне, в слезах оставив после.
Казалась мне не мертвой, но печальной.
Как все несчастные; и, на чело
Мне руку положив, она спросила:
«Ты жив? Скажи, хоть тень воспоминанья
О нас хранишь?» — «Откуда, — я ответил,—
Ты появилась, милая? О, сколько
Я по тебе грустил; и я не верил,
Что можешь ты об этом догадаться,
И безутешна скорбь моя была.
Ужель ты здесь, чтоб вновь меня покинуть?
Мне страшно это! Что с тобою сталось?
Такая ль ты, как прежде? Иль твоя
Душа страдает?» — «Омрачен забвеньем
Твой ум, его окутывает сон,—
Она сказала, — Я мертва, ты видел
Меня в последний раз давно». Сдавила
Боль страшная мне сердце, как услышал
Я эту речь. Она же продолжала:
«Угасла я во цвете лет, когда
Особенно желанна жизнь и сердце
Еще не знает, сколь надежды тщетны.
И слишком мало удрученный смертный
Прошел, чтобы стремиться к той, чья власть
Освободит его от всякой муки;
И безутешной смерть приходит к юным;
И участь тяжела надежды той,
Что гаснет под землею. Тщетно знать
То, что таит природа от людей,
Не искушенных в жизни, и гораздо
Сильнее, чем их несозревший разум,
Слепая боль», — «О милая, — сказал я,—
Несчастная, молчи, терзает сердце
Мне эта речь. Ты, значит, умерла,
Моя любовь, а я, я жив, и было
Предсказано судьбой, что смертный пот
Прекрасное чело твое омоет,
А у меня нетронутой пребудет
Вот эта оболочка? Сколько раз
Я думал, что тебя нет больше в мире
И что тебя не встречу никогда,
Но был не в силах этому поверить.
Что смертью именуется? Сегодня
На опыте узнать бы мог я это
И беззащитное чело избавить
От беспощадной ненависти рока.
Я молод, но, как старость, увядает
И гибнет эта юность. Жизни цвет
Похож на старость, что страшит меня
И все же далека еще. В слезах,—
Сказал я, — родились мы оба, счастье
Не улыбнулось нам, и небеса
Страданьем нашим насладились жадно;
Но коль слезой ресницы увлажнялись,
И бледность покрывала мне лицо
Из-за ухода твоего, и муку
Терплю досель, скажи мне, ты любви
Иль жалости к влюбленному несчастно
Хоть каплю выпила, когда жила?
Тогда влачил печально дни и ночи,
Да и сейчас в сомнениях напрасных
Рассудок гибнет. Если раз хотя бы
Боль за меня тебе сдавила сердце,
Не утаи того, молю тебя,
Мне будет легче примириться с мыслью,
Что будущее отнято у нас».
Она в ответ: «Несчастный, ободрись,
Скупой на жалость не была тогда я,
Да и теперь ее не прячу — я
Сама была несчастна. Не рыдай
Над этой бедной девушкой отныне».
«Во имя всех несчастий и любви,
Терзающей меня, — воскликнул я,—
Во имя нашей юности и тщетных
Надежд позволь, о милая моя,
Твоей руки коснуться». И она
Печально, нежно протянула руку.
Я целовал ее и от блаженства
Томительного трепетал, к груди
Я, задыхаясь, прижимал ее.
Лицо мое покрылось потом, голос
Пресекся, день померк в моих глазах.
Тогда она, так ласково взглянув
В лицо мое, сказала мне: «О милый,
Ты забываешь, что красы своей
Лишилась я: и ты горишь любовью
Напрасно, друг несчастный, и трепещешь.
Теперь прощай! Отныне в разлученье
Пребудут наши души и тела,
Несчастные навеки. Для меня
Ты не живешь и больше жить не будешь;
Рок разорвал твои былые клятвы».
Тогда, от муки застонав, в слезах
Рыданий безутешных, ото сна
Освободился я. Но все в очах
Она стояла, и в луче неверном
Казалось мне, что видел я ее.

Дождь поутру, в тот час, когда крылом
Бьет курица, ликуя взаперти,
И на балкон выходит обитатель
Полей, и шлет родившееся солнце
Лучей дрожащих стрелы в гущу капель
Летящих, — по моей лачуге он
Стучит легко, и вот я пробуждаюсь.
Я подымаюсь и благословляю
Веселые долины, птичий гомон,
И облака, и свежий ветерок,—
Затем что грязным стенам городским.
Где неотступно за спиною горя
Плетется злоба, я воздал довольно;
Скорбя живу, скорбя умру — скорей бы!
Хоть чудится тень жалости в природе
Вокруг меня; и день! — он добр ко мне,
Но от несчастных отвращаешь взор
И ты, презрев страдания и муки,
И ты лишь счастью царственному служишь,
Природа! На земле и в небесах
Иного друга у несчастных нет,
Убежища иного — лишь могила.

Порой я нахожу уединенье
На берегу крутом, у озерца,
Увитого венцом дерев безмолвных;
Полуденное солнце в эти воды
Глядит с небес на свой спокойный облик;
И не шуршат былинки и листы,
И легкий ветерок не морщит воду,
Молчат цикады, неподвижны птицы,
И бабочки крылами не трепещут,
Вдали, вблизи — ни звука, ни движенья,
Объято все возвышенным покоем.
В нем я почти что забываю мир
И самого себя; как будто тело
Мое исчезло; и ни дух, ни чувство
Им не владеют, и его покой
Сливается с безмолвьем этих мест.

Любовь, ты отлетела далеко
От некогда горячего — да что я! —
От сердца, так пылавшего. Холодной
Рукой его уже несчастье сжало
И беспощадно обратило в лед
Во цвете лет моих. Я помню время.
Когда ко мне спустилась в сердце ты.
То время сладко и неповторимо,
Когда впервые юношеским взорам
Откроется театр несчастный мира.
Даря улыбки им — подобье райских.
И юноша почует, как в груди
Желанья и надежды полнят сердце,
И он к земным готовится трудам,
Как к балу иль к игре, — несчастный смертный!
Но я, любовь, тебя не замечал.
Пока фортуна жизнь мне не разбила.
Пока от непрестанных слез глаза
Не прояснились. И, однако, если
Среди долины ровной, на заре
Безмолвной иль когда блистает солнце
На кровлях, на холмах и на полях,
Мне девушка встречается с прелестным
Лицом; или в покое летней ночи.
Остановившись на краю селенья,
Пустые созерцаю я пространства
Иль в комнате отшельнической к пенью
Прислушиваюсь звонкому девчушки,
Которая сидит за рукодельем
В ночи, — вдруг начинает биться сердце
Окаменелое, но вновь — увы! —
Впадает вскоре в прежний сон свинцовый
Моей душе давно волненья чужды.

О милая луна, в твоих лучах
В лесу танцуют зайцы, и охотник
Досадует наутро, что следы
Их спутаны, обманны и от нор
Его уводят прочь; привет тебе,
Царица ночи. Ненавистен луч твой
Грабителю, когда в лесу, в овраге
Ты освещаешь вдруг его кинжал,—
Преступник слух напряг и ловит жадно
Стук колеса, копыт иль топот ног
С дороги дальней, а потом внезапно
Оружьем зазвеневшим, хриплым криком
И обликом зловещим ужасает
Прохожего — его он бросит вскоре
Полуживым и голым. Ненавистен
В кварталах городских твой белый свет
Распутнику, который у домов
Вдоль стен крадется, прячется в тени,
Пугается зажженных фонарей
Или дверей распахнутых. Твой вид,
Который ненавистен злобным душам,
Пусть для меня всегда отрадой будет
На побережье этом, где ничто —
Лишь склоны да веселые поля —
Пред взором не откроется моим.
И все-таки привык я проклинать,
Хоть в этом нет моей вины, твой луч,
Твой милостивый луч, коль в людном месте
Он взглядам человеческим откроет
Меня иль мне покажет лица их.
Всегда я буду восхвалять отныне
Тебя — средь туч ли отдыхать ты будешь,
Властительницей ли равнин эфирных
На слезную глядеть юдоль людскую.
Ты будешь часто видеть, как бреду
Я, одинокий и немой, по лесу,
По берегам зеленым иль сижу
В траве, и счастлив, что еще осталось
И сердце, и дыхание для вздохов.