Еврипид - Ифигения в Авлиде

В муже правдою и силой нам довольно любоваться…
И его, скажи, родная, разве смеем не беречь мы?
Разве бой бесплодный стоит тех несчастий, что таит он?
О, в душе пережила я много-много, мать. Послушай:
Я умру – не надо спорить, – но пускай, по крайней мере,
Будет славной смерть царевны, без веревок и без жалоб.
На меня теперь Эллада, вся великая Эллада
Жадно смотрит; в этой жертве беззащитной и бессильной
Все для них: попутный ветер и разрушенная Троя;
За глумленье над Еленой, за нечестие Париса —
В ней и кара для фригийцев, и урок для их потомства,
Чтоб не смел надменный варвар красть замужнюю гречанку.
Умирая, я спасу вас, жены Греции; в награду
Вы меня блаженной славой, о спасенные, почтите…
А еще… Прилично ль смертной быть такой жизнелюбивой?
Разве ты меня носила для себя, а не для греков?
Иль, когда Эллада терпит и без счета сотни сотен
Их, мужей, встает, готовых весла взять, щитом закрыться
И врага схватить за горло, а не дастся – пасть убитым,
Мне одной, за жизнь цепляясь, им мешать?.. О нет, родная.
А куда я Правду дену? Разве с истиной соспоришь?
Ну, скажи мне, разве стоит против всех аргосцев мужу
Из-за женщины сражаться, может статься, быть убитым?
Да один ахейский воин стоит нас десятков тысяч…
Погоди… еще, родная… если я угодна в жертву
Артемиде, разве спорить мне с богиней подобает?
Что за бред!.. О, я готова… Это тело – дар отчизне.
Вы ж, аргосцы, после жертвы, сройте Трою и сожгите,
Чтобы прах ее могильный стал надолго мне курганом.
Все мое в том прахе будет: брак и дети, честь и имя…
Грек цари, а варвар гнися! Неприлично гнуться грекам
Перед варваром на троне. Здесь – свобода, в Трое – рабство!

Твой дух высок, царевна-голубица,
Но злы они – богиня и судьба.

О дочь Атрида, если бы судили
Мне брак с тобой бессмертные, то мир
Счастливцем бы украсился. Элладе
В тебе дивлюсь, тебе ж средь дев ее…
Дивлюсь словам твоим, достойным нашей
Отчизны: отказавшись от борьбы
С богинею, чтó наложила руку
На жизнь твою, ты здраво рассудила,
Что долг внушает и нужда велит.
И все же… ныне более, чем прежде,
Когда душа открылась мне твоя,
Меня томит желание невестой
Тебя назвать, укрыть тебя в чертоге!
И сердце гнев – Фетидою клянусь, —
Гнев сердце мне терзает, как помыслю,
Что Одиссею я тебя отдам,
Не защитив всей силою желаний…
Подумай же: ведь умирать так страшно!..

Что я скажу? Иль было Тиндариды
Вам мало, чтоб сердца мужей зажечь
Любовью, и враждою, и убийством?
Что за меня вы рветесь умирать
И убивать людей? Спасти Элладу
Позволь и мне, ахеец, чем могу.

О сердце царское! Твоих решений
Коснуться не дерзаю я: в тебе
Так чисты помыслы… Но все ж могла бы
Ты передумать, дева; если так,
Послушай: там, у алтаря, мои
В оружии готовы будут люди;
Когда у горла загорится нож
И у тебя невольно сердце дрогнет, —
Ты вспомнишь, что защитник твой готов.
Уходит со своим отрядом.

О мать моя! Ты плачешь и молчишь?

Что ж, или мне легко все это слушать?

Не размягчай мне сердца, и молю…

О, говори, малютка; все исполню…

Волос себе в печали не стриги
И в черное не одевайся, мама.

Похоронив ребенка? Бог с тобой!

О, не тебе над нашей славой плакать.

Мне траура по мертвой не носить?

Да ты ж меня в могилу не положишь!..

А как же без могилы мертвецу?

Могилой мне алтарь богини будет.

Все сделаю, малютка, как велишь:
Слова твои прекрасны…

Умираю
Счастливою и за Элладу, мать!

А что сказать велишь, родная, сестрам?

Пусть траура не носят и они.

Ты, может быть, пошлешь им слово ласки?

Пусть мне простят. А ты, Орест, мужай!

Да обними же брата – на него
В последний раз ты смотришь, это вспомни.

О милый! Ты помог мне, как умел.

Для дома что, малютка, завещаешь?

Тому, кто был моим отцом, прости.

О, никогда! Не раз он мне ответит.

Иль он убил? Эллада – чрез него.

О нет, молчи… Обманом самым гнусным,
Свой царский сан унизив, он убил…

Кто ж поведет меня, пока, схватив
За косу, жрец меня не поволочит?

Я… я с тобой.

Тебе нехорошо…

За пеплос уцеплюсь я.

Не упорствуй,
Останься здесь: так легче будет нам
Обеим. Пусть один из свиты царской
Меня на луг богини отведет,
Где жертву нож булатный ожидает.

Уходишь ты?

И без возврата, да!

От матери?

Но не своею волей.

Останься, погоди…

Не надо слез…
А вы со мною, жены, славословьте!
И пусть пэан из ваших уст звучит,
Над смертию и тленом торжествуя…
Благоговейте, люди!.. Из кошниц
Крупу в огонь, чтоб ярче был, бросайте…
Отец, направо обходи алтарь!
Во славу ей, отчизне, умираю…

Слава тебе, богиня,
Граду Приама смерть!
Вы же смелей, о жены,
Больше цветов сюда!
Больше цветов увить мне
Кос руно золотое…
Как зачерпнете воды,
Тесным кольцом охватите
Страшный богини алтарь!..
Смоет там кровь царевны
Ужас пророческих слов.
Слава богине, слава!..

Мать, о владычица-мать, пред тобою
Слезы разлуки не лью…
Жертва плакать не будет…
Ио! Ио! Юницы,
Воспойте дочь Латоны,
Со мной царицу пойте,
Что здесь, перед Халкидой,
В Авлиде флот героев
Из-за меня сковала!..
Прости, земля пеласгов
Родимая; простите,
Микены, город отчий!

Ты вспомнила город Персея,
Киклопов созданье?

Микены меня воспитали
На славу Эллады:
Я смертью их славлю…

И имя твое, о, верь,
Не будет покрыто забвеньем.

Увы! Увы!
И ты прости, о факел дня, ты, Зевса
Сияние, иная жизнь, удел
Иной мне суждены. Прости,
О сладкое светило!..

Вот она, вот, глядите:
Смело на смерть идет…
Примет чело повязку,
Ключ оросит его,
Следом из белой шеи
Хлынет, нож обливая,
Алая кровь ее —
На грозный алтарь Артемиды.
Воду уж льет отец,
Ждет он омыть там жертву,
Крови суда там ждут,
Плыть к Илиону рады…

Воззовем к Артемиде, о жены!
Смилосердись, богиня, и, кровью
Девы чистой насытив душу,
К берегам фригийским доставь их,
К вероломным стенам Приама
Приведи данайцев, богиня!
Пусть Атрид Агамемнон войску
Даст победы венец, и слава
Пусть бессмертной своей короной
Над челом у него пламенеет…

Тиндара дочь, царица Клитемнестра,
На голос слов моих покинь шатер…

Я здесь, о раб: ты страхом и печалью
Волнуешь грудь, и в ужасе тебя
Я слушаю. Каким несчастьем новым
Ты подаришь меня?

Про деву-дочь
Поведать я пришел благие вести
И чудные.

Не медли же, гонец…

О госпожа, не потаю словечка, —
Вот только бы чего мне не забыть
Да языку в речах меня не спутать…
Когда твою царевну я привел
На луг расцвеченный и к роще Девы
Латонии мы подошли, немало
Там было сил ахейских, и народ
Толпами прибывал. И чуть завидел
Владыка Агамемнон, что царевна
К нему идет на жертву, как застонет!..
И голову он отвернул, чтоб дочь
Не видеть ближе; слезы побежали
Из царских глаз, но тотчас на лицо
Он надвигает плащ, а дочь-царевна
К родителю приблизилась и так
Ему сказала: “Здесь я, царь-отец,
За родину, за всю Элладу тело
Я предаю на жертву, и никто
Меня к тому не вынуждал, – веди же
К богине дочь, коли богиня ждет.
И дай вам бог счастливую удачу,
Оружие украсить и домой
С победою вернуться из-под Трои.
А до меня ахеец ни один
Пусть не касается: я горло молча
Подставлю вам; я сердцем не ягненок”.
Вот только и сказала, но словам
Ее тогда все шумно удивлялись:
Великою и смелою душой
Пленила всех царевна. И Талфибий —
Глашатай нас среди толпы густой
К священному молчанью призывает.
И вот Калхант-провидец вынул нож,
Что лезвие таил в суровой коже,
И в россыпь круп его он погрузил
Средь золотой корзины, а царевне
Венком чело увил. Меж тем Пелид,
Вкруг алтаря идя, его водою
И той крупой священной окропил
И к дочери царя богов воззвал:
“О дивная охотница, в ночи
Ты по небу свое светило катишь…
Прими же этот дар от войск союзных
И от вождя их, Агамемнона!
Кровь чистую из девственной ее
И мраморной мы выпускаем шеи.
Утешься ей и даруй путь судам,
Дай Трою нам высокую разрушить!..”
И в землю взор в молчанье Агамемнон
Вперил; и Менелай и войско – все
Потупились. И наскоро мольбу
Жрец сотворил, меж тем как взор прилежно
На шее Ифигении искал,
Где б нож вонзить ему, чтоб без мучений
И разом ей конец настал… Вблизи
Я там стоял… Но не смотрел: мне было
Так тяжело… И вдруг… О, из чудес
Чудесное… Удар ножа я слышу…
Все головы приподняли невольно…
Но девушки уж не было… И первый
Заголосил провидец, и народ,
Как эхо вторил… Диво мы узрели…
Сам видел и не верю – на лугу,
Близ алтаря[44] лежала, содрогаясь,
Огромная, красы отменной, лань,
И кровь ее в последних муках жизни
По ступеням рекой струилась алой…
И снова жрец воскликнул, – только крик
На этот раз был светел: “О ахейцы! —
Так жрец взывал. – Вожди и ты, народ!
На алтаре богини перед вами
Лань горная – а благородный дар,
Царевною возданный Артемиде,
Охотницей божественной отринут…
Она довольна, греки, ободритесь!
Смотрите: паруса вздуваются, – скорей
За дело, моряки, чтобы немедля,
Авлидские покинув глубины,
Нам распахать эгейскую пучину”.
И вот, когда огонь пожрал дотла
Лань горную, жрец совершил молитву,
Да даст войскам богиня путь обратный…
Все кончилось… И господин меня
К тебе послал, царица, с вестью дивной,
Что дочь твоя среди богов удел
Днесь обрела и что молва о чуде
Меж греками, конечно, не умрет.
И сам скажу, владычица, что видел:
Была меж нас и скрылась… Знать, богам
Ее призвать к себе угодно было.
Смири же скорбь свою и на супруга
Ты не гневись. Бывает, госпожа,
Что, где совсем не ждешь спасенья, боги
Любимого спасут… А дочь твою
Сегодня солнце зрило, Клитемнестра,
Живою, мертвою и вновь узревшей свет.

Как радуюсь я вести этой: дева
Вкушает жизнь в обители богов.

Дитя мое… Добычей рук бессмертных
Ты сделалась… Как призывать тебя?
А если это бред пустой и ложный,
Чтобы меня утешить?.. Что тогда?

Да вот и царь идет, о Тиндарида:
Пускай слова мои он повторит.