Николай Погодин - Поэма о топоре
Евдоким. Скажут же — узкое место! (Плюнул.) Ах ты, «Мофей»-Тимофей! Вот стерва! Восемьсот? (Чихнул.) Правильно. Восемьсот. За каким же чортом я восемь дней мокрого в рот не беру? Воздражение в носу получилось. А? Я агрегат составлял, один нагрев придумал.
Кваша (задумчиво). Вы, господа хорошие, дураки.
Евдоким. Одного уезда с вами.
Кваша. Ты, Евдоким, кто?
Евдоким. Архимандрит печерский.
Кваша (вдруг жестикулирует). Я б на вашем месте… Господствующий класс… Я бы на вашем месте показал господствующий класс! (Оглянулся. Значительно.) Нажмите на инженерно-техническую секцию. Сидят, резолюцию проектируют… Сынки знаменитых папаш. Ставь к стене; в трое суток молот «Мофей» переконструировать. Ты меня понял?
Евдоким. Понял.
Кваша. Я тебе ничего не говорил. Понял?
Евдоким. Ага… Понимаю.
Кваша. Прямо в газете ставьте: или — или. Трое суток — и «Мофей» дает полторы тысячи. Дура ты! Твой проект одного нагрева все производство, в самом принципе, перебрасывает на десять лет вперед, а тебе дают «Мофей»… Ты и сел на заднее место, выпучил глазищи и барахтаешься, а ты имеешь право приказать. Понял? Я тебе ничего не говорил. Действуй! Мы за месяц весь завод приведем к единой системе. Ты знаешь, что это будет? Тут у нас зазвучит поэма… поэма о топоре.(Ушел.)
Евдоким. По-э-ма… Во, брат, разговор какой, ни черта не поймешь: чи он тебя похвалил, чи он тебя выругал. Поэма! Эй, вы, помощнички, по-э-ма!
Издали слышно: «Раз, два, взяли!.. Раз, два, взяли!»
Подогревай задочки, браточки, подогревай! (Про себя.) Теперь мы всю астрономию узнали: по-э-ма!.. «Мофей»! «Тимофей»!
Пятнадцать кузнецов выкатили на бревне чугунный фундамент пресса.
Здравия желаю, благородные короли!
Елизар. Здоров, туз!
Евдоким. Вижу, ребята, у вас мигрень: есть охота, работать лень.
Дуванов. Вон у Митрошки желудок слабый: что ни съест — мало.
Евдоким. Народ нежный, что и говорить. Пять агрегатов — двадцать пять станин… Это когда же, богатыри, мы их с вами установим? Раз-два… раз-два… завыли, как дьячки с похмелья. Пятнадцать душ над станиной ходят, как мордовскую невесту торгуют. Милая, родная, где ж тебя пощупать, где ж тебя почесать?.. Ударники!
Митрофан. Тяжело.
Евдоким. Ударнику не может быть тяжело.
Дуванов. Евдоким, ты эту братию на три бригады разбей, а то мы друг на друга любуемся — красота необыкновенная.
Илюша. Ты, Евдоким, председатель коллектива, тебе и планы составлять.
Евдоким. Корпус, разделяйся на три дивизии! Брысь по пяти!.. Брысь, говорю, брысь, брысь, брысь!
Елизар. Вот чорт! Что мы тебе — кошки на крыше?
Дуванов. Мы берем «Мофей»… (Евдокиму.) «Мофей» — второй в агрегате?
Евдоким. Второй… Илюша, разговор есть. Займись-ка.
Илюша. Есть, капитан.
Кузнецы ушли.
Евдоким. Как бы это выразить? Эй-эй, Баргузин, подь сюда! Я ни с кем не говорил. Мне, значит, самому, значит, вроде как во сне, пришла в голову такая мысль, что инженерно-техническую секцию надо поставить к стенке.
Илюша. Ты, Евдоким, как?.. Проснулся?
Евдоким. Ты меня не дурачь. Не в том смысле. Как бы это выразить?.. Понимаешь, надо приказать нажать… к стенке! Или-или!.. Сам Кваша открыл мне… Стой! Кваша ничего не говорил… Да ну ее, дипломатию!.. Товарищи, вы знаете, что такое молот «Мофей»?
Баргузин. А-а… Знаем. Узкое место!
Евдоким. Кваша говорит: «Жмите, давите, бейте, к стенке жмите — и в три дня переконструируют». Сам. «Я, — говорит, — ничего не говорил».
Баргузин. Это он так сказал?
Евдоким. Да.
Баргузин (Давиду). Понимаешь?
Давид. Ясно.
Евдоким. Как быть? А?.. Думаю всем моим коллективом навалиться. Илюша напишет статью, мы все подпишемся и через «Атаку» опубликуем.
Давид. Ясно. Целую полосу. Кто пишет? (Илюше.) Ты? Пиши. Иди в редакцию.
Евдоким. Пиши, душа из тебя вон! Пиши, вот так… Так и… по-эма!..
Илюша. О чем писать, люди добрые?
Евдоким. «Мофей»…
Илюша. Ну, «Мофей»…
Евдоким. Да какого ты чорта белки выкатил? Молот «Мофей» не знаешь? Восемьсот пропускает, надо в два раза.
Давид. Установка под углом вызова инженерно-технической секции на соревнование.
Илюша. Набрано. (Ушел. За ним идет Давид.)
Евдоким. Ну и работка! Одно сковырнешь — на тебе другое, другое сковырнешь — на тебе третье. Эх, жизня-борьба.
Баргузин (оглянувшись). С частями плохо. Выкупать нечем.
Евдоким. Чего ж там в кассе труба?
Баргузин. Тут, Евдоким, крылья опускать не черта. Нам надо подсобрать твой актив и подумать. Больно ударил по заводу прорыв с топором. Мы в тресте за счет других заводов жить стали. Нахлебники! Кумекаешь? На чужой шее сидим. А опыты с нержавеющей… стоят чего-нибудь?.. Директор самовольно векселя давал и завяз. Уполномоченный к нам приехал. Слыхал?
Евдоким. Видал… Тоже лазают тут!
Баргузин. Он свое сообщает куда надо. А нам кредиты закрыли. Партийное руководство считает, что тут надо безболезненно закончить все. Надо… Мы видим, в чем дело. А им сверху видать хуже. Неважно. Крылья опускать нечего. Ты знаешь, нынче партийное собрание постановило отдать половину месячной заработной платы взаймы заводу. Подсчитали — сумма, а все-таки на выкуп всех частей нехватает. Сам знаешь — хозрасчет. Жесткое дело!
Евдоким. Выходит, детали не получим?
Баргузин. Не знаю. Скорее всего — нет.
Евдоким (показывает вокруг себя). Зачем тогда эта богадельня? Одно сковырнешь — на тебе другое… Угу… (Сел на чугун.) Угу… Погодь-ка, товарищ Баргузин… Что-то у меня сердце слабое стало. Чай пью, а чай — вредный для сердца напиток… Ну-ка! (Встал.) Пять длинных, два коротких — тревога по коллективу! (Подошел к колоколу, дал сигнал, захохотал.) Тревога!
Баргузин. Что ты делаешь, Евдоким?
Евдоким. Тревога в первом ударном коллективе… Армия! Сподвижнички! Сюда!
Гул. Бегут люди.
(Звонит пять длинных, два коротких. Кричит.) Тревога!.. Оборона!.. Сигнал на бой!..
Затемнение. Часть цеха. Похоже на красный уголок. Здесь все кузнецы и точильщицы. Евдоким на столе.
Спрашиваете, почему тревога? Сейчас скажу, дайте подумать. (Баргузину.) Ты поближе, поближе… Ну, молодцы, большое несчастье произошло на нашем предприятии. У нашего секретаря партийного коллектива, товарища Баргузина, жена двойню родила.
Баргузин. С ума сошел!
Евдоким (Баргузину). А ты не дыши… Ежели я сказал родила — значит, родила. (Весело.)Двойня, понимаете, мальчишки… шустрые. Крестить, октябрить, обуть, одеть, молока, кашки, русской горькой… Короче говоря, без сотни погибель. Настигло горе человека, он к ударникам в коллектив: «Братва, выручай до получки!» — «В чем дело? — говорю. — Мигом!» В колокол. Два слова коллективу, сто рублей на бочку — и все мы кумовья. Проголосовано? Ну, ясно!.. Товарищ Баргузин, стой! Никто с места не сходи. Притча кончилась. Вы спрашиваете, почему тревога? Наш завод металл рожает. На мартенах, на термических печах, на агрегатах, прессовых установках, в прокатке, у закальщиков, у Знаменского в лабораториях, кругом… у них, у наших баб в точилке, рождается высокая сталь. Лопаются жилы, из самого твоего сердца текут слезы…(Замолчал.) Ну, что?.. Ну, что вы молчите, сукины сыны, когда я не могу говорить?.. Понимаете, не Баргузину деньги надо, а заводу надо отдать взаймы полмесячную заработную плату. Нам не на что выкупать детали. Части. И все лопается. Ну, что? Ну, что вы молчите, когда я не могу говорить?.. Вот почему тревога, ударный коллектив! Ну?
Поднимается несколько рук.
Дуванов. Дай-ка… (Вскочил на стол.) Можно смолчать, конечно, но тогда незачем ставить агрегаты. Можно бросить завод, но тогда надо бросить партию большевиков. Можно не рожать нам тут металла, — на кой он чорт, за границей металла хватит, — тогда давайте открывать ворота интервенции.
Пока он говорит, кузнецы поднимают руки.
