Юрий Хабибулин - Небоевые потери
Юрий Хабибулин - Небоевые потери краткое содержание
Юрий Хабибулин
Небоевые потери
Когда Россию захватили
И на растленье обрекли,
Не все России изменили,
Не все в предатели пошли.
Владимир СолоухинСбит с ног, сражайся на коленях,
не можешь встать — лёжа наступай!
В. Ф. МаргеловВ грязном подъезде бывшего общежития на окраине Москвы сыро и холодно. На ступеньках лестницы — обёртки от сникерсов, чипсов, окурки. Свет угасающего ноябрьского дня косо падает на стены лестничных пролётов и проявляет там совсем не библейские сюжеты с комментариями на ненормативной части великого и могучего.
Настенные граффити вызывают лёгкое подташнивание, желание немедленно замазать эти художества приятной глазу краской цвета чистого неба. Но это было бы только малой частью того, что душа просила тут сделать…
В окнах на межэтажных площадках выбиты стёкла, на потолке — везде паутина и чёрные пятна от приклеившихся сгоревших спичек. Перила — обожжённые сигаретами и в липких комочках использованной жвачки.
Но на первом и втором этажах ещё терпимо. Всё гораздо хуже, начиная с третьего, где обычно никогда не горят лампочки и в темноте иногда можно наступить на что–нибудь гадостное.
Квартира Сан Саныча на шестом этаже. Сколько не убирал он свою площадку и лестницу на два пролёта вверх и вниз, чистота больше суток не держалась, а вкрученная новая лампочка и того меньше. Как отдали эту десятиэтажную общагу от разорившейся фабрики в липкие частные руки в начале девяностых, так относительный порядок и закончился. Осталась одна ностальгия по прошлым временам.
Лифтом Сан Саныч никогда не пользовался, поднимался к себе пешком. Не хотел застрять в кабинке надолго, да и для здоровья пользы никакой. А после шестидесяти о нём заботиться надо. Держать под контролем. Иначе — хана! Сразу попадёшь в «добрые руки» сегодняшних коммерсантов от медицины и останешься без последних портков.
На площадке пятого этажа совсем темно — разбитое стекло заколочено фанерой. Слабый свет проникает только через приоткрытую дверь сушилки. В угловом тупичке, где обычно вечерами тусуется молодёжь, сейчас никого не слышно и не видно. Вот только среди валяющихся на полу пустых жестянок из–под пива и окурков, темнеет большая лужа, а чуть дальше от неё выделяется ворох какого–то тряпья. Вроде, вчера его тут не было…
Опять нагадили и оставили мусор?
Сан Саныч подошёл поближе. Присмотрелся.
На полу, у края чёрной лужи, свернувшись калачиком и зажав руками голову, неподвижно лежал человек.
У Сан Саныча нехорошо ёкнуло в груди.
«Доигрались детишки! Никак своего кончили… Прежде дальше обычного мордобоя дело не доходило, а щас вот уже, кажется, и первый «жмурик» нарисовался… Ептыть твою…»
Сан Саныч включил фонарик на сотовом и тяжело опустился на корточки у съёжившегося тела. Разнял руки, сцеплённые за головой, проверил пульс.
Живой!
Посветил на лицо. Узнал. Один из тусовки местных мачо.
Видимых повреждений на голове нет. Крови на теле, руках–ногах, тоже. Видать, сей ковбой где–то нажрался так, что до своих дверей доползти не смог. Вырубился по дороге. Тут же и обделался весь. Воняет так, что хоть противогаз надевай…
Сан Саныч, сморщившись, почесал скулу
— И что с этим представителем «золотой молодёжи» делать? Оставить здесь? Ещё чего доброго замёрзнет, ночи уже холодные. А у него, кажется, и семья есть, помнится, об этом «герое» что–то слышал от соседей. Скорую вызывать? Да не возьмут пьяного в больницу, скажут, домой несите. Тем более, что он тут же, в этом доме и живёт. Вот только в какой квартире?
Полицию вызвать — те разберутся. Но тогда и «мачо», и его семье могут получиться неприятности…
Сан Саныч потряс парня за плечо.
Никакой реакции.
Приподнял, привалил спиной к стене, пошлёпал слегка по щёкам
— А ну, орёл, проснись! Ты из какой квартиры?
«Орёл», не открывая глаз, что–то промычал и неожиданно блеванул прямо себе на одежду. Потом уронил голову на грудь, захрапел и начал медленно заваливаться набок.
Сан Саныч в сердцах сплюнул, затем осторожно, чтобы не вымазаться в дерьме, закинул левую руку парня себе за шею, приподнял его и, тихо чертыхаясь под нос, волоком потащил по лестнице на шестой этаж. Открыв двери, внёс «орла» в квартиру и уложил в ванну. Морщась, проверил карманы куртки. Никаких документов у парня не оказалось.
Сан Саныч озабоченно потёр лоб, забормотал себе под нос
— Так, надо этого субчика раздеть и отмыть в тёплой воде. Если не очухается и не вспомнит, где живёт, придётся оставить спать у себя. А одежду его, как ни крути, нужно сегодня же постирать и повесить сушиться у батареи. Иначе вся квартира за ночь провоняет. Да и утром не в грязное же одевать…
В тёплой воде парень блаженно потягивался, сопел, фыркал, но так и не проснулся.
Сан Саныч постелил ему на диване, уложил на правый бок, укрыл одеялом и отправился стирать дурно пахнущие вещи гостя.
Лёг поздно и с трудом заснул. Снилось, что опять лежит в пропахшем лекарствами, потом и тяжёлым духом искромсанного человеческого мяса, полевом госпитале в Баграме, а рядом хрипят и стонут раненые. Дышать тяжело. В пробитую пулей грудь со свистом входит воздух. Бинты намокли от крови, всё тело чешется, губы и горло — сухие. Страшно хочется пить. И… жить…
Этот проклятый ночной кошмар из прошлого приходит часто. Слишком часто. Тот последний бой под Кандагаром, когда разведроту Сан Саныча — капитана Шабанова бросили на перехват и разгром банды душманов, засевшей в кишлаке, с задачей главаря взять живым и доставить в штаб дивизии. В помощь дали одного местного, из царандоя, откуда и сообщили о банде.
Видимо, была и «обратка». Кто–то из «бабаев» слил информацию о задании Шабанова душманам и разведроту неполного состава задолго до конечной точки рейда, на самом узком месте перевала, ждала засада.
Всё, что Сан Саныч помнил, это как шедший справа от него «царандоевец» что–то выкрикнул и кубарем бросился в ближайшую расщелину у тропинки, а впереди, на фоне дальних алых вершин гор, подсвеченных заходящим афганским солнцем, вдруг засверкали быстрые злые огоньки, горохом посыпались очереди.
Что–то сильно ударило в грудь. Сан Саныч упал на колено. Затем сзади ахнуло… На голову будто бы разом вылили ведро густой липкой смолы. Сознание провалилось в черноту.
Очнулся Сан Саныч уже в госпитале. Как потом узнал, его, раненого и контуженного, вынес на себе из огневого мешка один из разведчиков — Дато Гвенцадзе, сержант, лет на десять моложе своего командира.
Проснулся Сан Саныч рано. На час раньше обычного. За окном было ещё темно.
Сразу вспомнил про гостя. Включил слабенький ночник, подошёл к дивану.
Парень сладко спал, ровно дыша и почти с головой накрывшись одеялом.
Сан Саныч, стараясь не шуметь, оделся, зашёл в ванную, неторопливо, обстоятельно умылся, причесался. Проверил одежду гостя — она уже практически высохла. Вот только всё мятое…
Сан Саныч почувствовал себя неловко. Неудобно будет предлагать это надеть даже незваному и незнакомому гостю. Как–то не по–людски…
Глубоко вздохнув, прошёл на кухоньку, включил газ и поставил на плиту чайник, а на стол постелил кусок толстой материи для глажки. Воткнул в сетевую розетку вилку утюга. Затем принёс рубашку и брюки гостя, его высохшее бельё.
С водичкой и через тонкую полотняную тряпочку добросовестно всё выгладил. Потом прошёл в комнату и аккуратно разложил одежду на стуле, стоящем у изголовья спящего гостя.
Высохшую куртку вынес из ванной и повесил на вешалку в прихожей.
В тишине квартиры негромко засвистел закипающий чайник. Саныч споро вернулся на кухню, засыпал заварку в маленький фарфоровый чайничек, плеснул туда кипятку. Потом достал из коробки печенье и выложил на тарелочку, сделал бутерброды с сыром, в вазочку насыпал конфет.
Подумал:
— Приготовить на завтрак яичницу? Нет, с этим лучше подождать, пока гость не проснётся.
А сейчас можно пока посидеть у горящего газового рожка, мысленно прокрутить в памяти события вчерашнего дня, приготовиться к разговору с молодым «алконавтом».
Но, собственно, какой может быть разговор?
Кто ему этот неизвестный парень и что можно ему сказать? Нотации читать? Да нахрен они ему сдались! Чай, не дитя малое…
Учить уму–разуму таких обалдуев поздно. Или родители не справились, или что другое повлияло, но поезд ушёл. Теперь только от самого парня зависит, сможет ли он выбраться из того болота, в которое, судя по всему, попал далеко не вчера.
«А-а… Ничего не надо говорить. Проснётся — отдать одежду, покормить и пусть идёт на все четыре стороны! Без моих советов. Свой человеческий долг выполнил, дальше меня не касается» — решил Сан Саныч.
