Павел Бессонов - Личное мнение

Вот он, худышка – трусы и панама.
Лет четырёх может быть, или меньше.
Рядом стояла, наверное, мама
– В кадре случайно полоска одежды.
Всё впереди, что обычно приходит
– Школа, влюблённость, чины и награды,
Женщины, дети… И он не отводит
От объектива пытливого взгляда.
Вот он сутулый, поблёкшая кожа,
Складки лица и морщины. Немного.
Он ещё бодр. Обижаться негоже
На хромотою сведённую ногу.
Всё позади, что ему причиталось.
Всё, что досталось, что надо – не надо…
Лёгкая дымка печали… Усталость
Не остудила пытливости взгляда.

Жизнь преподносит редко подарок –
Платим за то, что положено даром.
В мире, который привык к терактам,
Дожить до вечера стало фактом
Мужества. И это без шуток.
На любовь хватает десять минуток.
Амнезия стала чаще, чем насморк.
В каждых сутках есть забитые насмерть
Прошлые годы уходят к чёрту.
Хотя вот она, запись, в книге учёта.
Значит, воздаст Создатель по полной,
За всё, чего сам никогда и не вспомнил.

За краткий век свой – в этом часто весь он,
– Готов всерьёз, а иногда шаля,
Вселенское нарушить равновесие
Тщеславья ради, любопытства для.
Познаний пласт подняв ничтожно тонкий,
Волшебников считая за ровню,
С настойчивостью глупого ребёнка
Рукою голой тянется к огню.

Для каждого вселенная – своя.
Всё внове от рождения до смерти.
О как, бывало, радовался я,
Познав давно открытое, поверьте!
А мыслей мудрых пухлые тома
Пылились нераскрытыми на полках.
В нравоученьях, видно, мало толку.
Учитель жизни только жизнь сама.
Она груба, являясь без прикрас,
Без правил утешительных и прочных….
Взрослеет юность, вглядываясь в нас
И отрицая нас. Я знаю точно.

Платим за всё мы, и это вполне справедливо.
Наше сознание неотделимо от коллектива.
Это мышление стада, бегущего к водопою.
Каждый в отдельности это считает судьбою.
От направления бега избавиться медля,
Стадо бежит в одну сторону тысячелетья.
Стадо всё то же теперь и всё те же порядки.
Взрослые особи заняты играми в прятки
Пряча уродство, убожество, скудность познаний
Под покрывалом одежд, привилегий и званий.
Ложью красуясь, позорную истину пряча,
Подлость политикой называя, разбои – удачей.
В стаде копытных всё меньше, других в изобилии,
Бестии крупные есть, но всех больше рептилий.
Да грызунов всех мастей, всех обличий и цвета…
И чудаком антикварным из прошлого века
Сапиенс хомо с остатком стыда или чести
В общем потоке с бегущими тварями вместе.

Нет вины его личной. Дитя
Он эпохи своей и народа.
В нём смешались, как будто шутя,
Рабство с тайным желаньем свободы.
Он из лозунгов складывал рай,
Создавая подобие веры.
Он не станет счастливее, дай
Власть ему и богатство без меры.
Им не познан желаний предел,
Нет в пути его светлого Храма.
Он не сбросит, хотя б и хотел
Родовое проклятие Хама.

Что – счастье? Что оно такое,
И почему о нём мечта?
Безвестье полного покоя
Или подмосток суета?
Неутомимость созиданья
Иль разрушения искус?
Заслуженное обладанье
Или плодов запретных вкус?
Мы от мечты недостижимой
Не отрываем жадных глаз,
И пробегаем мимо, мимо
Того, что осчастливит нас.

Тиран карал.
Но тот, кто тих
Спокоен был –
Тиран за них.
За тех, кто молот
Или серп,
Кто глуп иль молод,
В общем – сер.
Кто в меру пьян
И не шумит,
Всю жизнь горбит –
Ласкал тиран.
Тиран ушёл,
И кто-то рад…
Но вот грустит
Электорат!

На бегу, в торопливом азарте житья,
В безуспешной погоне за веком,
Вдруг припомню, как мать говорила моя:
«Оставайся, сынок, человеком!»
В горле горькая правда сожмётся комком…
Как мне быть с материнским заветом?
И под левым соском обожмёт холодком,
И невольно оглянешься – где ты?
Доброту и любовь, что ты мне отдала,
Я по ветру пустил, вырастая.
Приспособился, чтобы меня приняла
Человечья жестокая стая.
В этой стае своим я давно уже стал,
Всё прошедшее темень покрыла.
Здесь улыбки похожи на волчий оскал,
А в законе лишь деньги и сила.
Мне и дальше так жить, а когда упаду,
Разрываемый заживо в клочья,
Твой завет повторю я в смертельном бреду:
«Человеком останься, сыночек!»

Нас держали когда-то толпою за крепким забором
И в «прекрасное завтра» толкали. Мы шли коридором.
Золотое и красное нам в отдаленье сияло.
Нас манило оно и невиданное обещало.
А теперь мы толпой, что томилась за крепким забором,
Беспрепятственно топает новым уже коридором.
Коридором широким – даны нам простор и свобода.
Только стены глухи и немало нам топать от входа
До «прекрасного завтра», мерцающего еле-еле,
До которого шустрые, правда, допрыгнуть успели.
И теперь нам советуют, как с направления не сбиться.
И похожи на прежние этих советчиков лица…
Мы идём, торопясь, подминая того, кто слабее.
Тот, наверно, дойдёт, кто покруче иль выжить сумеет.

Люблю собак. Их преданность ценю.
Её примеров в жизни знаю много.
За суповое скромное меню
Верны они хозяину, как богу.
Они порой готовы разорвать
Тех, на кого владелец их натравит.
Кто жертва? По-собачьи им плевать.
Поступком их мораль людей не правит.
Для них закон – хозяина приказ…
Никто скотов обученных не судит,
Но страшно то, что ходят среди нас
Собачью верность выбравшие люди.

Что делать бедняку,
Звенеть в кармане медью?
Весь грех его в одном
– В неласковой судьбе.
Быть может, он готов
На большее, не медля,
Да плата велика
И близок звон оков.
Ведь кто похитит грош,
Того прижмут законы,
Которые блюдут
Законное ворье.
А кто обворовал
Страну на миллионы,
Законом оградит
Достоинство своё.

Можно много о чести вещать,
О себе заикнуться не смея,
Если тяга к красивым вещам
И нарядным машинам сильнее.
И в компаниях, рюмку держа
До краёв напоенную влагой,
О бессовестности дележа
Говорить с алкогольной отвагой.
Сильных мира кляня за глаза
Возложить на законы надежду,
Хотя могут теперь «заказать»
И прикончить быстрее, чем прежде.
И не стоит эпоху бранить,
Мы её порожденье больное
И убить могут нас и купить
Те, кто не постоит за ценою.

«… Чужая душа – потёмки»
Хорошо рассуждать, пока жив и здоров.
Отвернуться, советов чужих недослушав.
Я сегодня узнал, что сосед мой, Петров,
Этой ночью во сне отдал Боженьке душу.
Что приснилось ему – никому не узнать.
Православная лента на лбу, как путёвка
В те края, где равны и плебеи и знать,
А их души выходят на свет из потёмок.
Но пока и чужую не разглядишь,
И свою укрываешь в потёмках от прочих.
Продолжается то, что считается жизнь.
Если спросят: «Как жизнь?», отзовёшься:
«Не очень…»

Серого цвета рассвет, а ведь был голубым.
Но не уверен, что это природы загадка.
Просто жирнее и гуще над домнами дым
В чашке воды кипячёной всё больше осадка.
И понимаем, какая короткая жизнь.
Трудно успеть за неё что-то сделать толково.
Вот и торопимся взять то, что плохо лежит.
Только теперь всё сложнее нащупать такого,
Вроде бы должен прогресс, о котором трубят,
Жизнь облегчить, наполняя её интересом,
А получается дело, по сути, «труба»
Всё от того же, как мы понимаем, прогресса.

Тот, кто копается в мусорной куче, пожалуй,
Для большинства населения неуважаем.
Мимо идущие, тем более едущие, горожане
Не разбираясь, таких именуют бомжами.
Это, однако, неверно, и уж потому некрасиво.
Есть у любого искателя и жилище и ксива.
Да и дипломы найдутся о высшем гуманитарном.
Не обвинишь их в невежестве элементарном.
Неторопливо у куч они шевелятся разрытых,
Пренебрегая простыми удобствами быта.
Жизни «естественной» зная реальную цену,
Следуя к счастью путём мудреца Диогена.

Он не ошибка, не случайность. Нет!
Судьба его назначила России,
И перечню нас окруживших бед
Глубинные причины есть иные.
Октябрь не тайный заговор вельмож,
Не террористской шайки злая шалость.
Нарыв Российский он рассёк, как нож,
И с гноем кровь здоровая смешалась.
Не унижайте, не топчите тех,
Кого Октябрь вознёс на гребень власти.
Над павшими смеяться нынче грех –
Они несли свои рецепты счастья.
И не бросайте лишь вождям упрёк
За новый мир, казарменно-острожный.
Их миллионный подхватил поток
Разбуженных толчком неосторожным.
Добро и зло неслось в потоке том,
Цвета и формы складывая пестро,
И так смешалось доброе со злом,
Что и теперь их разделить непросто.
Душою Октябрю принадлежа
Гордимся нашей пролетарской хваткой.
Жива в умах идея дележа
И классовая ненависть к достатку.
Те семь десятков лет прошли не зря,
Примята воля поколений с детства,
Багровые ожоги Октября
Передаются внукам по наследству.