Андрей Баранов - Папарацци
Актер. – Ну не настолько же. У меня вообще язва. Ну ладно… Итак, биографию не надо, я полагаю?
Рекс. – Ну почему же не надо? Просим!
Актер. – Я думал, и так все знают.
Макс. – Повторите, плиз (незаметно для присутствующих включает диктофон).
Актер. – Черт с вами. Родился тут же, в стольном граде, где мы счас все. Учился, рос, с детства проявлял необыкновенный талант изображать все, что только видел. Цыпленка табака, правда, не копировал, но всех учителей передразнивал очень похоже. Дважды вызывали к завучу, чуть не исключили из комсомола. Поступил в театральное. Играл на дипломном спектакле так здорово, что чуть не завалили из дикой зависти. Служил в театре. Затем съемки в бездарнейших фильмах девяностых годов, трижды снимался в легкой эротике и два раза – в тяжелом порно. Во всем этом искренне раскаиваюсь. Ну, еще множество рекламных клипов, зубная паста и памперсы. Играл счастливого отца сухого ребенка. Женился, быстро развелся. Детей нет, хотя средств хватило бы и на пятерых. Дружил с молодыми актерами-коллегами теснее, чем следовало бы. Сейчас все в прошлом, живу загадочной жизнью, редко даю интервью, все еще мечтаю сыграть хоть что-нибудь хорошее и натуральное. Глупо, правда?
Макс. – Ну почему же. Хоть вам уже далеко за триста, не стоит терять надежду!
Луиза. – А это не ты, дорогой, играл в моноспектакле «Приплыли»? Это было гениально!
Актер. – Нет, не я!
Луиза. – Жалко. Я еще в детстве смотрела, думала, что это ты. Мне ужасно нравилось.
Актер. – А что еще тебе нравится, интересно? А то уже вот-вот под венец, а я тебя совершенно не знаю…
Луиза (игриво). – У тебя еще будет такая возможность! Ты не разочаруешься, обещаю!
Актер. – Нет, сейчас! А то завтра будет слишком поздно. Батюшка, исповедуйте ее пожалуйста!
Отец Филарет. – Минуточку. Я с тобой еще не закончил, сын мой. Грехи твои тяжелы. Порнография, пьянки, нетрадиционная ориентация, и самый главный – зарывание таланта в землю!
Актер. – Это не я, батюшка! Это все нерадивые режиссеры и продюсеры, все они! Не виноватый я, что они ставят всякую муру на потребу похотливой публике… Я же лицо-то подневольное, хоть и такой знаменитый! Я вот и здесь, видите ли, играю! А куда деться?
Отец Филарет. – И все же… сомневаюсь, что смогу отпустить тебя с покаянием. Слишком уж грешен. Ленивый и нерадивый раб зарыл талант свой, сказано в Писании.
Актер. – Батюшка, я сделаю хорошее пожертвование на храм… Я новый храм воздвигну! Памятник нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа!
Отец Филарет. – Простить его, что ли?
Макс, Рекс, Луиза (хором). – Простите его, батюшка! Простите! Пожалейте! Он больше не будет!
Отец Филарет. – Ладно, чадо заблудшее, Бог с тобою. Властью, господом мне данной, отпускаю тебе грехи твои. Иди с миром.
Отец Филарет протягивает Актеру крест. Тот целует его.
Макс. – Ну и последний номер нашей программы – мадемуазель Луиза!
Луиза. – Я? Это еще зачем?
Макс. – Для порядка! А то как раздеваться, так первая, а как исповедоваться, так последняя!
Луиза. – Не хочу, не буду, не имеете права!
Актер. – Через «не хочу». Через «не могу». Иначе свадьбы не будет. Батюшка у нас сейчас вместо персонального детектора лжи.
Луиза. – Ага, а потом эти писаки все понапечатают в своем желтом листочке?
Актер. – Пусть только попробуют! Я их засужу. Штрафами разорю! Мои адвокаты им покажут кузькину мать анфас и в профиль!
Отец Филарет. – Предупреждаю заранее, кто нарушит священную тайну исповеди, гореть будет в геенне огненной! В рай даже на подножке последнего вагона не попадет! Так что я прошу всех соблюдать благоговейную тишину. Ни гу-гу. Иначе… (Сжимает кулак). Господь все видит!
Луиза. – Ну хорошо… все рассказывать?
Актер. – Все не надо. Интимные подробности можешь пропустить.
Луиза. – А чего, с биографии начинать, как все?
Отец Филарет. – Можно с биографии. Внимаем тебе, дочь моя.
Луиза. – Ну ладно. Уболтали. Значит, пишите, родилась в Криворожье, увлекалась музыкой, танцами, и чем ни попадя. Мальчиками увлекалась. И они мной! Рожа у меня вовсе не кривая. И вообще я фигуристая. Все это быстро заметили. Выиграла конкурс «Мисс Криворожье», даже с жюри спать не пришлось. Ну, почти! Поехала в столицу, стала фотомоделью-многостаночницей широкого профиля, и случайно… совсем случайно познакомилась с Ним (указывает на Актера). Я его еще с детства любила! Как по телику видела, сразу млела… Ах!
Макс прикладывает к уху диктофон и убеждается, что звук записывается.
Отец Филарет. – Продолжай, дочь моя…
Луиза. – Ну и вот… Практически все! Я его ужасно полюбила, с первого взгляда. Хочу за него замуж! И детей. Вообще стабильности. Гнездо свить… На Лазурном берегу… Понятно?
Макс. – Как-то маловато покаянных ноток в ее голосе.
Отец Филарет. – Надо ли понимать так, что ты ни в чем не раскаиваешься?
Луиза. – А в чем это мне раскаиваться-то? Что в шоу-бизнесе работала? Замшелая у вас психология, батюшка! Отсталая какая-то. В женщине, между прочим, нет ничего, что можно назвать порнографией! А кому не нравится, то и черт с ним.
Макс. – Ну да, «наш девиз всегда один – возбудим и не дадим!»
Луиза. – По моему, тебе грех жаловаться!
Рекс. – Не, ну правда – в стране катастрофа с демографией. Надо же как-то поднимать рождаемость.
Отец Филарет. – А не забыла ли ты чего, дочь моя?
Луиза. – Забыла? Вроде нет. Все остальное – несущественные мелкие детальки.
Отец Филарет. – Детальки?! А помнишь ли ты, грешница, что когда ты убежала в столицу, остался один молчел, безумно в тебя влюбленный? И ты бросила его ради фальшивого блеска столичной жизни, оставив на прощание только записку «А не пошел бы ты в монастырь, зануда хренов!»?
Макс. – Вот так подробности!
Луиза. – О господи! Батюшка, вам-то откуда это известно?!
Отец Филарет. – Господь в моем лице все видит, все знает! На три метра под землей! Вижу вас всех, и грехи ваши, и все тайные помыслы, ничего не скроете, даже и не пытайтесь!
Луиза. – О май гат! Мой бог! Это правда! Но, честно говоря, хоть я и любила чувака, он был такой ханжа, блин. Мораль мне читал, всюду ходил за мной, как привязанный. А потом перестал мне писать, ни емейлов, ни смс, ничего. Не знаю, куда он делся по жизни.
Макс. – Да хрен с ним, с этим придурком. Был и сплыл. У Лизки с личной жизнью все в порядке – вон какого бобра захомутала!
Актер. – Надо так понимать, что бобер – это я?
Макс. – Старик, не обижайся, но ты типичный бобер. Народный бобер РФ.
Отец Филарет. – Короче говоря, не могу отпустить тебе грехи. Всем могу, а тебе нет. Не чувствую раскаяния. Нету искренности и осознания своей вины.
Луиза. – И не надо! Что это, батюшка, у вас все виноватые, один вы прямо святой и преподобный? Может и вы тут перед нами покаетесь?
Отец Филарет. – Не богохульствуй, дочь моя! А то наложу епитимью. Заставлю сто раз подряд прочитать «Отче наш!» Стоя на коленях, босыми ногам на каменном полу! На горохе.
Макс. – Почему на горохе?
Отец Филарет. – Так больнее. Для вящей глубины раскаяния.
Актер. – Ладно, батюшка, достали уже всех с вашим покаянием. Все мы светские люди, даже эти мерзавцы-газетчики. Живем как можем. Не горячитесь. Давайте еще выпьем.
Макс. – В самом деле, ведь мы еще не разрешили наш спор! Несу ли я фото в печать или отдаю их вам? Наливай!
Макс разливает новую бутылку, все пьют.
Актер. – Ну вот… коллекционное Шато нумер… забыл… в глазах двоится… зато теперь все люди снова братья! (Падает лицом в салат и засыпает).
Луиза. – Да, вино приятное… сладкое… сразу забываешь болтовню папочки-святоши… (Засыпает).
Отец Филарет. – Ну нет, меня вам не споить! Бог не допустит! Я хоть литр выпью, хоть два – не пьянею! Я… я… (засыпает).
Действие 7
Макс. – Пей до дна, пей до дна, пей до дна! Рекс, гляди – наклюкался все-таки! Мы победили! Рекс! Рекс? Ты спишь, что ли?
Рекс (сонным голосом). – Я не сплю. Я сочиняю статью в номер. (Поет). Свежий но-омер!
Макс. – Братуха, просыпайся! Не время сейчас.
Рекс. – Почему это не время? Меня развезло… как-то разморило… Куда спешить-то?
Макс. – На кудыкину гору! В редакцию! Время не ждет! Ни дня без строчки!
Рекс. – Какой строчки?
