Эдвард Радзинский - Продолжение Дон Жуана
Д. Ж. Как жаль! Ему пятьдесят лет, не более.
Лепорелло. Не более?! В семнадцатом веке он считался бы стариком, а тут погляди — джинсы, теннисом занимался. Все молодился, оттого и надорвал сердчишко. Истинно утверждали в Риме: Становись стариком рано, если хочешь пробыть им долго».
На следующий день. Дон Жуан и Лепорелло.
Лепорелло. Сударь, двенадцать часов дня… Сейчас придет маркиза де Тариф.
Д. Ж. Как? Уже двенадцать?! Невероятно летит время. Мне уже пятьдесят один! Бабочка живет день, и ей хватает… А я прожил… (Закричал.) Вранье! Бабочка живет день, и ей не хватает! Я живу три тысячи лет — и мне тоже мало! Мир! Ловушка для живого! Год! Тысяча! Сотни! Все сливается! Боже! Мне уже за пятьдесят, а жизни ведь не было! Я все тот же мальчик Парис! Пятьдесят! Это какой-то сон!.. Какая скука… Зачем! За что? (Орет.) А я не жил! Я не сил! Я не жил! И вот уже — «жил-был я»… (Он задумывается.)
Появляется Маркиза де Тариф. Одновременно начинает играть траурный марш. Лепорелло поднимает большой венок с надписью: «Ивану Ивановичу Командору от фотографии 13».
Лепорелло. И не забудьте про семь часов. (Удаляется.)
Маркиза де Тариф. Сколько решалась, прежде чем пойти, лапочка. А ты по правде меня любишь?
Дон Жуан. Только помолчи. (Он становится на ходули, обратив лицо к солнцу.)
Маркиза де Тариф. А почему мне молчать? Я говорить люблю! А почему ты на ходулях? Ух, ты сейчас на одного циркача знакомого похож! Да ты не волнуйся, у меня с ним ничего не было, чисто дружеские отношения. Скажи, мне идет эта прическа? Ты знаешь, как жалко, что ты меня не встретил, когда я с юга приехала. Я когда загораю, эффектная очень.
Д. Ж. Я прошу тебя — помолчи.
Маркиза де Тариф. А мы куда сейчас пойдем? Знаешь, чтобы было что вспомнить.
Д. Ж. Никуда, наверное.
Маркиза де Тариф. Почему?
Д. Ж. Потому что… мне жалко тебя.
Маркиза де Тариф. А чего это ты меня разжал елся? Что я — дефектная? Вон у меня подруга — так у нее ноги кривые, будто она на цистерне до Киева ехала — вот ее и жалей! А я сама кого хочешь пожалею! Я вон китов голубых в субботу по телевизору жалела. Их мало осталось, и они не могут воспроизводиться. Вот плывет голубой кит по океану и ищет голубую китиху, а ему навстречу — все не те! Все не те!
Д. Ж. Молчи, прошу… (Бормочет.) Какой позор! Как хорошо светит солнце. Ветер в травах… Я воспринимал мир несправедливо. Я думал: страдать, болеть и умереть… Я думал — это злое устройство, ловушка для смертных… И вот я уже достаточно постарел, чтобы полюбить жизнь… «Молодость обманула, юность увлекла, а старость успокоит…» О, радость жалеть… О, радость страдать… (Вытер слезы.)
Маркиза де Тариф. Какой ты странный, лапочка… То кричишь, то плачешь. Может, у тебя грипп?
Д. Ж. Это с детства. В детстве, в Трое, люди жили все вместе — среди улиц… И человек не был человеком в себе, он был весь наружу, и герои плакали перед толпой… Люди так переменились за три тысячи лет…
Маркиза де Тариф. Лапочка, ты все говоришь, а я не понимаю. И зачем пришла?
Д. Ж. Я просил тебя помолчать.
Маркиза де Тариф. А что это ты голос повышаешь? Что я — собственная, что ли? Аферист какой-то! (Кричит.) Ненормальный!
Д. Ж. Мне дадут спокойно подумать?! Однажды в три тысячи лет?!
Маркиза де Тариф. А ты не ори на меня! А то я знаешь как сейчас заору?!
Д. Ж. Вон! Вон! Понятно?
Маркиза де Тариф рыдает. И тогда-то вбегает Лепорелло. Увидев рыдающую Маркизу де Тариф, он приходит в восторг.
Лепорелло. Наконец-то! Вот этак по-нашему! (Сгордостью.) Хозяин! (Маркизе.) Что поделаешь, голубь! Дон Жуан! Соблазнил да и выгнал — и весь сказ!
Маркиза де Тариф (лупит Лепорелло). Фиг! Фиг! Фиг! Наряжалась, выходной взяла! И все зря! Опять как корыто на именинах! (Убегает.)
Лепорелло (в ужасе, он понял). Не соблазнили?
Д. Ж. молчит.
Сударь, что же это вы со мной делаете? (Холодно.) Меня били за разное… но за это, сударь, — никогда! Я сгораю от стыда! Я прошу объяснений.
Д. Ж. Мне жаль ее, Лепорелло.
Лепорелло. Если бы жаль было, вели бы себя по-другому. (Взглянул на часы.) Уже пять вечера. Корина, конечно, отпадает — тю-тю. С вашими настроениями нам с Анной управиться бы! Надеюсь, вы помните, что в семь часов у вас эксперимент!
Д. Ж. Отстань!
Лепорелло. То есть как это — отстань, на часах уже пять тридцать. А вам надо подкрепиться.
Д. Ж. «И сверкая хрустальной росою, время бежит».
Лепорелло. Сударь, вы ушли из дома с ее мужем, который после этого умер. Вы представляете, что она вообразила! Сколько красноречья вам придется потратить! В Бургундии, после того как вы проткнули герцога Гонзальво, вы ползали по залу девять часов подряд, на коленях!.. А вы — голодный!
Д. Ж. Ползать не ползать, все равно простит… Как скучно!
Лепорелло. Послушайте, уже без пятнадцати семь.
Д. Ж. (пытаясь завестись). Да… да… конечно… «Пылала жасминная кожа, как даль перламутра морского…»
Лепорелло. Ну! Ну!
Д. Ж. «… И бедра ее метались, как пойманные форели…» «Слыша, как стонет в ночи — о, подожди! подожди!» (Зевнул.) Не могу! Смешно… и скучно… И главное, жаль. Ее… тебя… всех… (Становится на колени.) Простите меня.
Лепорелло (яростно). Семь часов вечера!
Д. Ж. Уйди!
Лепорелло. То есть как это «уйди»?! Семь часов. Д. Ж., вас ждет женщина! Вы — Д. Ж. или вы не Д. Ж.?!
Д. Ж. (бормочет). Дон Жуан тире Овидий тире Парис тире Казанова. Превращение виноградной лозы в вино, зерна в семя… это вечное движение — коловорот. Движение есть сущность избранников. Они — дрожжи, но это удел молодых. А старики кричат: «Остановись, мгновенье»… Размышляющий Дон Жуан?.. (Захохотал.) Я не нужен, Лепорелло. Я стал старый. Я не хочу больше движения. Я могу только глядеть на траву под ветром и лепетать библейские слова, а все другое мне мешает. (Кричит.) Раздражает! Поди прочь!
Лепорелло. А что же будет теперь со мной? Иван Иваныча-то… вы…
Д. Ж. Мне очень жаль, Лепорелло, но тебя, должно быть, тоже не будет… Если нет Дон Жуана, зачем держать его слугу? (Задумался.)
Лепорелло. То есть как это — не будет? Я жил три тысячи лет! Я не хочу умирать! Сударь, я привык жить! (Бегает вокруг задумавшегося Дон Жуана.) Пожалейте! Но должна же быть в вас хоть капля жалости?! Я жил три тысячи лет, у меня жена, дети! (Орет.) Я не хочу умирать!
Д. Ж. молчит.
Значит, вы не Дон Жуан?! Значит, Бога — нет?! А я штабс-капитан?! И Лепорелло убегает. Д. Ж. продолжает стоять в глубокой задумчивости. Стоит он так очень долго. И вот уже часы бьют одиннадцать.
Д. Ж. (будто очнулся, он посмотрел на часы, вздохнул). Уже одиннадцать часов вечера… Да, жизнь прошла… пятьдесят семь, в конце концов. (Посмотрел на часы и вдруг заторопился, бормочет.) Анна… Анна…
Д. Ж. в маске, медленно передвигаясь на ходулях, подходит к дому Анны. Из раскрытого окна ему становится слышен голос Анны.
Голос Анны. Я погибаю от нежности. Это как смерть… Милый, милый…
Д. Ж. (засмеялся). Вот и образовалось… Она уже кого-то любит. (Добро.) Моя прекрасная…
Голос Анны. О, не спеши… О родной… родной…
Д. Ж. Я не ревную… Я достаточно стар, чтобы обрадоваться чужому поцелую, чужому счастью… Прекрасная Анна.
Голос Анны. О! О… О моя радость!.. Я так трудно всегда привыкаю… а тут… Как же я сразу тебя не узнала… Я не прощу себе… Я не смотрела на тебя, когда ты приходил к нам… О мой любимый… Как же я не узнала!.. О Дон Жуан!
Д. Ж. (вытер пот со лба). Я схожу с ума!..
Голос Анны. А знаешь, когда мне только передали твои слова… я сразу все вспомнила: и голубое небо, и твои объятия, и даже кровь… Милый! Ничего не было, слышишь? Без тебя я не жила! Я ждала! Ты шел ко мне! Сквозь века! «Великая любовь»… Какие слова! Мы снова вместе! Ты любишь? Ну скажи, это так прекрасно — произносить это слово! Почему его боятся произносить, это слово — «люблю», «любить», «любовь», «любимый»… Ты любишь?
Голос Лепорелло (из окна). Люблю.
Д. Ж. Проклятье! Убить мерзавца!
Д. Ж. пытается раздвинуть стену, но стена на этот раз недвижна. Тогда он вскакивает на ходули и через окно врывается в комнату. В комнате Анна, Лепорелло, а на подоконнике — Д. Ж.
