Юрий Хабибулин - Небоевые потери
Большинство семейных конфликтов и разборок можно предотвратить, если обе стороны подготовить к семейной жизни и руководствоваться при этом не западными стандартами надуманных «прав человека», а реальными, человеческими. Не забывать об обязанностях каждого в семье, об их ответственности за свои сферы. Вот тогда дело начнёт выправляться.
Я думаю, что к браку понемногу надо начинать готовить ещё в школе. Раньше ведь так и было. Девочки занимались на курсах рукоделия, кулинарии, мальчики — в столярных и слесарных мастерских. Ещё бы сюда надо было бы привлечь священников из Центра семьи, психологов.
Мальчики после школы должны идти служить в армию? Конечно! А девочки куда идут? Никуда! Гуляют! Наслаждаются свободой и вседозволенностью! А вот надо и девочек после школы направлять на «семейно–строительные курсы», занятия, лекции, волонтёрами в больницы, детдома, хосписы. Вот так, может быть, и удастся постепенно снять семейные проблемы. Обязательно по справедливости, а не замалчивая недостатки одних и выпячивая их у других.
Иное — это подрывная деятельность врага в России и прямая угроза безопасности страны! Я так думаю.
Сан Саныч извинился, выпростал руку у дамы и неожиданно юркнул в дверь ближайшего магазинчика с разукрашенной стеклянной витриной. Арсений проводил его недоуменным взглядом. Заговорил о чём–то с Алёной, пытаясь сгладить возникшую неловкость.
Шабанов вернулся через минуту. Вытянул из–за спины огромный букет прекрасных белых роз и с поклоном вручил его Алёне.
Та смутилась, немного зарделась, но розы приняла.
Через несколько минут компания остановилась у входа в здание.
— Ну, вот мы и пришли, — сказала Алёна, — здесь, на втором этаже наши две комнатки. Офис «Отцовского комитета». Всегда рада буду вас видеть.
Попрощались. Обменялись визитками.
Когда шли к метро, Шабанов не удержался и подкузьмил–таки друга
— Я так понимаю, Сеня, что ты теперь в этом отцовском комитете капитально обоснуешься?
— А ты что, против?
— Нет, конечно. Рад даже. Да и куда этому «комитету» с его очаровательной председательшей воевать со всем миром без опытных бойцов? Без артиллеристов, танкистов, десантников? Не потянут! Ну а мы, если понадобится, поучимся у коллег, пройдём переподготовку. Освоим новые воинские специальности, новые науки, технику.
— Ну конечно, Саша! Задача та же, что и всегда у нас была — научиться всему, что нужно, освоить матчасть и бить врага!
— Точно!
Пожали руки и расстались.
* * *На следующий день после посиделок с водкой, «мачо» явился, как и обещал, вечером и без бутылки. Трезвый.
Саныч посчитал это хорошим знаком — «могёт, значит, если захочет, и слово держит», усадил Лёнчика на кухне, заварил свежего чая, разлил по чашкам. Выставил на стол вазочки с печеньем и конфетами.
Заметив кривую ухмылку гостя, коротко бросил
— Привыкай. Это чтоб соблазна меньше было вернуться к старому да и обстановка бы располагала к разговору. Ритуал, так сказать.
— А я чё? Я понятливый. Давай, Саныч, воспитывай. Может и впрямь из этого что получится, — без особого энтузиазма в голосе, отозвался «мачо».
— Чайку выпьем сначала, — добродушно буркнул Саныч, пододвинув Лёнчику чашку с горячим напитком и печенье.
Пока шла «чайная церемония» Шабанов пытался выстроить в голове план разговора, в ходе которого удалось бы нащупать у собеседника «болевые точки», области интересов, остатки гордости и самолюбия. А затем, сыграв на ещё живых струнках души разгильдяя, попробовать столкнуть с места и покатить в нужную сторону этот отравленный организм, как автомобиль с засорённым и заглохшим двигателем, в надежде на то, что уснувший водила, наконец, проснётся, прочистит мотор, зальёт в бак качественное горючее и самостоятельно поедет в правильном направлении. И больше не заблудится, не напьётся, и не уснёт за рулём.
Выйдет или нет, неизвестно, а попытаться надо!
Саныч отодвинул пустую чашку, кашлянул в кулак и, мельком глянув на мающегося в непривычной ситуации «кающегося грешника», заговорил
— Вот что хочу я у тебя спросить, Леонид. Есть ли у тебя что–то такое ценное, ради чего ты был бы готов рискнуть жизнью? Или свободой? Например, отправиться на войну или на год–два гребцом на галеры?
— На галеры?! Щас галер нет! — ощетинился Лёнчик, — а жизнью рискнуть? Не знаю… Разве что когда буду сильно поддатый.
— Про галеры — это я фигурально выразился, в смысле — пахать тяжело и долго. Без развлечений и кайфа. Скажем, как зеки на валке леса или монахи при несении назначенного послушания.
— А на хрена?
— Ну вот, скажем, дороги ли тебе твои родители, твой ребёнок?
— Шо за вопрос? Канешна!
— А если их жизнь в опасности и ты один можешь их спасти, но для этого тебе, возможно, придётся побыть солдатом на войне, зеком или монахом попахать, задавить в себе желания, вредные привычки, может быть, рисковать жизнью. Не струсишь?
Лёнчик зевнул, уставился в окно
— Это что ж так? Типа, понарошку представить? У меня и с родителями, и с ребёнком всё пока хорошо. Чего выдумывать?
Саныч испытующе пробежал глазами по мрачной физиономии воспитуемого, — «как же до его мозжечка достучаться?». Осторожно продолжил
— Ну а ты всё–таки попробуй представить. Прояви фантазию. Допустим, от того, как ты себя будешь вести, выйдя сегодня от меня, зависит жизнь твоих близких. При такой угрозе дорогим тебе людям, на что ты смог бы пойти, чтобы отвести от них опасность?
Лёнчик обречённо сник
— Так это ж чисто театр. А я не артист, дядь Саш. Вот если что случится по–настоящему, тады да! Тады всё, что хошь сделаю. Ради родителей и Ваньки. А так… по фантазии… Не знаю. Как–то неубедительно это…
— Неубедительно, говоришь? Типа, «пока гром не грянет, мужик не перекрестится»? Да вот вишь ты, по реальной жизни, когда настоящий гром грянет, что–то делать уже поздно. Надо определённым предвидением обладать и стараться к любому бедствию, к войне, готовиться загодя. Только так с бедой и можно справиться, а не ждать, когда она вдруг свалится тебе на голову и только потом начинать трепыхаться. Сани к зиме надо готовить летом! И ещё! Трудно в ученье — легко в бою!
— Та я ж с этим и не спорю. Я просто сумневаюсь, что у меня так получится. Вот если кипеж начнётся, баклан какой полезет моих забижать или ещё что, вот тогда я, канешна, сразу озверею и отваляю гаду!
— Ага. Отваляешь… А если тот баклан — крутой и накачанный, а ты полный дохляк и алкаш? Да ещё невыспавшийся или больной? Это тебе тогда «отваляют».
— Да ладно Саныч! Что ты всё — если, да если? А если ничего такого не случится, то зачем зря напрягаться? Я вон когда–то карате занимался. Бросил, потому что надоело себя мучить. И опять же — никакой выгоды, никаких удовольствий.
— Значит, для тебя главное — только выгода и удовольствия? А никакой стратегической, главной цели жизни, ради которой стоит мобилизоваться, работать в аванс, быть просто порядочным, здоровым и просвещённым человеком, у тебя нет?
Лёнчик помолчал, покрутил головой, вздохнул
— Нет. Живу от получки до получки. Далеко вперёд не заглядываю.
Саныч постучал ладонью по столешнице и медленно, по слогам, произнёс
— Вот тут–то и собака зарыта, дорогой ты мой! Тот, кто не планирует сам свою жизнь, подчиняется планам других или плывёт, как дерьмо, по течению. Куда вынесет, не знает. Думаешь, мне легко было, когда с афгана молодым инвалидом вернулся? От государства помощи никакой, близких родственников нет, жена, пряча глазки, сразу же побежала, на развод подала. Мне по–простому, доходчиво объяснила, что ещё молодая, а зачем ей муж инвалид? Зачем ей всю свою жизнь из–за меня гробить? Она ж не сиделка! И не монашка. Я ни слова не сказал — она права. Разъехались. Сам выживал, восстанавливался, работал над собой, хотя, честно тебе скажу, иногда руки опускались… Но ничего, как видишь, справился.
Лёнчик встал с табурета, прошёлся туда–сюда по тесной кухоньке, остановился у окна и начал рассматривать что–то во дворе.
Саныч молчал и ждал.
Наконец, Лёнчик оторвался от окна, сел на свой табурет и, обхватив голову руками, устало произнёс
— Ладно, Саныч, хватит базара. Ты мне конкретна скажи — чё делать, шоб у меня всё хорошо стало? И на душе, и дома, и с «ради чего жить»?
— Если ты ждёшь от меня рецепта, как превратить жизнь в вечный праздник, то расслабься. Это из области сказок и Голливуда. Жизнь — это борьба с чем–то каждый день, дисциплина, ответственность за себя и других, а не сплошные наслаждения. Тот, кто сулит тебе их — посланник дьявола. Не покупайся!
— Это я и своей больной печёнкой понимаю, — нетерпеливо прервал Шабанова Лёнчик, — ты по делу говори. Что надо бросить пить, курить, впустую травить время с корешами — я уже усёк. А дальше–то что? Как щас по ящику говорят — какая «дорожная карта»?
