Коллектив авторов - 12 великих трагедий

Ответь же!
Иль ты не можешь говорить? Иль буря
Сковала холодом язык твой?

Гвидо
Ферранти, твой отец ликует нынче.

Как, это вы?

Я долго ждал тебя.

Я вас не ждал, но вам я очень рад.
Я вам скажу, что я намерен сделать.

Сначала выслушай, что я придумал.
Поставил у ворот, ведущих в Парму,
Я лошадей: когда свой долг свершишь ты,
Мы тотчас же ускачем; завтра ночью…

Тому не быть.

Нет, это будет!

Граф!
Я герцога решил не убивать.

Я, верно, не расслышал. Повтори.
Года мой слух ослабили, я стар.
Что ты сказал? Что, ты своим кинжалом
Отмстишь убийство своего отца?
Не так ли?

Нет, я повторяю, граф,
Что герцога решил не убивать.

Не может быть; мне чувства лгут; быть может,
Твои слова доходят искаженно.

Вы верно слышали: я не убью.

А как же клятва, о изменник, клятва!

Решился я нарушить эту клятву.

А что ж убийца твоего отца?

Вы думаете, будет рад отец,
Увидя на руках моих кровь старца?

Он будет ликовать.

Нет, я не верю,
Иначе думают на свете том:
Отмщенье мне, и аз воздам.

Но ты
Орудие отмщенья.

Не орудьем
Карает Бог, но правою десницей.
Я не убью.

Зачем же ты пришел?

Я в спальню герцога решил пробраться,
И спящему я положу на грудь
Кинжал с письмом; когда проснется, он
Узнает, в чьих руках он был и кем
Был пощажен. Вот доблестная месть,
Иной я не хочу.

Ты не убьешь?

Нет.

Недостойный сын великих предков!
Ты терпишь, чтобы тот, кем был отец твой
Постыдно продан, – жил!

Не вы ли мне
Убить его на рынке помешали
В тот первый день?

Тогда не время было,
Оно пришло, а ты теперь, как дева,
Лепечешь о прощенье!

Нет, о мести.
Ее свершит сын моего отца.

Ты – трус. Бери кинжал, ступай немедля
В ту комнату и герцогское сердце
Мне принеси. Когда он будет мертв,
Ты будешь вправе рассуждать о мести.

Вас заклинаю честью и любовью
К отцу покойному, ответьте, граф:
Ужели мог бы мой отец достойный,
Отважный рыцарь, благородный воин,
Прокрасться ночью в спальню, словно вор,
И спящего зарезать старика,
Хотя б он был им оскорблен: ответьте!

Ты клятву дал! Исполнить должно клятву.
Дитя! Ты думаешь, что я не знаю
Твоих сношений с герцогиней!

Лжец,
Молчи! Не так чиста луна на небе,
Не так безгрешны звезды!

Все ж – ты любишь.
Не знаешь ты, что женская любовь
Игрушка в жизни.

Для тебя, быть может:
В твоих, старик, бессильных жилах кровь
Едва стучит; твои глаза слезятся,
И в них войти не может красота,
Усталый слух твой чуткость потерял,
И для него нема певучесть слов.
Ты говоришь: любовь! Ее не знал ты.

О, было время, при луне блуждал я.
Я клялся жить для ласк и поцелуев,
Я клялся, что умру, и вот не умер.
В плохих стихах я пел любовь – о, плохо!
Но все ж как все влюбленные. Изведал
Я боль разлуки и разгула буйство…
В конце концов мы – звери, а любовь
Под громким именем – простая страсть.

Я вижу: никогда ты не любил!
Любовь есть таинство; она творит
Прекрасней доблесть; все пороки мира
Она стирает с сердца человека.
Она – огонь чистительный, в котором
Сгорают шлаки, золото являя;
Она – весна, что из земли холодной
Выводит в светлый мир невинность роз;
Она – тот цеп, что делит от мякины
Живые зерна. В наши дни Господь
Не сходит к людям, но любовь меж нами
Витает, как его чистейший образ.
Любя, мы ведаем все тайны Бога
И тайны мира. Нет такой лачуги
Ничтожной или малой, чтоб в нее
Когда живущие в ней сердцем чисты
Не снизошла любовь. Но если в дверь
Кровавое убийство постучится,
Любовь и во дворце от этой раны
Умрет; и это – божье наказанье
За грех; любить не может, кто преступен.
Из комнаты герцога слышится стон.
Что это? слышали? – нет, ничего.

Призванье женщины – своей любовью
Спасать нас от грехов. Любя ее,
Ту лилию меж лилий, Беатриче,
Я понял, что достойней будет мщенье
Преступнику жизнь даровать, чем ночью
Кровавое возмездье совершить
И руки юные багрить во мраке.
И не во имя ли любви Христос,
Сам бывший воплощенною любовью,
Нам повелел прощать своим врагам?

То было в Палестине, не у нас;
Он говорил к святым, мы – только люди.

То было сказано для всех времен.

Что ж, лилия меж лилий, герцогиня
Тебе в награду даст за милосердье?

Увы! ее я больше не увижу.
Назад часов двенадцать я расстался
С ней так жестоко и в таком порыве,
Что для меня ее закрыто сердце.
С ней не увижусь.

Что ж ты хочешь делать?

Когда кинжал я положу на место,
Я Падую покину.

А потом?

Я попрошу, чтоб дож венецианский
Меня на службу принял и послал
Меня в сраженья. Не ценю я жизнь
И брошу радостно ее на копья.
Снова из комнаты герцога слышен стон.
Вы слышали? что это?

Слышу только
Я крик о мести из могилы темной.
Мы тратим время, скоро встанет солнце.
Решай: свершишь ли долг свой?

Я решил.

Отец несчастный, ты отмщен не будешь!

Еще несчастней – быть отцом убийцы.

Но что такое жизнь?

Не знаю, граф.
Не я дал жизнь, не мне ее отнять.

Благодарил я Бога редко; ныне
Благодарю, что не имею сына!
Нет, не отца в тебе струится кровь,
Когда, врага держа в своих руках,
Его щадишь ты. Лучше бы остаться
Тебе в простой семье, где вырос ты.

Быть может, было б лучше, но еще
Мне было б лучше вовсе не родиться.

Прощай!

Прощайте, граф. Настанет день,
Вы месть мою поймете.

Никогда

Мое решенье знаешь ты, отец,
И этой местью будешь ты доволен.
Я герцогу оставлю жизнь, но верю
Я поступаю так, как хочешь ты.
Не знаю, в силах ли наш смертный голос
Проникнуть за врата стальные смерти
И знают ли умершие, что мы
Творим во имя их иль не творим.
Но чье-то здесь присутствие я чую,
Со мною рядом чья-то тень стоит,
Уста бесплотные моих коснулись;
Благословляю их.

Отец, ты ль это?
О, если б, одолев уставы смерти,
В телесном образе предстал ты мне,
Чтоб я припал к руке твоей! – Все тихо.

То ночь обманами тревожит чувство.
Как в кукольном театре, ночью мы
Там видим нечто, где нет ничего.
Но поздно. Мне пора за дело.

Письмо найдет, проснувшись, и кинжал.
Он ужаснется ли за жизнь свою?
Покается, изменится, захочет
Жить лучше? Или только посмеется,
Что пощадил я злейшего врага?
Мне все равно. Твое, отец, веленье
Я исполняю и веленье той,
Через которую тебя познал!