Юлия Друнина - Ты – рядом, и все прекрасно… (сборник)

Дети вышли на площадь
Без лишних слов.
Только в каждом зрачке —
Звезда.
Их бы в общих гробах
Хоронить пришлось,
Если б танки
Пришли сюда.
Испугались детей!..
А ведь мы вчера
Их принять
Не могли всерьез.
Над юбчонками куцыми
До бедра
Хохотали матроны
До слез.
И с презрением
Пялились на серьгу
У мальчишечек:
«Голубой!»
Эти дети
Прикрыли и нас собой —
Как я их
Позабыть могу?..
Принимала и я
Кое-что с трудом,
А теперь слепоты стыжусь.
Им обязан спасением
«Белый дом»,
Перед ними
Склонилась Русь.
Отшумит
В наших душах больных
Метель,
Успокоятся города.
Не забудьте —
Сияет в глазах детей
Чистой, тайной любви
Звезда…

Пел бард
Под простуженную гармошку,
Влюбленные дули,
Смеясь, на картошку,
И все это было б
До боли знакомо,
Когда б не случилось
У «Белого дома».
Когда бы не мерзли
Ребячие цепи,
Когда бы Гаврош,
Сдвинув на ухо кепи,
Со многими
В страхе успел поделиться,
Что ищут
По моргам его и больницам.
Когда б не шутила
В салопчике бедном
Старушка,
Что кончится все
Хеппи-эндом,
А Бога о чуде
Беззвучно просила…
Тогда ничего-то
Не знала Россия.

Я видела замерзшую мадонну,
Что парня прикрывала пальтецом.
Он спал, умаявшись,
Пред «Белым домом»
С беспомощным младенческим лицом.
Девчушка улыбалась через силу —
Уже сама две ночи не спала.
Она была на редкость некрасива,
Она в тот миг красавицей была…

Я не возьму
Булыжник с баррикады.
Нет, он для памяти
Не нужен мне.
Есть у меня
Высокая награда —
Сознанье:
Не осталась в стороне.
Что сувениры?
К черту сувениры!
Забуду ли,
Как шли по мостовой
Поодиночке,
Семьями,
Всем миром —
Как в черном сорок первом
Под Москвой?
Девчушка тихо
Вспоминала маму,
Афганец ногу волочил
С трудом.
Мы прямо из метро
Спешили к храму —
Навстречу плыл
Наш белоснежный дом.
И вдруг легко подумалось,
Без боли:
Я на войне
Перехитрила смерть.
Подумалось, что нет
Прекрасней доли,
Чем у подножья храма
Умереть…

Если было бы
Мне двадцать лет,
Натворила бы я
Много бед.
Увела бы мужика
Из-под венца,
Что другой быть верным
Клялся до конца.
Я бы с рокерами
Ночи напролет
Превращала бы
Сердца прохожих в лед.
Понесла бы я
Нелегкий крест —
Как пить дать
Мне б покорился Эверест.
Если было бы мне двадцать —
Что ж,
В стукача всадила бы
Кухонный нож.
Не смирилась бы
С поганцем из Чека,
Что нам в спину
Бьет наверняка…
Если было бы мне двадцать,
Брат,
«Белый дом»
Мне так же был бы свят.
Так же я молилась бы
Без слез
За всех тех,
Кто жизнь сюда принес.

Спасибо тебе, о Боже,
Что сейчас,
На исходе дня,
Ты сделал вдруг так,
Что ожил
Огонь в душе у меня.
Что сердце пошло чечеткой,
Что рвутся на свет слова,
Что я понимаю четко —
Юность моя жива.
И в смертной, должно, истоме
Увижу сквозь слезы вдруг
Студенточек в «Белом доме»
В кругу фронтовых подруг.

Снова «хлеба и зрелищ!» —
Выше помыслов нет.
И небрежно плечом
Отодвинут поэт.
Только я не в обиде
За это плечо.
Мне бы только не думать
Ни о чем, ни о чем.
Потому что опять
Призывают народ
Прикрывать амбразуры
И бросаться на дот.
Да и вправду в последний
Поднимается раз
И угрюмый Донбасс,
И суровый Кузбасс…

Давным-давно
Сгорела наша осень,
И заметает память снег густой…
Совсем не милосердия
Мы просим —
Мы просим
Справедливости простой.
Мы вдовы тех,
Кого зовут «герои»,
Кто пал в Орле, у Волги, у Карпат.
Но почему
Так свысока порою
На нас, старушек,
Юные глядят?
Опала жизнь,
Как парашютный купол,
Судьба по нас проехалась,
Как плуг…
Слезинки падают
В тарелку супа,
И ложку поднесешь ко рту
Не вдруг.
Сегодня мы
Голодными не ляжем.
Похоже, что и завтра…
Дай-то Бог!
Для памяти
Об этом дне завяжем
На штопаном платочке узелок.
Пускай давно
Сгорела наша осень,
Пусть заметает память
Снег густой —
Совсем не милосердия мы просим,
Мы просим
Справедливости простой.

Еще держусь я на плаву,
Но тянет, тянет дно.
Всем кажется, что я живу,
А нет меня давно.
Еще я принимаю бой,
И кто б подумать мог,
Что я туда ушла с тобой,
Откуда нет дорог?..
Я знаю – все бы ты простил,
Когда б пришел назад.
А у меня хватило б сил
Забыть про этот ад,
Про ту пустыню,
Где сто лет
Я без тебя брела
И не могла найти твой след…
Ты б не попомнил зла…
Но мне тебя не воскресить,
Всем сказкам —
Грош цена!
Не ты
Тропинку проторить,
А я
К тебе должна…
Не так-то просто умереть,
Живу, себя казня.
Как видно,
Разводящий – Смерть
Забыла про меня…

Ветераны в подземных
Дрожат переходах.
Рядом – старый костыль
И стыдливая кепка.
Им страна подарила
«Заслуженный отдых»,
А себя пригвоздила
К Бесчестию крепко.
Только как позабуду
Отчаянных, гордых
Молодых лейтенантов,
Солдатиков юных?..
Ветераны в подземных
Дрожат переходах,
И давно в их сердцах
Все оборваны струны.
Ветераны в глухих
Переходах застыли.
Тихо плачут монетки
В кепуре помятой.
Кепка с медью —
Осиновый кол на могиле,
Над могилою юности нашей
Распятой…

Все твердим о каком-то храме,
Хоть огонь в алтаре погас…
Ну и времечко выбрано нами!
Нет, то выбрало Время нас.

Обманут, унижен, забит,
Все сносит, все терпит народ…
Терпение – что динамит:
Чем больше – страшнее рванет!

Мечусь. И все ж, куда ни двину, тянет
Меня в страну нескладную, в свой дом,
Хоть там друг друга слышим мы с трудом —
Уже почти что инопланетяне…

Есть в России святые места.
Если друг тебя в горе кинет,
Если вдруг на душе пустота,
Ты пойди приложись к святыне.
Поброди вдоль тригорских прудов,
По михайловским ласковым рощам —
Как бы ни был наш век суров,
Там все сложное станет проще.
И над Соротью голубой
Вдруг обратно помчится время.
Ты свою позабудешь боль,
Обретешь ты второе зренье…

Какие только не случались были —
Сравнится ль сказка с правдою иной?..
Тригорское, Михайловское были
Всего лишь селами, разбитыми войной.
И в тех аллеях, что для сердца святы,
Там, где поэт бродить часами мог,
Фельдфебель из Баварии впечатал
Следы своих подкованных сапог…

Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик – он льет три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
А мокрый всадник, коня пришпоря,
Летит наметом по целине.
И вот усадьба, и вот подворье,
И тень, метнувшаяся в окне.
Коня – в конюшню, а сам – к бумаге.
Письмо невесте, письмо в Москву:
«Вы зря разгневались, милый ангел, —
Я здесь как узник в тюрьме живу.
Без вас мне тучи весь мир закрыли,
И каждый день безнадежно сер.
Целую кончики ваших крыльев
(Как даме сердца писал Вольтер).
А под окном, словно верный витязь,
Стоит на страже крепыш дубок…
Так одиноко! Вы не сердитесь:
Когда бы мог – был у ваших ног!
Но путь закрыт госпожой Холерой…
Бешусь, тоскую, схожу с ума.
А небо серо, на сердце серо,
Бред карантина – тюрьма, тюрьма…»
Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была —
Так много Вечности подарила,
Так много русской земле дала!..
Густеют сумерки, как чернила,
Сгребает листья ветров метла.
С благоговеньем смотрю на степи,
Где он на мокром коне скакал.
И снова дождик, и снова стрепет —
Седой, все помнящий аксакал.

Веет чем-то родным и древним
От просторов моей земли.
В снежном море плывут деревни,
Словно дальние корабли.
По тропинке шагая узкой,
Повторяю – который раз! —
«Хорошо, что с душою русской
И на русской земле родилась!»

И опять ликованье птичье,
Все о жизни твердит вокруг.
Тешит зябликов перекличка,
Дятлов радостный перестук.
Поднимусь, соберу все силы —
Пусть еще неверны шаги.
Подмосковье мое, Россия —
Душу вылечить помоги!