Татьяна Шкодина - Голоса надежды
Любовь ШАИМОВА
К СУДЬБЕ
Не торопи, судьба, года май,
А сделай их подольше подлиннее.
Продли мои осенние дожди
И майские вишневые метели;
Подольше пусть звенит июнь в саду,
Гордится одуванчик чубом белым,
Упругие рассветы по утру
Плечей моих касаются несмело.
Ты дальше поклади последний день —
Дай воздухом Отчизны надышаться.
Пусть под окошком буйствует сирень
И пусть над нею голуби кружатся.
Мне есть о чем подумать, помолчать,
Припомнить то, что не было и было.
…Над той могилой вороны кричат,
Кого когда‑то нежно я любила.
И пусть горчит ушедшая беда
И я, бывает, как лучина, тлею.
Не торопи, судьба, мои года,
А сделай их, хоть чуточку длиннее.
КРЕСТЬЯНСКОЕ
Мне б, крестьянске, в доме ванну.
Эх! Без рая был бы рай!
Поклонилась низко б крану, —
Огонька—водички дай!
Не носила б полных ведер,
Не топила б к ночи печь.
Как последний в мире лодырь
Я б хотела в ванну лечь.
Эх, терпи, душа и тело! —
Я сказала бы себе.
Вот чего мне захотелось.
…Ветер мается в трубе.
Заблудился там он, что ли?
Ужин стынет на столе.
Снова с радостью и болью
Думать буду о земле.
Да была б зима теплее,
Да пришел бы дождик в срок,
Да налился б потучнее
3 хлебном поле колосок.
Там воюют, там стреляют
Бее на ней ведь, на земле,
Нам простит она?
Не знаю.
Ужин стынет на столе.
…ХРАНИ, СУДЬБА…
(А. К.)
Храни, судьба, того, кого люблю,
Не дай звезде в единый мир сорваться.
И я во век тебя благословлю
Светлейшим словом.
И коснутся пальцы
В молитве лба: храни его. Храни
От зла людского, от земного горя,
Продли ему все радостные дни
И пусть разлука с милой не поссорит.
Благослови житейские пути
И пусть в дороге с ним —
всегда удача;
Прости ему случайные грехи.
Они теперь —
уж ничего не значат.
Храни, судьба, храни его. Храни.
Как хорошо, что он —
на этом свете!
…Быть может, мне заснеженные дни
Покажутся однажды теплым летом.
(— Ах, как цветут жерделы! —...)
…ЗА СЕМЬ БЕД…
Как на белый цвет
Выпал белый снег
Нечаянно–нежданно.
Словно камень —
в смех
Над весною ранней.
То ли это снег
То ли это цвет
Кружит под ногами?
Может, за семь бед
Нам прощенья нет? —
Потому и с нами
Стылых яблонь грусть,
Под ногами хруст
Снежного наката.
Мать–земля, прости.
Ты прости нас, Русь,
Коль мы виноваты.
Рубим не спросясь,
Рушим не крестясь.
Растеряли души.
Мы забыли: ты,
Мать–земля жива.
Разучились слушать…
...ЧТО ЖЕ ТЫ НАТВОРИЛ..
Пусть будешь на старость
Кормиться с помойки
Объедками тухлых сырых пирожков,
Завшивясь, пусть будешь валяться на койке
В обрывках бессвязных, безрадостных снов.
И пусть буду трижды я проклята Богом,
Тебе не подам ни куска, ни руки
За то, что с тобой прожила, как в берлоге,
Где роем кружили твои матюки:
За то, что сама всю работу творила,
Нелегкую ношу, как лошадь, везла,
За то, что поклоны тебе не дарила,
За то, что с тобой одинокой была.
И только когда на высокую горку
Цветы положу распрекрасней зари,
Завою по–бабьи,
истошно и горько.
Ведь годы ушли.
Что же ты натворил…
Елена ЛОГУНОВА
ДРУЖИТЬ СЕМЬЯМИ
Чужая машина увязла в грязи за поворотом, а фамильный рыдван Смитов нет — уж в этом‑то Сара–Джейн была не виновата! Возможно, она ехала слишком быстро, поздно заметила помеху, загляделась и не успела вовремя затормозить, но потому‑то она и каталась по окольным дорогам, что лишь училась водить! А что, спрашивается, понадобилось на грязном проселке этому сверкающему баловню автострад?!
Отстегнув ремень, Сара–Джейн выбралась из машины и с беспокойством оглядела забрызганную грязью морду семейного джипа. А, пустяки, ничего страшного! Новая вмятина очень удачно пришлась на ту, которая образовалась на прошлой неделе, когда папа с дядей Биллом, будучи изрядно навеселе, гонялись по полям за кроликом, а догнали старый дуб.
Правда, задний бампер чужой машины смят в гармошку — ох, и хлипкие же эти дорогие новинки!
Сара–Джейн презрительно сплюнула. Впрочем, нет худа без добра: одним ударом она вытолкнула их из лужи. Так что пусть еще спасибо скажут, сидеть бы им тут до июля, раньше‑то это болото нипочем не высохнет!
Она засмеялась, потом вдруг запоздало встревожилась: чего это они там сидят?
За темными стеклами ничего не было видно. Сара–Джейн обошла чужую машину со всех сторон (чудная какая‑то!), подергала дверцы.
— Есть кто живой? — крикнула она.
Зеркальное стекло со стороны водителя с жужжанием поехало вниз.
— Ну, слава Богу! — выдохнула Сара–Джейн, подбегая.
Что‑то круглое, как воздушный шар, высунулось ей навстречу.
— Да снимите вы свой шлем, — чуть раздраженно сказала Сара–Джейн. — Это что, новая мода?
Она не договорила — пришлось посторониться, потому что дверца открылась. Низкорослый тип в смешных одеждах вылез из машины, потоптался неловко и медленно снял свой шлем.
— Испугались? — посочувствовала Сара–Джейн, отметив нездоровый цвет лица потерпевшего: голубой, как незабудка! — Не волнуйтесь, если вы не можете двигаться своим ходом, я дотащу вас до городка, там починитесь. Извините, что так вышло. Папа заплатит за ремонт.
Незнакомец молча смотрел на нее. Между тем из машины вылезли еще двое, один другого мельче. Похоже, женщина и ребенок. Все низенькие, а как сняли свои дурацкие шлемы, стало видно, что у каждого за ухом аппаратик вроде тех, для слабослышащих. Глухие карлики! Может, они из цирка сбежали?
Тот, что повыше, промяукал что‑то противным голосом — Сара–Джейн не поняла. Тогда он не то за ухом почесал, не то аппаратик свой поправил, снова заговорил:
— Добрый вечер!
— Иностранце!, что ли? — догадалась Сара–Джейн.
Или психи! Надо же — «добрый вечер»! Разбитая машина не в счет?
— Да. Чужеземцы, — радостно закивал их старший. — Родина — Денеб.
— Ясненько, — сказала Сара–Джейн. — У вас трос есть?
— Трос, — озабоченно повторил иностранец.
— Веревка, ремень, что‑нибудь в этом роде, — терпеливо пояснила она. — Надо же вас отбуксировать куда‑нибудь. Ночь скоро.
— Кров, — глубокомысленно возвестил иностра нец. — Пища. Ожидание помощи.
— Можно и в ожидании, — кивнула Сара–Джейн, — Тогда лучше всего к нам. Папа позвонит в гараж мистеру Джонсу, тот пришлет механика. А вы у нас переночуете, мама вас ужином накормит.:. Где трос‑то?
Чужаки бестолково переминались.
— Посмотрите здесь, — Сара–Джейн хлопнула ладонью по изувеченному багажнику.
Эти трое вздрогнули, залопотали испуганно.
— Там открыть нельзя, смотреть нельзя–нельзя! — нервно сказал самый крупный.
— Смотреть там, где льзя, — пожала плечами Сара–Джейн. — То есть я хочу сказать, там, где можно. А еще лучше — там, где он у вас лежит, трос этот.
— Какой вид есть у трос? — спросил крупный.
— У трос вид есть длинный, не слишком тонкий и прочный. Нет, прочный, это не вид. Это качество. — ответила она. — Но какое нам дело до его вида? Нам же трос нужен, а не его вид!
Иностранец полез в машину, захлопнул за собой дверцу. Стекло поднялось, потом на палец опустилось, пропустив гибкий кончик.
— Это? — глухо спросил тип изнутри.
Сара–Джейн подозрительно посмотрела на вяло поникшую бледную макаронину и отрицательно покачала головой.
— Это?
Что‑то похожее на свежий побег, ядовито–зеленый и дурно пахнущий.
— Не думаю, — сказала она.
— Это?
— Пожалуй, годится, — решила она.
Резиновый шланг, на вид достаточно прочный, пополз из окна, сворачиваясь в бухту у ее ног.
