Александр Островский - Волки и овцы
Явление шестое
Мурзавецкий и Мурзавецкая.
Мурзавецкая. Ты что это прячешь?
Мурзавецкий. Так, на память выпросил безделушку, сувенирчик маленький. Ма тант, знаете, что мне нужно? Мне нужна свобода.
Мурзавецкая. Неправда.
Мурзавецкий. Нужна, ма тант, нужна. Вот, например, сегодня вечером, если вы меня не отпустите…
Мурзавецкая. Куда это? На гулянье, с пьяными мужиками путаться?
Мурзавецкий. Кель иде! Чего я там не видал?[15]
Мурзавецкая. Так куда ж?
Мурзавецкий (потирая лоб). После, ма тант, после узнаете.
Мурзавецкая. Нет, говори сейчас!
Мурзавецкий (таинственно). Сюда.
Мурзавецкая. Зачем?
Мурзавецкий. За решительным ответом.
Мурзавецкая. Как за «решительным»? Разве ты сделал предложение?
Мурзавецкий. Десять слов. Я ведь, ма тант, без экивоков: так и так, говорю, вуле ву? Она почти согласна, велела вечером приезжать за решительным ответом. Нельзя же не быть.[16]
Мурзавецкая. А не лжешь ли ты?
Мурзавецкий. Же ву засюр. Только вы ей ни-ни! Она просила, чтоб это дело пока осталось антр ну дё.[17]
Мурзавецкая. А что, если правда? Да понимаешь ли ты, как это важно для нас?
Мурзавецкий (серьезно). Очень, ма тант, важно, очень.
Мурзавецкая. Право, мне что-то уж не верится; уж больно хорошо. А впрочем, лукавый-то чего не делает!
Мурзавецкий. Верно, ма тант, она моя.
Мурзавецкая. Поезжай, поезжай! Только ты скорей возвращайся от нее, я тебя буду ждать. Не усну ведь я ни за что, ты подумай!
Входят Купавина, Глафира, Анфуса.
Явление седьмое
Мурзавецкая, Мурзавецкий, Купавина, Глафира, Анфуса.
Мурзавецкая. Спасибо этому дому, поедем к другому! Прощайте, крали! Уж не знаю, скоро ли попаду к тебе.
Купавина. Я сама к вам заеду.
Мурзавецкий. Но я, ма тант, скоро буду у мадам Купавиной. Я обязан быть.
Мурзавецкая. Ну, и ладно. (Купавиной.) А ты его принимай хорошенько! Вот я и узнаю твое расположение ко мне: коли ласково его принимать будешь, значит, меня любишь; коли ты его обидишь, значит, меня хотела обидеть. Прощайте! Всего не переговоришь.
Уходят Мурзавецкая, Мурзавецкий, Купавина, Анфуса. Входит Глафира.
Явление восьмое
Глафира садится, вынимает из кармана маленькую книжку и погружается в чтение. Входит Купавина.
Купавина. Наконец-то я залучила вас к себе.
Глафира. Ах, это вы? (Опускает книгу.) Я давно собиралась к вам; сельская природа так располагает к благочестивым размышлениям.
Купавина. Надеюсь, что вы у меня погостите подольше.
Глафира. Очень благодарна; но боюсь, что вы со мной соскучитесь: я плохая собеседница, я люблю уединение.
Купавина. А я слышала, что вы в Петербурге жили весело.
Глафира. Ваша правда. Я тогда еще не понимала жизни; теперь я смотрю на вещи гораздо серьезнее, житейская суета не имеет для меня никакой цены.
Купавина. Когда же вы успели так изменить свой образ мыслей?
Глафира. Я молода еще, конечно; но под руководством такой женщины, которую почти можно назвать святой, я в короткое время успела сделать много для своей души.
Купавина. А вы кстати приехали.
Глафира. Почему же?
Купавина. Мне нужно посоветоваться, а не с кем было. Вы мне не откажете?
Глафира. Рада служить вам всем, чем могу. Откройте мне свою душу! Впрочем, не надо, я догадываюсь. Вы женщина светская, значит, легкомысленная, – вы влюблены?
Купавина. Вы почти угадали.
Глафира. Мне жаль вас.
Купавина. Отчего же?
Глафира. Оттого, что это грех.
Купавина. Небольшой, я думаю.
Глафира. Ну, это судя по человеку, которого вы любите. Богат он или беден?
Купавина. Богат.
Глафира. Так большой грех.
Купавина. Я его люблю не за богатство.
Глафира. Да он-то будет очень рад вашему богатству. А если б вы не навязывались с своей любовью к богатому человеку, может быть, он женился бы на бедной девушке и осчастливил ее. А то если и богатые женщины хватаются за богатых, так что ж нам-то, бедным девушкам, останется! Я ошиблась, сказавши: «нам», – мне ничего не нужно, я говорю вообще.
Купавина. Что же мне делать?
Глафира. Возьмите власть над собой, разлюбите его! И если уж вы без любви жить не можете, так полюбите бедного человека, греха будет меньше. Его разлюбить легко, стоит только вглядеться в него хорошенько.
Купавина. В кого? Разве вы его знаете?
Глафира. Конечно, знаю.
Купавина. Сомневаюсь.
Глафира. Вы плохо хитрите, ваш секрет известен всем: вы любите Лыняева.
Купавина. Вы ошибаетесь.
Глафира (живо). Ошибаюсь? Вы говорите, что я ошибаюсь?
Купавина. Да, уверяю вас.
Глафира. Так вы любите не его?
Купавина. Нет. С чего вам в голову пришло?
Глафира. Говорите правду! Я вас умоляю, говорите правду!
Купавина. Да подумайте хорошенько! Ну, что мне в нем?
Глафира. Так извините меня, извините! Довольно играть комедию. Любите кого угодно и сколько вам угодно. Какую я гнусную роль играла перед вами! Ведь я приставлена к вам шпионом, и я взяла эту роль с удовольствием.
Купавина. Зачем же?
Глафира. Я думала, что вы моя соперница.
Купавина. Так вы сами любите Лыняева?
Глафира. Люблю? О нет, зачем же! Но я хочу выйти за него замуж, – это моя единственная надежда, единственная мечта.
Купавина. Но что же значит ваш костюм, ваше поведение, ваши проповеди?
Глафира. Мой костюм, поведение, проповеди – все это маска. Я буду с вами откровенна, только помогите мне.
Купавина. С удовольствием.
Глафира. Я действительно жила в Петербурге очень весело: моя сестра замужем за молодым человеком, очень ловким; он вдруг составил себе большое состояние. Нас окружали только люди богатые: адвокаты, банкиры, акционеры. Мы с сестрой жили в каком-то чаду: катанье по Невскому, в бархате, в соболях; роскошные обеды дома или в ресторанах, всегда в обществе; опера, французский театр, а чаще всего Буфф; пикники, маскарады… Конечно, такая жизнь не серьезна; но кто испытал ее, тому здешняя, копеечная, невыносима. Ах, как невыносима, если бы вы знали!
Купавина. Что заставило вас уехать из Петербурга?
Глафира. Я не знаю, что сделалось. Что-то произошло вдруг для нас с сестрой неожиданное. Сестра о чем-то плакала, стали всё распродавать, меня отправили к Меропе Давыдовне, а сами скрылись куда-то, исчезли, кажется, за границу. Конечно, я сама виновата, очень виновата: мне надо было там ловить жениха, – это было очень легко; а я закружилась, завертелась, как глупая девчонка; я себе этого никогда не прощу.
Купавина. Зачем же вы ходите в черном?
Глафира. А в чем же мне ходить? В старых полинялых обносках, давно вышедших из моды? Грубая черная одежда по крайней мере оригинальна и обращает на тебя внимание; притом же и улыбнуться кому-нибудь и смело окинуть глазами гораздо эффектнее из-под черного платка, чем из-под старомодной шляпки. Но носить это платье можно недолго и только с известной целью; а если вообразить, что придется всю жизнь таскать эту ветошь… О! это можно с ума сойти.
Купавина. Я удивляюсь, как Меропа Давыдовна не найдет вам приличной партии; она такая мастерица пристраивать своих родных.
Глафира. Нет; для меня она ничего не сделает. У ней во всем расчет! Она ловкая женщина, она сумеет выдать и за богатого человека, но только с тем, чтобы взять потом в свои руки и пользоваться всем, чем можно, и еще твердить постоянно, что она вот как облагодетельствовала.
Купавина. Да, это правда.
Глафира. Мы с ней видим друг друга насквозь, и она хорошо знает, что если я вырвусь от нее замуж, так она только меня и видела. Впрочем, я ей очень благодарна.
Купавина. За что же?
Глафира. Я научилась от нее многому полезному, многому такому, что бедной женщине необходимо в жизни.
