Николай Браун - Стихотворения

Зозуля… Зязюлька… Кукушка…
Так ласковы все имена!
О чем же грустишь ты, подружка?
Взгляни, как бушует весна,

Как весело плещет ручьями,
Зеленым разливом берез,
Как бьет золотыми лучами
Сквозь брызги серебряных рос!

По всей неоглядной России,
В каком-нибудь сонном леску,
В рассветной бестрепетной сини
Вдруг дальнее дрогнет «ку-ку!»

Зарей еще спится и снится:
В былой отшумевшей дали
Гадает, горюет зегзица
Над судьбами русской земли.

И горестный возглас кукушки
Звучит отголоском судьбы
Забытой в веках деревушки,
Соломою крытой избы,

И древним Путивлем, и блеском
Рассветных над Русью лучей,
И копий, ломаемых с треском,
И скрежетом синих мечей.

«Ку-ку!» — и охватит прохладой,
И, в прятки играя, зовет,
И так одаряет отрадой,
Что сердце вот-вот разорвет

От счастья, которому сбыться…
Кукуй же, судьбы не тая,
Зозуля, зязюлька, зегзица,
Бессмертная юность моя!

От низин до звездной выси,
Все, что видеть мне дано,
Я хочу, как живописец,
Положить на полотно.

Но не кистью и не краской,
Не палитрой в сто цветов,
А упрямой, трудной, властной,
Всемогущей силой слов.

Я ищу их дни и ночи,
Я ищу не те слова,
Что ложатся вдоль обочин,
Словно мертвая листва.

Пусть лежат!
Мне их не надо!
Отыскать бы мне тона,
Чтобы всей земли отрада
В них была отражена:
Ливни света,
Краски неба,
Плеск ручья,
В ромашках луг,
Добрый дух ржаного хлеба,
Сердца трепетного стук.
Чтобы краски под руками
Сами пели,
Сами шли,
Чтобы смелыми мазками
На полотнах зацвели,

Чтоб палящий и студеный,
Грозовой,
Цветной,
Земной,
Как бы заново рожденный,
Мир сиял передо мной.

Иду в страну лучистую
По имени Весна,
Туда, где Март бесчинствует,
Воспрянув ото сна,
Туда, где шубу снежную
Он сбрасывает с плеч,
Чтоб к солнцу грудью вешнею,
Земною грудью лечь,
Где так ликуют зяблики,
Где, разрубив снега,
Ручьи кривыми саблями
Врезаются в луга,
Где над любой проталинкой
Еще витает пар,
Где в каждой капле маленькой
Дрожит весны пожар.

Иду в страну сверкания
Ручьев, и зорь, и звезд,
Иду в страну Искания,
В поселок птичьих гнезд,
Иду, отбросив трудности,
Развеяв тени сна,
В страну бессмертной юности —
По имени Весна.

Космонавт уснул среди вселенной
В бешено летящем корабле,
Все земли тревоги, все, что тленно,
Где-то там оставив, на земле.

И уже свободный, невесомый,
Озаренный славой на века,
Космонавт уснул совсем как дома…
Мимо мчалась звездная река.

А вдали, знакомая до боли,
Будто пылью звездною пыля,
В голубом качаясь ореоле,
Шла планета гордая Земля!

Шла, сверкая, в черном океане,
А на ней, земной отбросив сон,
Вслушивались трепетно земляне:
Вот уснул,
   вот спит,
     вот дышит он…

Вот оно —
   его сердцебиенье,
Кровь его земная, словно гром,
Оглашая звездные владенья,
Мерно бьет в пространстве мировом.

Бурею летящий по орбите,
Спит, как пахарь наших мирных нив,
Спит, как настоящий небожитель,
Звезды в изголовье положив.

Просто спит, как человек усталый,
Утвердивший праведную власть.
Лишь Земля не спит, как мать,
   бывало,
К изголовью сына наклонясь.

Нас не сможет ничто никогда разлучить,
Навсегда разобщить, к жизни врозь
   приучить.

Как же так? Врозь шагать, врозь дышать?
   Как же врозь,
Если все в нашей сути корнями сплелось?

Разлучить — разорвать, разломать,
   разрубить —
Все равно что убить, все равно что не быть!

Если это стена, разводящая врозь, —
Жажда видеть пройдет эту стену насквозь.

Если даль расстояний, дорог разворот —
Жажда слышать услышит твой голос,
   найдет.

Если ночь, если мрак, если скопище туч —
Все прорежет любви несгорающий луч.

Никакая страда, никакая беда
Не затмит, не убьет этот луч никогда!

Может быть, потому,
   что я в детстве ходил босиком
По траве,
   по весенней меже,
     по осеннему жнивью,
Прикасался щекою к дубам,
   и к березам,
     и к вязам,
И руками кору их шершавую гладил,
И смотрел, как на чудо,
   на вспыхнувший первый подснежник,
Словно музыку, слушал
   и шорох листвы,
     и ручья лепетанье,
Кукованье кукушки
   и перепелов перекличку, —
Может быть, потому и сейчас
   не как гость я вступаю в природу,
«Здравствуй!» — шепчут мне сосенки.
   «Здравствуйте!» — я отвечаю.
Со степенною елью
   веду разговор я степенный,
Понимаю язык тростника,
   ручейка
     и рябины,
Будто сам становлюсь
   тростником,
     ручейком
       и рябиной.
И стремительной ласточкой,
   режущей крыльями небо,
И скворцом,
   что дает позывные с высокой
     скворешни.
Может быть, потому и весной молодею,
   старею под осень,
На рассветной заре веселюсь
   и грущу на закате,
И молчанью учусь
   у безмолвия звездных ночей,
И учусь красоте у цветка,
   что незримым художником создан.
Я с природою слит,
   словно капля с волной в океане,
Но и капле дана
   первозданная жажда полета,
Чтоб, взлетев над волной,
   отразить глубину океана.

Мой мозг работает.
Мой мозг
Вбирает все в себя, как воск:
Журчанье струй,
Круженье троп,
Деревья, вросшие в сугроб,
Полет пылинок,
Бег планет,
И ночи мрак,
И полдня свет.
Но он не слепок восковой,
Не слиток мертвый — он живой:
Он может мыслью луч разъять,
В турбину молнию вобрать,
Огонь души вдохнуть в слова,
Услышать, как растет трава.
Он, вечно юн и вечно нов,
С извечных тайн сорвать покров
Спешит…
Работает мой мозг,
Чтоб мир податлив стал, как воск.

Я все немею перед красотой,
Я замираю перед высотой,
Я радуюсь лесному ручейку,
Где в брызгах смеха — искорки слезы,
Я руки простираю к ветерку,
Предвестнику живительной грозы.
Я открываю утро, словно дверь
В неведомое, полное чудес.
Бери его, любою мерой мерь,
Прикинь его на цвет,
   на вкус,
     на вес, —
Оно безмерно.
   Вечной новизной
Оно всю жизнь горит передо мной.
Я все никак привыкнуть не могу
Ни к снегирям на розовом снегу,
Ни к шороху капели по весне,
Ни к первым ядрам грома в вышине.
И все грущу от песенки простой,
И все немею перед красотой.

И нет конца. И жизнь бездонна.
И бесконечна красота.
Во всех веках жила Мадонна,
Задолго до того холста,

Что тонкой кистью тронул гений,
Запечатлев земной родник,
Земных достойный песнопений,
А не бесплотный постный лик.

Не потому ли и небесным
Он был земными наречен,
Что здесь, в кругу земном и тесном,
С мечтой извечной обручен.

Мечта земное возвышала
Над приземленной нищетой,
И все, что высотой дышало,
Звала небесной красотой.

Но в этой жизни быстротечной,
Горя немеркнущей весной,
Она останется навечно
Нечеловечески земной.