Марина Хлебникова - Проверка слуха

«Как на духу! — кричу. — Как на духу!»
Духанщик скалит зубы: «Генацвале!
Пей „Хванчкару“, закусывай хинкали
и плюй совсем на эту чепуху!»

«Как на духу, — шепчу, — как на духу».
Душевный друг скучливо тянет кофе
и с видом перекормленного «профи»
словесную ссыпает шелуху.

«Как на духу…» — молчу, молчу, молчу…
Но в тишине — литой, как оплеуха,
дурак мигнет: «Держись! Проверка слуха!»
И вдруг легко погладит по плечу.

Рождённые под визгом под тетивным
ковали не стрелу себе, но щит,
кривили рты — мол, лезут вверх прыщи! —
и прятались, скрывая страх противный.

И мнилось, хоть родись без кожи, голым,
но вбит веками ужас в стать и в плоть…
Два поколенья встали без монголов,
чтоб третье их сумело побороть…

…До основанья слово измычали
те, в чьих руках связующая нить.
Два поколенья вырастут в молчаньи,
чтоб третье научилось говорить…

А мы говорили о Вечном,
Всегда забывая о сущем,
О нищем, больном, неимущем,
Забытом, убитом, увечном…
Как будто искание истин
Всегда за пределами взгляда…
Как пахнут апрельские листья —
«Кудрявая, что ж ты не рада?»

Заживём мы светло и безбедно,
без оглядок на дедовский морок,
без российского бражного бреда,
без любимых лаптей и опорок…
Мы ещё удивим политесом
напомаженных девок Парижа…
…Руки будут — хватило бы леса…
леса много… да надо поближе…
Граду быть — собирайте котомки,
мужички, и айда на работу!
Пусть потом вычисляют потомки,
что вколочено в эти болота!
Им завидки не выкрошат зубы —
пусть считают хоть розно, хоть скопом…
Тут быть граду — поелику любо
нам отсюда смотреть на Европу!..
С двоепёрстными только нет ладу, —
да на крепость найдутся тараны…
                                        заживём…
Так, подув на лампаду,
думал Петр Алексеич Романов.

Быть иль не быть?..
Кому какое дело,
чем Гамлет сыт,
ч с кем сегодня спит
его мамаша?.. Если б овдовела
рыбачка иль жестянщика жена,
кто б из господ повел ленивым ухом?
Но королева! Слух ползет за слухом,
и кто-то этой ночью видел духа,
а тот ему поведал, что вина
за гибель короля на королеве
и новом муженьке…
И этот бред
мусолят равно при дворе и в хлеве,
и на конюшне… Мне спасенья нет
от лживой скорби, вздохов и намёков —
хоть прочь беги! Офелия — и та —
преподаёт урок мне из уроков:
несть тёмных слов, а истина проста —
трепещет, что на датскую корону
найдётся неизвестный претендент,
и вся её краса из бус и лент
окажется напрасной, ибо к трону
не приведёт.
Мой добрый Розенкранц!
Вы думали, я — флейта… Вы ошиблись!
Я — барабан. Мой мозг в сплошных ушибах
от подлости людской. Больнее ран,
чем в жажде поживиться дармовщинкой
и на чужой беде погреть мошну,
не отыскать…
Как вязкую слюну
не сплюнуть после бешеного бега,
так эту взвесь с себя не отряхнуть…
Уйти, забыться, умереть, уснуть,
податься в просветители — читать
толпе букварь по химии и праву,
дотошно объяснять, что мать — есть мать, —
не мне её судить… или орать,
трясти бельё, на всех найти управу
и, отдуваясь, влезть на шаткий трон?..
Быть иль не быть?
Какая скука, право…

Объясните льву, что он свободен
за решеткой от забот случайных —
сыт, напоен, значит, беспечален.
Объясните льву, что он свободен.
Осознав, поняв и всё такое,
он забудет край, где жили предки,
голос ночи, запах водопоя…
Объясните льву, зайдите в клетку.

Что с нами происходит, господа
интеллигенты, в некотором роде?
Мы хлещем спирт, отнюдь, не по породе…
Что с нами происходит, господа?

Клеймо позавчерашнего суда
предчувствуя  на будущем исходе,
мы не творим сегодняшних мелодий…
Что с нами происходит, господа?

И сквозь стекло забытого пруда
бесследно, легким всхлипом мы уходим,
как поколенье, лишнее в природе…
Что с нами происходит, господа?!

Обмани меня, слышишь?
Когда-нибудь я отбатрачу —
милосердным обманом
сквитаюсь, воздам, отплачу…
Не палачествуй, Время, не жми —
всё равно не заплачу,
даже если заставишь
в глаза посмотреть палачу.
Обмани меня, слышишь?
Скажи, что всё будет прекрасно,
что все крысы подохнут,
и новый поднимется сад –
тот вишнёвый, тот розовый,
тот ослепительно красный,
где забытому Фирсу
ливрею сошьют для наград,
и повесят на уши
вишнёвые длинные серьги,
потому что лапша не годится
для этих забав…
Обмани меня, слышишь?
Я, может, тебе не поверю —
просто, как же уйти,
хоть во что-нибудь
не поиграв…

Мы уходим в себя,
как отшельники в домик витой,
отболев маятой,
оборвав поводки,
но — в ошейниках…
Отстранённые,
потусторонние,
каждым атомом посторонние.
негонимые,
нехранимые,
в белый свет, как в копейку,
мимо мы.
МИМЫ.
Умные тени
невнятного прошлого,
разменянные,
подброшенные,
хоть родились вполне доношенными,
но и вовремя — не ко времени,
слабый плод из больного семени,
с долгой памятью,
с геном совести…
«Нет на свете печальней повести»…

          1. А было всё гораздо проще —
был просто город, просто площадь,
был просто дождь, слепой, как росчерк,
тире слагающий из точек.

И был костёр, дымящий в меру,
и еретик, предавший веру,
и были люди — людям было
плевать, как движутся светила!
В чесночном выдохе и прели
толпа визжала: «Зрелищ! Зрелищ!»

Менялось всё: одежды, речи,
костры менялися на печи.
Но, как всегда, платился гений —
горели Шиллер, Кант и Гейне,
в кострах, как буйные расстриги,
чернели книги, тлели книги…

Паноптикум вселенской скверны —
в нём все костры — во имя веры,
в нём в каждом веке — новый идол,
и хворост сух, и кремень выдан!
Зажечь — и всё, чего уж проще?..

Смотри же, город… Помни, площадь…

          2. Я — Галилей!
Не путайте с Джордано.
Мне до исхода жить ещё и жить,
и маятника тоненькая нить
ещё натрёт на слабой шее раны.

Я — Галилей.
До папского суда,
как до Христова возраста распятья,
но ТОТ костер, обуглив кромку платья,
клеймо мне в сердце выжег навсегда.

Я — Галилей,
Мой дух ещё в пути,
и дьявол плоти рвёт и тянет жилы…
На тот костер, что сам себе сложил я,
не дай Господь кому-нибудь взойти!

Я — Галилей…
Не путайте с Джордано.

Ещё не доросла
        до пониманья истин,
Уже не дорасту
        до счастья мятежа,
До схимы, до вериг,
        до книг Агаты Кристи,
Но — Господи спаси! —
           как мается душа!
Как мается душа,
        как спорит с жадным телом,
Как хочется в круиз
        по благостным местам,
Как режутся слова
        корявой правдой дела,
И устрицы во льду
        не просятся к устам…
Мешаются слова
        неродственного ряда,
И маятника ход
        ни тише, ни скорей…
Уйдя от райских врат,
        не сунусь в двери ада,
И Вечность буду я
        стоять между дверей…
Не всем же дорастать
        до пониманья истин,
До схимя, до вериг
        до счастья мятежа…
Под Лениным себя
        давно никто не чистит,
Но — Господи спаси! —
        как мается душа!