Уилли РАССЕЛ - ВОСПИТАНИЕ РИТЫ
ФРЭНК. И что вы решили, бросить занятия?
РИТА. Нет. Никогда!
ФРЭНК. Но когда книги начинают подменять собой жизнь, то, возможно, надо…
РИТА (взволнованно). Но они не подменяют жизнь, наоборот, они и есть теперь моя жизнь. А он хочет у меня эту жизнь отнять, хочет, чтобы я так и оставалась в этом гробу, вот и всё. То, что я прихожу сюда, то, чем я здесь занимаюсь, — изменило всю мою жизнь, я живу теперь так, как не жила никогда, и он не может этого не замечать. Что ж, если я не нужна ему живая, то я, разумеется, не собираюсь ложиться и помирать ради его прихоти. Я заявила ему, что ребёнок будет у меня только тогда, когда я сама этого захочу. Но он и этого не понимает. Он не понимает, чего ещё можно захотеть, коль скоро мы можем себе позволить пойти в паб, где предлагают на выбор восемь разных сортов пива. Можем даже выбирать, где нам жить — от Ивертона до Ливерпуля — можем выбирать между различными сортами стиральных порошков, если нам не понравится одна вшивая школа, можно перейти в другую, столь же вшивую, если не устраивает работа, можно вообще не работать и получать пособие, мы даже вправе решить, что нам есть на завтрак — маргарин или сливочное масло — ну чего же ещё?
ФРЭНК. Всё так. Но, может быть, ваш муж просто…
РИТА. Хватит. Не хочу больше о нём говорить.
Подходит к столу Фрэнка.
Так почему Чехов был гениальным комедиографом?
ФРЭНК. Рита, может, сегодня мы обойдёмся без урока?
РИТА. Нет, не обойдёмся. Я хочу знать. Хочу пройти и через это. Он может сжечь мои книги, и записки, но то, что уже вошло в моё сознание, — с этим ему ничего не поделать. А разве у вас не так, Фрэнк, разве в ваше сознание это не вошло?
ФРЭНК. Знаете, хватит на сегодня разговоров. Давайте пойдём в паб, выпьем по кружке «Гиннесса» и просто поболтаем.
РИТА. Я должна понять, Фрэнк. Я должна. Поэтому давайте лучше поговорим о Чехове.
ФРЭНК. А может, нам стоит поговорить о вас и о Денни, а?
РИТА. Нет, об этом не хочу.
ФРЭНК (помолчав). Ладно. Значит, Чехов.
РИТА отходит к правому концу письменного стола, останавливаясь между стулом и столом.
Чехов, значит, на «Ч».
ФРЭНК поднимается со стула, подходит к книжным полкам, захватив при этом с собой стул, на котором сидела Рита. Встав на него, начинает копаться среди книг, стоящих на верхней палке, роняя некоторые на пол. РИТА оборачивается, хочет сесть, но замечает, что её стула на месте нет. Смотрит на Фрэнка как раз в тот момент, когда он обнаруживает за книгами спрятанную бутылку виски. Он спускается со стула, ставя бутылку на маленький столик.
Итак, будем говорить о Чехове, и при этом делать вид, что сидим в пабе.
РИТА. А чего это вы их там прячете?
ФРЭНК (наливая виски себе и Рите). Маленькие хитрости для моего непосредственного начальства, некоторая осмотрительность. Дело в том, что мне не запрещается выпивать, меня только попросили не оставлять следов преступления.
РИТА (залезая на стул, чтобы поставить упавшие книги на место). А вы что, действительно, так любите выпить?
ФРЭНК. Представьте себе, очень. И не вижу в этом решительно ничего дурного.
РИТА. А вот когда вы писали стихи, Фрэнк, тогда вы, наверное, не пили?
ФРЭНК. Иногда приходилось, но не так часто, как сейчас.
Делает глоток.
Понимаете, когда я под градусом, то мне начинает казаться, что за болтовнёй, которой я занимаюсь, действительно, скрывается что-то стоящее.
РИТА. А почему вы перестали писать стихи, Фрэнк?
ФРЭНК (грозя ей пальцем). А вот это уже вопрос для разговора в пабе.
РИТА. Ну так что ж, мы ведь решили сделать вид, будто мы сидим в пабе.
Встаёт со своего стула.
ФРЭНК. Да, и при этом беседуем о Чехове.
РИТА. Чехов пойдёт под номером два. Номер один — вы, Фрэнк. Итак, почему же вы бросили писать стихи?
ФРЭНК. А я не бросал, я просто понял в один прекрасный день, что никогда их по-настоящему не писал, что всё это была чепуха. Вот так-то, Рита.
П о м о л ч а л.
Мне только казалось, что я пишу стихи — на самом деле, в течение очень многих лет я всего лишь занимался литературой. Вы меня поняли?
РИТА (ставя стул на его обычное место, справа от стола). Ну, а разве не это делают все поэты?
ФРЭНК. Что именно?
Протягивает Рите стакан.
РИТА. Ну как что, занимаются литературой?
Усаживается на маленький столик.
ФРЭНК (качая головой). Поэты вообще не должны думать о литературе.
РИТА (ошеломлённо). Этого я не понимаю.
ФРЭНК. Поймёте. Со временем.
РИТА. Иногда мне кажется, Фрэнк, что я вообще ничего не смогу понять. Мне кажется, что я начинаю с нуля, как-будто я учу незнакомый мне язык. Знаете, когда я прочитала эту пьесу Чехова, она показалась мне чертовски грустной, даже трагической; все эти самоубийства, и этот мальчик, Константин, который так хочет сыграть свою чудную пьесу, а все поднимают его на смех… Это ведь, действительно, трагедия. А потом я прочла всю эту белиберду, которую наболтали о «Чайке» критики, и что же — все повторяют, что Чехов, видите ли, был гениальным комедиографом.
ФРЭНК. Ну да, это, конечно, не комедия — то есть не комедия в обычном смысле слова. А вы когда-нибудь смотрели Чехова в театре?
РИТА. Нет. А что, это можно посмотреть?
ФРЭНК. А вы вообще-то хоть раз были в театре?
РИТА. Ни разу.
ФРЭНК. Надо пойти.
РИТА. Так пошли сейчас же!
ФРЭНК. Вы хотите, чтобы я пошёл с вами в театр? Ни за что, да я ненавижу театр.
РИТА. Так какого чёрта вы требуете, чтобы я туда пошла?
ФРЭНК. Но вы же хотите всё знать.
РИТА (складывая вещи в сумку). В таком случае, вы пойдёте вместе со мной.
ФРЭНК. Ну а что я скажу Джулии?
РИТА. Так и скажете, что пошли со мной в театр.
ФРЭНК. «Видишь ли, Джулия, я не приду к обеду, поскольку отправляюсь в театр в обществе обворожительной Риты».
РИТА. Оставьте ваши пошлости.
ФРЭНК. Но я говорю вполне серьёзно.
РИТА. А что, она и в самом деле будет вас ревновать?
ФРЭНК. Если узнает, что я был в театре с такой неотразимой красоткой, как вы? Ну, Рита, после этого она по крайней мере неделю рта не раскроет.
РИТА. Почему?
ФРЭНК. А что, разве непонятно?
РИТА. Ну, я не знаю — я думала…
ФРЭНК (подливая себе в стакан ещё виски). Как бы это абсурдно не выглядело, Рита, но даже женщина с дипломом магистра искусств способна испытывать вполне заурядную ревность.
РИТА. Да, но ревновать-то ей к кому, ко мне, что ли? Знаете, я как-то не собираюсь в разгаре «Чайки» начать заниматься с вами любовью.
ФРЭНК. Что ж, очень жаль. А то, пожалуй, театр вновь обрёл бы для меня ту прелесть, которую представлял когда-то.
РИТА. Пойдёмте, Фрэнк. Пойдёмте со мной. Вы ведь никогда не думаете того, что говорите, правда?
ФРЭНК. То есть?
РИТА. Вы так не думаете. Это все только ваши любимые шуточки, которыми вы всегда от меня отделываетесь. Пойдёмте, Фрэнк, пойдёмте в театр, вместе. Нам будет так весело…
ФРЭНК. Вы думаете?
РИТА. Я знаю. Ну же, давайте позвоним вашей Джулии.
Подходит к телефону и снимает трубку.
ФРЭНК. Что?
РИТА. Ну, говорите, какой у вас номер?
ФРЭНК (выхватывает трубку у неё из рук и опускает на место). Мы не станем звонить Джулии. Да её и дома сегодня нет.
РИТА. И что же вы собирались в таком случае делать весь вечер? Сидеть в пабе?
ФРЭНК. Да.
РИТА. Пойдёмте со мной, Фрэнк, это лучше, чем сидеть в пабе.
ФРЭНК. Вы так считаете?
РИТА. Не сомневаюсь.
Подходит к вешалке, снимает оба пальто, бросает своё на спинку стула.
ФРЭНК (ставя свой стакан на полку). Ну так и что же вы хотите посмотреть?
РИТА подаёт ему пальто.
РИТА. «Как важно быть серьёзным»…
ФРЭНК. А разве это сейчас где-нибудь идёт?
РИТА. Идёт — сойдя с автобуса, проходила мимо церкви и там видела афишу…
ФРЭНК зло поворачивается к ней лицом, одновременно скидывая с себя пальто.
