Грег Гамильтон - Бронзовый лес
Доктор. Расскажите, что вы знаете о нем. и о ней. Ведь что-то же вы знаете?
Джеки. Я знаю только то, что мне удалось узнать. Телевидение, газеты. Несколько раз звонили доброжелатели: кто-то видел его с другой и поспешил меня об этом уведомить. Они живут во Франции. Много путешествуют, недавно их чествовали в Бразилии. В новую свою студию Ник не пускает прессу, но, судя по тому, что на вернисаже в Париже были представлены пять новых работ, он занят не только путешествиями.
Доктор. Пять-это много или мало?
Джеки. Смотря, что за работы. Пресса традиционно восторжена, но она находила повод для восторгов даже тогда, когда ее избранник лежал в реанимации. «Счастливые обладатели картин Ника Сальвадора за последние сутки стали богаче в десятки раз!..» Что-то в этом роде. Многие отмечают, что в творчестве художника прибавилось оптимизма.
Доктор. …явившегося следствием перемен в жизни?
Джеки. Лично зная художника берусь утверждать, что, чем тяжелей на сердце у Ника Сальвадора, тем веселей холсты.
Доктор. Это обстоятельство согревает вам душу?
Джеки. У меня стандартные реакции на стандартные обстоятельства. Не могу радоваться, когда кому-то плохо.
Доктор. Плохо с женщиной, которая забегает ему все дороги, превратила его жизнь в сказку, и если до сих пор что-то не сделала для него, то только потому, что это выше человеческих сил и денег?
Джеки. Откуда вы знаете?
Доктор. Я, знаете ли, тоже почитываю прессу. Не знаю, что ему может не нравиться в новой жизни. Может быть, он тоскует по высокому слогу? «Разве ему может быть лучше с другой?» Типичная ошибка брошенной женщины!
Джеки. Зачем вы так?
Доктор. Я сказал, будет больно. Вы отказались от наркоза, так что терпите. Он предлагал вам разойтись?
Джеки. Я же говорила – к нам не доходят письма.
Доктор. И одно это заставляет вас думать, что рано или поздно, он к вам вернется? Забудьте его! Он растоптал вашу любовь, превратив вашу жизнь в ад! (Себе) Ну, Джонатан, ты разошелся! (Джеки) Он вас недостоин!
Джеки. Все может быть и так, но при этом, не я ушла от него, а он от меня. Не знаете почему?
Доктор. От женщины, которая столько сделала для вас, сколько вы для Ника, не уходят к другой, только потому, что на стенах ее жилища висят подлинники Тициана. Поищите ответ в себе.
Джеки. В течении двенадцати лет я сдувала пылинки с этого бесценного экспоната. С ним надо крайне осторожно, даже когда он вдрызг пьян, поэтому, шестеро его держат, а одна дует. Ему разрешалось все и не запрещалось ничего, и при этом надо было делать вид, что ты поощряешь все то, что заставило бы любую другую позеленеть от злости. Пять лет назад Ник неожиданно утратил интерес к живописи. До него это случалось со многими, и почти все, передохнув в базовом лагере на высоте пяти километров, продолжали штурмовать Эверест. Он не продолжил. Поскольку имя Ника Сальвадора к тому времени было достаточно известным и обещало прогреметь в будущем, надо было что-то предпринимать. Художник может периодически исчезать на короткий срок, но никогда – на продолжительный, не давая отчета о сделанном, иначе его забудут. Я перебрала все возможные варианты – заметьте, я, а не он! – и, в конце концов, остановилась на единственно возможном. Когда-то в ту далекую пору, когда мы вместе ходили на этюды, многие отмечали сходство наших манер. Я решила этим воспользоваться.
Доктор. Этого не может быть!
Джеки. Может, Джонатан! Может!.. Первые несколько работ я забраковала – они мне показались «не в стиле». А потом была удачная серия: ни публика, ни коллекционеры, ни агенты Ника, ни он сам не обнаружили подвоха. Ему самому к тому времени было все равно. Он застрял в бронзовом лесу.
Доктор. «Веселые полотна»… Представляю, что творилось у вас в душе!
Джеки. Не представляете!.. Впрочем, когда я бралась за кисти, мрак отступал. Вероятно, потому и картины такие солнечные.
Доктор. Я вам не верю!
Джеки. Правильно делаете! Сама не знаю почему, но я привыкла пробовать краски на ощупь: так, знаете ли, лучше ощущаешь цвет. Не вы ли постоянно обращали внимание на мои руки? Что ж я по-вашему все эти годы перекрашивала стены?
Доктор. И что теперь?
Джеки. А теперь все! Мне надоело играть под чужим именем, тем более, тот, которого я прикрывала, оказался этого недостоин. Отныне на всемирной распродаже талантов я буду фигурировать под собственным именем. Те пять полотен Ника Сальвадора, представленных на вернисаже в Париже, завершали эксперимент.
Доктор. Ключевая фраза?
Джеки. Не понимаю.
Доктор. Никогда не ставьте на кон все сразу! Один неверный ход, вы проигрываете и, пошатываясь, отходите от стола безо всякой надежды отыграться. Вы хотите знать, почему от вас ушел Ник? Позволяя ему делать все, что заблагорассудится, вы лишили его возможности делать то, ради чего он появился на свет – писать картины. Вы пытались его спасти, ради него вы пошли так далеко, насколько простиралась ваша любовь к нему, но этим самым вы его и погубили. Человек может перестать быть собой по собственной инициативе, но еще ужасней, если он сделает это с чьей-то помощью. В бронзовом лесу можно заблудиться, как в настоящем, но из него почти невозможно выбраться. Ник попытался, и у него получилось. Вы по-прежнему склонны его винить?
Джеки. Ему плохо там, где он теперь! Я знаю!
Доктор. В таком случае, ему остается вернуться, сесть в БМВ, взобраться на вершину холма и повторить попытку.
Джеки. Этому можно как-то помешать?
Доктор. Боюсь, что нет. В мире столько холмов. А уж автомобилей!..
Джеки. Что же мне делать, Джонатан?
Доктор. Мы сами себя затащили в эту жуть. Давайте и выбираться сами. Сыграем собственную жизнь. Большинство людей, кстати, делает это совершенно бездарно! А ведь неплохая пьеска, скажу я вам! И режиссер не последняя бездарь. И актеры подобрались хоть куда, хотя, конечно, все малость пообносились. Так чего же мы ждем!? Пишите картины. Изучайте судовождение. У меня, кажется, есть учебник по штурманскому делу – я принесу.
Джеки. Зачем он мне?
Доктор. Пригодится – вы ведь у нас теперь судовладелица! Осваивайте пиратский сленг – придется объясняться с матросами. Перекрасьте кухню, научите крокодилов кусаться – только не кисните! Или знаете, что, давайте мы с вами потанцуем!
Джеки. Я не настроена танцевать.
Доктор. А я – очень даже настроен! В конце концов, у меня привилегия приглашать, кого захочу – я ведь когда-то побеждал здесь на конкурсе. Чарльстон – необыкновенный танец, кульминация блестящего праздника – он не заинтересует публику, зашедшую в сельский трактир выпить стаканчик винца – так ведь и момент сейчас особый.
Джеки. Что в нем особенного?
Доктор. Мы только что расставили все по своим местам.
Джеки. По-вашему, это повод для праздника?
Доктор. Это танец всеобщего веселья, в нем нет тревожного ожидания, как в танго или рок-энд-рольного хаоса, все стремительно и легко, женщины обворожительно распущены, мужчины подчеркнуто элегантны, вы еще не в воздухе, но уже не на земле, вы стремительно несетесь куда-то, пытаясь взлететь, это повторяется бесконечное количество раз, вы можете меняться партнерами, что, конечно, не обязательно, но возможно, и, в конце концов, вы обнаруживаете себя не там, где начали и не с той, с кем стартовали, да, и вы сами уже немного другой. Джеки, пойдемте танцевать!
Звучит мелодия чарльстона. Она усиливается. Доктор начинает танцевать, пытаясь привлечь к этому Джеки. Она отказывается. Он продолжает сам. Джеки хмуро на него смотрит.
Мелодия стихает, заставляя угомониться доктора. Снаружи доносится шум мотора.
Джеки. Кто-то приехал.
Доктор подходит к окну и смотрит.
Доктор. Вас не интересует, кто?
Джеки. В последнее время я утратила интерес к неожиданным визитам. Это плохо сказывается на цвете лица. Если постояльцы, примите их. Если кто-нибудь заблудился, будьте столь любезны, доктор, проводите их до того места, где они проскочили поворот, пожалейте им счастливого пути и проследите, чтобы двинулись в нужном направлении. Я буду у себя.
