Грег Гамильтон - Снукер
Лукас. – Позволь узнать, каким образом?
Нина. – Эта чертова мисс Фейзероу, эта удивительная женщина!.. Когда она появилась в его жизни, этот цветок расцвел!
Лукас. – Добавь еще: «хрупкий и нежный»… В его-то годы!.. Когда мы обсуждали эту ситуацию с Пенелопой, речь шла о букете.
Нина. – Когда же она ушла от него, он начал вянуть, он чахнет, и конец его близок. Спаси его!
Лукас. – В наши дни желающих сыграть киллера неизмеримо больше, чем претендентов на роль спасателя. Первое занятие быстротечно, теоретически безнаказанно и за это хорошо платят. Второе изнуряюще-продолжительно, сулит одни убытки и в финале вместо литавр вас ожидают ненависть массовки и самого спасенного.
Нина. – Я умею быть благодарной!
Лукас. – Это несложно, когда благодарность щедро раздается в виде авансов, а потом дело стопорится. Конечно, отношения Джефри и мисс Фейзероу можно было бы в известном смысле охарактеризовать как… близкие…
Нина. – Чем же она его так взяла?
Лукас. – Ничего от него не требовала, довольствовалась одной зарплатой, совершенно, кстати, заслуженной, играла с ним на бильярде, поддерживала разговор, выпивала по маленькой… В общем, внесла какой-то смысл в его жизнь, лишенную всякого смысла. Человека приканчивает пустота, а не наполненность. Именно поэтому сегодня, как об этом принято говорить у вас, цветоводов, он увядает.
Нина. – Какая, к черту, пустота, если мы были рядом!
Лукас. – Если бы тебя, разумеется, за большие деньги, попросили нарисовать картину, на которой было бы изображено счастье, как бы это выглядело бы?
Нина. – Я не умею рисовать.
Лукас. – Ну хотя бы опиши.
Нина. – Это же так просто!.. Лето, уютный уголок между Ниццей и Каннами, солнце давно уже оторвалось от воды, но оно еще не в зените, там, далеко, в море проходит яхта под парусами, а на берегу только двое – он и она…
Лукас. – Несчастье, кстати, выглядит точно так же. Все дело в тексте, которым обмениваются персонажи и в том, что они при этом чувствуют. Очень часто общество близких тебе людей не спасает от одиночества.
Нина. – Не философствуй, Лукас, тем более что тебя никто не призывает спасать человечество. В помощи нуждается один человек, и нашей мисс Фейзероу вполне по силам оказать ее. Она вернется, поведет с ним душевный разговор, пропустит по рюмке, сыграет в снукер – и наш Джеф возродится для добрых дел.
Лукас. – Для чего ж ему еще возрождаться… Не для жизни же… Ты настаиваешь, чтобы Лукреция вернулась. Пенелопа в категорической форме запретила ей делать это и даже пригрозила последствиями, кстати, достаточно аргументированными. Для того чтобы заслужить признательность вас обеих, мне необходимо совершить два взаимоисключающих действия: проникнуть в особняк Чемпионов, не выходя из собственного. Есть еще один момент. В предложении Пенелопы при желании можно усмотреть деловой аспект, и я над этим раздумываю, в то время как ты предлагаешь мне исключительно себя, а мне этого не хочется. Во всяком случае, не так, как раньше.
Нина. – А как же с добрыми делами, а, Лукас? Это зачтется…
Лукас. – Неужели больше некого было привлечь к распространению идей добра?.. Кстати, по поводу добрых дел… Когда я начал свой путь к вершинам, сотни людей желали мне провалиться на мест е, потому что мое обогащение их разоряло. Я и дальше намерен богатеть, и другого пути у меня нет. Я не пойду.
Нина. – В это трудно поверить, но выходит, что самая порядочная здесь – я.
Картина четвертая
Бильярдная в доме Чемпионов. На диване, накрытый пледом, возлежит Джефри. У изголовья возвышается капельница, что не оставляет сомнений по поводу его положения. По другую сторону бильярдного стола расположились Пенелопа, Дороти и Нина Шенберг, одетые с продиктованным моментом скромностью. Обстановка торжественная и сумрачная.
Нина. – Что сказал врач?
Пенелопа. – Ничего утешительного. У больного отсутствует интерес к жизни. Он ничем не интересуется, не говорит, не встает, отказывается принимать пищу. Это как-то называется по-латыни, но я забыла. В подобных случаях медицина бессильна.
Нина. – Этот больной твой отец, Пенелопа. Надеюсь, это был хороший врач?
Пенелопа. – Мистер Розенталь? Его всегда приглашают в подобных случаях.
Дороти. – Мы хотели положить Джефри на бильярдный стол – ведь он так любит снукер – но он предпочел смотреть на него со стороны.
Нина. – Мне кажется, больному в таком состоянии необходима сиделка.
Пенелопа. – У него есть сиделка.
Нина. – Что-то я ее не вижу. Вышла в туалет?
Пенелопа. – Она постоянно находится при больном. Сиделка – я!
Нина (в сторону). – Ну, тогда долго он не пр отянет.
Дороти. – Чертова мисс Фейзероу. После ее ухода с мальчиком начался этот кошмар.
Лежащий на диване Джефри начинает стонать. Дороти подходит к нему, поправляет плед.
Дороти. – Как ты себя чувствуешь, Джеф?
Джефри. – Это ты, мама?.. Э-э-э…
Пенелопа. – Он бредит.
Дороти возвращается к присутствующим.
Дороти. – Он назвал меня мамой.
Нина. – Ты и есть его мама.
Дороти. – Я так привыкла к тому, что все вы зовете меня по имени, что периодически забываю, кому я бабушка, кому внучка.
Пенелопа. – Бабушка ты мне, Долл.
Нина. – А мне внучка. С этим более или менее разобрались. Давайте подумаем, как помочь Джефу. Я с большим уважением отношусь к доктору Розенталю, тем более что его прогнозы и методы лечения никто, как правило, уже не может опровергнуть, но давайте пригласим еще кого-нибудь. Медицина сегодня находится на таком уровне!..
Дороти. – Точно! Теодора Эклстоун на балу в честь своей внучки так напилась, что три дня находилась в коме.
Пенелопа. – И что, откачали?
Дороти. – Оклемалась и пьет, как лошадь!
Нина. – Ну вот!..
Пенелопа. – В смысле жизнестойкости женщины давно превзошли мужчин, это общеизвестно. Что касается Джефри Чемпиона, моего отца, твоего сына, Дороти, и твоего мужа, ма… Ты ведь по-прежнему считаешь его своим мужем?
Нина. – Поскольку до сих пор никто не заявлял на него прав…
Пенелопа. – …то тут – это я о Джефе – случай совсем другой. Он прожил долгую и трудную жизнь. Он устал. Он может немного отдохнуть.
Нина. – Этот отдых рискует затянуться.
Пенелопа. – Мы не вправе ему мешать.
Нина. – Если он умрет, я потеряю все.
Пенелопа. – А я, в свою очер едь, сделаю все, чтобы облегчить тебе тяжесть потери.
Нина. – Надеюсь, ты не забудешь своего обещания, Пенелопа.
Пенелопа. – Невыполнимые обещания дают только те, у кого ничего нет. Я не отношусь к их числу!
Дороти. – Знаете, я недавно позировала одному художнику.
Нина. – Который специализируется на предметах старины.
Дороти. – Голой…
Нина. – Так он еще и слепой!
Пенелопа. – Потрясающе, Долл! Вот так запросто взялась и разделась?
Дороти. – Женщине столько лет, сколько у нее комплексов. На свет вы появляетесь без комплексов. С возрастом они начинают обвешивать вас, как маршальский китель – ордена. Это время приобретений. Затем наступает время потерь, и с каждой проигранной битвой вы теряете эти ордена – день за днем, год за годом… Нынче у меня нет ни единого ордена. Мой китель девственно чист. Я молода. У меня нет ни единого комплекса! (Пробует пуститься в пляс.)
Нина. – Впала в детство.
Пенелопа. – Вот бы взглянуть на ту картину!..
Дороти. – Я бы тоже не возражала, но он почему-то мне ее не показывает.
Нина. – Когда он увидел то, что у него получилось, он зарекся браться за кисти.
Дороти. – Ты точно знаешь? И зачем я только вкладывала в него деньги? А ведь были времена, когда меня приглашали позировать только для того, чтобы полюбоваться мной.
Пенелопа. – Могли бы что-нибудь и доплатить. Знаешь, ба, тебе надо было свести знакомство с кем-нибудь из абстракционистов. Никто не понимает, что изображено на их полотнах.
Нина. – Но позировать при этом надо по старой технологии.
Дороти. – Что вы говорите?
Голос. – Перестаньте потешаться над бабушкой. Ее возраст заслуживает уважения.
Дороти. – Кто это?
Нина. – Джеф?
Пенелопа. – Он спит.
