Василий Ливанов - Люди и куклы (сборник)
Немая сцена.
Момулов, зачем человеку больно делаешь? (Момулов отступает в сторону.) Это же — настоящий герой! Мир от фашистской чумы спас, дважды тяжело ранен, дважды! А ты, Момулов, ему опять больно сделал. И ты, Богдан Захарович, я вижу, немного погорячился. Проверка проверкой, но чекист обязан иметь чувство меры. Мы не имеем права ошибаться. Даже одна наша ошибка может слишком дорого стоить народу. Извините нас, Егор Иванович, но мы должны были окончательно убедиться в вашей абсолютной искренности. Вообще, я привык верить людям и своим подчиненным прививаю эту веру. Лично я был и раньше убежден в вашей невиновности. Такие люди, как вы, даже в плену, даже под фашистской пыткой — Родину не предают. Но, как говорил еще Дзержинский: долг службы!
Все стоят. Берия подходит к столу, выдвигает и достает газету.
Подойдите, пожалуйста, товарищ Нестеров.
Нестеров подходит. Берия показывает ему что-то в газете.
Сколько лет вам на этой фотографии?
Нестеров (осипшим голосом). Десять.
Берия. Вы мало переменились, как ни странно. Такое же честное, открытое лицо. «Пионеры Страны Советов шлют пламенный салют герою-пионеру Егору Нестерову, повторившему подвиг Павлика Морозова». Сколько лет было тогда вашему отцу?
Нестеров. Тридцать три. (Мрачнеет.)
Берия. Столько же, сколько и вам сейчас. Я знаю, что вы от него не отказались. И правильно сделали. Сын за отца не ответчик, и ваша жизнь — лучшее тому подтверждение. А если вы по скромности в этом до сих пор сомневались, у меня есть золотой аргумент, который подтвердит мою правоту.
Берия достает из стола красную коробку. Оглядывает всех.
Как член Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик я уполномочен за исключительный героизм, проявленный при исполнении воинского долга в особо тяжелых условиях окружения превосходящими силами противника, присвоить полковнику Нестерову Егору Ивановичу высшую награду Родины — звание Героя Советского Союза.
Берия вынимает из коробочки Золотую Звезду, подходит к Нестерову и прикрепляет награду ему на грудь.
Награда нашла героя! Долго она вас догоняла, от самой Вязьмы, с той осени сорок первого.
Кобулов и Момулов аплодируют. Берия, отступив на шаг, любуется звездой и тоже хлопает в ладоши.
Нестеров. Служу Советскому Союзу.
Ноги его подкашиваются, он теряет равновесие, делает неловкий шаг в сторону, Кобулов его подхватывает.
Берия. Ничего, ничего, он сам справится. От радости еще никто не умирал. Момулов!
М омулов исчезает и моментально возвращается с бутылкой коньяка и тремя фужерами на серебряном подносе. Берия сам разливает коньяк. Нестеров уже оправился.
Нестеров. Извините, товарищ маршал, разволновался. Берия. Все понимаю. Разве герои не люди? (Поднимает бокал.) За справедливость! За высшую справедливость. (Все пригубили.) Ну, с кем приятней пить: с нами или с артистом в ЦДРИ?
Нестеров смеется.
А на Момулова, Егор Иванович, вы не сердитесь. Он, может, был с вами немножко жесток, зато к врагам он беспощаден. Когда весь его народ, к счастью очень небольшой, оказался предателем, он был один из немногих, кто нашел в себе силы перерезать пуповину узконационалистических интересов.
Кобулов. Товарищ маршал, разрешите обратиться к Герою Советского Союза?
Берия. Обращайтесь.
Кобулов (быстро разлив коньяк по фужерам). Егор Иванович, мы с вами уже столько раз называли друг друга на «ты» как враги — выпьем на «ты» как друзья!
Кобулов и Нестеров пьют на брудершафт.
Конец первой картины.
Интермедия первая
Свет гаснет. В темноте далекий раскат грома. Нарастающий шум дождя. На просцениум, накрытые одним плащом, выбегают две девушки. Одна из них — Анита — бережно прячет под плащом гитару. В руках у другой снятые с ног туфли.
Это Зоя.
Зоя. Ой, Анита, кошмар, у меня ресницы потекли.
Девушки забиваются в будку телефона-автомата.
Анита. У тебя есть сухой платок? Дай.
Зоя достает из сумки платок, Анита вытирает ей щеки.
Зоя. Тебе хорошо, вот ты такая яркая, а я, если не покрашусь, похожа на привидение.
Анита. Что ты на себя наговариваешь? Привидения мрачные, грустные, а ты у нас веселая и соблазнительная.
Зоя. Ты говоришь прямо как мой Богдыханчик. Ой, он уже, наверное, с ума сходит. Мы на целый час опаздываем.
Анита. Гитара намокла. (Платком вытирает гитару.)
Вот скажи, зачем я с тобой потащилась?
Зоя. Ну и сидела бы дома, как дура. Что у тебя за характер?
Анита. Нормальный, испанский. Мы, испанки, — домоседки.
Зоя. Да, домоседки? А чего вас тогда всегда на балконах рисуют?
Анита. Балкон — это тоже дом. Ведь у нас всегда тепло, не то что у вас.
Картина вторая
Комната в новой квартире Нестерова. Слева дверь на кухню, справа выход в прихожую, видна дверь с лестничной площадки. Большое окно, застекленная дверь на балкон. Окно и дверь открыты. Нестеров стоит на балконе, разглядывая улицу. Доносятся шумы улицы, автомобильные гудки.
Нестеров (облокотившись на подоконник, говорит в комнату). Значит, это вы мне вызов в Москву организовали?
Голос Кобулова (из кухни). Мы, конечно, служба ЛПБ.
Нестеров. ЛПБ — это что же такое? Политическая безопасность, а буква «эл» впереди?
Кобулов. Тут — все буквы впереди (Кобулов выходит из кухни, на нем хозяйственный фартук, рукава засучены), и «Л», и «П», и «Б» — Лаврентий Павлович Берия, — вот ты на какой теперь службе. Когда-нибудь я тебе расскажу, почему этот ЛПБ мне дороже родного отца. Где же девочки?
Нестеров. Это тебе лучше знать, твои знакомые.
Кобулов. Эх, лук забыл положить! (Уходит.)
Нестеров остается. Грохочет гром, шум дождя.
Нестеров. Никак не могу привыкнуть к этому генеральскому блиндажу. Из одесского полуподвала — в самый центр столицы!
Голос Кобулова. ЛПБ! (Страшный грохот посуды.)
Кобулов (выходит). Смотри, какую супницу разбил, идиот.
Нестеров. А посуда казенная?
Кобулов. Что ты заладил: казенная, казенная… Здесь все твое! А за супницу не беспокойся, я тебе такую подарю — настоящий Майсон, трофейный, из личной посуды Геринга.
Нестеров. Да ну, не надо Геринга…
Кобулов. Почему не надо? Он, конечно, людоед был, но в посуде понимал. Не отказывайся, Гоша, у меня их штук тридцать… А-а-а! Мясо горит! (Убегает.)
Нестеров. Никогда не думал, что архивная работа такая тяжелая. Первые ночи никак заснуть не мог. Глаза закрою — строчки бегут, бегут… Знаешь, Богдан Захарович, я не уверен, что смогу принести пользу в этом деле. За неделю работы всего несколько знакомых по фронту фамилий — и никаких противоречий в документации… Может, я чего-то недопонимаю, ведь я боевой офицер, непривычное это для меня занятие…
Кобулов. А старушка тебе хорошо помогает?
Нестеров. Вера Викентьевна? Очень хорошо помогает. И чай заваривает замечательный. Я после него прямо оживаю.
Кобулов. Ты с ней не церемонься. Она в архивах сто лет работает, она даже и не человек уже, а архивная мышка. Безотказный винтик, как говорил товарищ Сталин. Ты Сталина любишь? (Грохот посуды.) Я тоже обожаю.
Нестеров. А этот немец тоже ваш безотказный винтик?
Кобулов (входит с дымящимся блюдом). Зачем все время напоминаешь? Обиду держишь? Вот это не надо. Я тебя за волосы, между прочим, не хватал. (Ставит блюдо на стол.) Где девочки? Ты не забыл, что, когда девочки придут, я тебе не генерал-полковник, твой начальник, а инженер-нефтяник, Богдан Кобулов, твой бывший однополчанин.
Нестеров. ЛПБ.
Кобулов. О! С тобой можно работать.
Звонок в дверь.
(Нестерову.) Девочки! Иди открывай.
Нестеров. Почему я?
Кобулов. Я фартук должен снять? Ну что я, твоя домработница?
Звонок. Кобулов скрывается на кухню, Нестеров идет, открывает дверь. На пороге стоят мокрые Зоя и Анита с гитарой.
Зоя. Мы, наверное, ошиблись квартирой, извините.
Голос Кобулова. Зоечка, козочка моя, ты никогда не ошибаешься! (Выходя из кухни.) В День Победы не можешь не опоздать!
