Грег Гамильтон - Снукер
Лукреция. – Мир его праху!
Джефри. – Он жив, женился во второй раз, счастлив и благоденствует.
Лукреция. – Неужели такое возможно: жениться, быть счастливым и процветать?
Джефри. – Представьте, да, хотя в это и невозможно поверить. Вероятно после брака с моей дочерью, заставившего его кардинально изменить взгляд на жизнь, ему попалось нечто особенное, полностью отвечающее его нынешним воззрениям… Что это мы все о благополучии других? Давайте озаботимся собственным. В этот непогожий зимний день нет лучшего средства для успокоения разгулявшихся нервов, чем старое доброе виски – непременный атрибут добропорядочной английской семьи – и партии в снукер. Поддержите тенденцию к расслаблению, мисс Фейзероу. Махните стаканчик!
Лукреция. – Я на работе.
Джефри. – Которая в том и заключается, чтобы следовать всем моим прихотям. Ну так и последуйте. Что вам плеснуть? К чему склоняется ваша неприкаянная душа?
Лукреция. – В настоящий момент она очень даже на месте, сэр.
Джефри. – Значит, вам хорошо у нас?
Лукреция. – Капельку мартини, если не возражаете…
Джефри наполняет бокалы.
Джефри. – Возражаю? Да я просто мечтаю вас напоить и этим воспользоваться!
Лукреция. – Теперь понятно, к чему сводятся ваши прихоти.
Джефри. – Я нормальный мужчина, Лукреция, но, знаете, вы не в моем вкусе. Да…
Лукреция. – Это радует, сэр.
Джефри. – Скажу вам по секрету: с тех пор как я начал ощущать себя лицом определенного пола, питаю пристрастие к длинноногим блондинкам. Так заурядно, правда? Отпрыск из благополучной английской семьи, и тот бы внес в этот вопрос какое-то разнообразие… Когда я упомянул о том, что надеюсь воспользоваться вашим состоянием, буде вам вздумается напиться, я имел в виду возможность выиграть у вас в снукер.
Лукреция. – Весьма своеобразная трактовка маневра, который вот уже столько веков все мужчины на Земле трактуют совершенно определенно… С вашего разрешения я начну.
Джефри. – Прошу вас, Лу!
Лукреция наносит первый удар. Последующий диалог происходит под стук шаров.
Лукреция. – Надо было ударить чуточку посильней.
Джефри. – Одно из несомненных достоинств таких неофициальных турниров, как наш, заключается в том, что во время игры мы можем обмениваться мнениями и комментировать удары друг друга. Представляете, что было бы, если бы в финальной серии на Кубок мира после неудачного удара Ронни О’Салливан сказал бы Стивену Хенри: «Что это с тобой, парень?»
Лукреция. – Отдавая дань моему глубокому к вам уважению, в нашем случае я сказала бы иначе: «Вы что, сэр?»
Джефри. – Да, да, Лукреция, вы совершенно правы. Надо было играть красного в середину. Чертова спешка! Скорость – далеко не всегда гарантия быстроты, приводящей к цели, а кратчайший путь на поверку может оказаться самым протяженным из всех.
Лукреция. – Я думаю, что если бы вы раздумывали над позицией целый час, результат был бы точно таким же.
Джефри. – С чего вы взяли?
Лукреция. – Решительность мужчины базируется на его жизненном опыте, соединенным с легкомысленным отношением к нему. Вы – очень обстоятельный человек, мистер Чемпион. Чересчур обстоятельный! Пока вы будете раздумывать, пить вам чай или нет, вода в чайнике выкипит.
Джефри. – У меня огромный жизненный опыт, и я наплевательски отношусь к нему. Чего вообще стоит этот самый опыт, если какой-нибудь мальчишка запросто обставит тебя только потому, что ему неожиданно пришло в голову то, что никогда не приходило тебе?
Лукреция. – И еще вы очень напряжены, это видно невооруженным взглядом. Расслабьтесь, и сразу же забьете черный направо.
Джефри. – Как?
Лукреция. – Забить?
Джефри. – Расслабиться.
Лукреция. – Улыбнитесь. Улыбка так редко воцаряется на вашем челе. Окружающим это должно понравиться.
Джефри. – Улыбка – это всего лишь результат соответствующим образом напряженных лицевых мышц. Напряженных, мисс Фейзероу. Напряженных, а не расслабленных! Окружающим нравится лишь сумма прописью при условии, что эта сумма достаточно серьезна. Представляете, если бы все они объединили свои требования и запросили больше, нежели я смог бы им дать? Мысль об этом заставляет постоянно находиться в напряжении. В молодости и сейчас. С мужчинами и женщинами. На Советах директоров и на Соломоновых островах, где однажды в жизни расслабуха была настолько полной, что хотелось остаться там навсегда. Я всю жизнь держал боевую стойку. Меня били, порой нещадно, безо всяких правил, сбивали с ног, но я ухитрялся подняться, и тогда поверженным оказывался тот, кто уже торжествовал победу. Я держался всю жизнь, и это, пожалуй, единственное, что мне в ней удалось. Не играйте с судьбой, Лукреция. Если удар за ней и шар на игре, он обязательно окажется в лузе.
Лукреция. – Что же делать?
Джефри. – Сделайте снукер. Если вам повезет, судьба промажет разок-другой, а вы тем временем что-нибудь придумаете.
Лукреция. – Выходит некто и говорит: «За то, что вы так хорошо держались, вам причитается»… Разве за то, что вы держались, вам причитается?
Джефри. – Все, что мне причиталось, я уже получил от окружающих меня людей. От тех, кого в глаза не видел. От дочери. От супруги, к счастью, бывшей, которая, кстати, отнюдь не хуже всех прочих женщин и приятно отличается от них своей предсказуемостью: ты всегда знаешь, сколько она запросит. Я в том благословенном возрасте, когда начинаешь понимать, что кое-какие повороты ты проскочил, а обратной дороги нет. У меня есть все, что можно пожелать. Есть ли смысл держаться?
Лукреция. – Скажите, Джеф, с поправкой на вашу обеспеченность и просветленность, чего бы вам больше всего хотелось?
Джефри. – Бросить все, смотреть на облака и думать о том, что они несутся к югу…
Лукреция. – Я уже докладывала вам, сэр, что у нас юго-западный ветер, так что ваши облака сегодня несутся на северо-восток.
Джефри. – При всей вашей многогранности, мисс Фейзероу, в вас напрочь отсутствует романтика. Неужели хотя бы сегодня нельзя было бы исказить эту конфиденциальную информацию?
Лукреция. – Ветер – необузданное дитя природы, сэр. Даже вам не по силам повернуть его к югу.
Джефри. – Как изменилась жизнь!.. Когда-то стриптизершей считалась особа, появлявшаяся у шеста в пижаме. А теперь женщины берут на себя смелость просвещать нас в области атмосферных явлений.
Лукреция. – Какая связь между интеллектуальным ростом женщины и стриптизом?
Джефри. – Та, что, выросши интеллектуально, они стали раздеваться где угодно, по поводу и без, и никто не называет это стриптизом… Снукер!.. Раз уж предсказание погоды для вас – плевое дело, может, скажете, какие новации нас ожидают в деле поголовной стриптизации населения?
Лукреция. – Что вы имеете в виду?
Джефри. – Все уже разделись. Что дальше?
Лукреция. – Дальше они начнут одеваться.
Джефри. – Очевидно, это как-то связано с предстоящим изменением климата. А на столе меж тем остался один-единственный шар – черный – и сейчас вы его забьете.
Лукреция. – Не сомневайтесь!
Джефри. – Кажется, я опять проиграл. Вот так всегда, когда дует этот чертов юго-западный ветер.
Занавес
Действие второе
Картина третья
Помещение, которое, как и бильярдную Джефри, можно смело назвать многофункциональным. Письменный стол с компьютером. Диван и кресла, бар с холодильником и телевизор. За столом восседает Лукас Фербенкс в клетчатой рубашке и джинсах. Пенелопа Чемпион устроилась в кресле с бокалом в руке. На ней яркое летнее платье, из чего можно заключить, что за окном лето.
Пенелопа. – В этом заведении подают отличный мартини. Твои таланты, Лукас, удачно сконцентрировались в двух-трех областях человеческой деятельности. Поэтому то немногое, что тебя занимает, ты делаешь великолепно.
Лукас. – В то время как большинство из нас интересуется всем и толком ничего не умеет. Не в этом ли секрет преуспевания одних и прозябания других? Премиленькое платье, Пенни. Глядя на тебя, я всегда думал о том, что предназначение джинсов определили совершенно неправильно. Они – не одежда, как принято считать, а всего лишь средство выгодно подчеркнуть топографические особенности местности. Этот прикид имеет ту же особенность.
Пенелопа. – И к тому же, как я недавно установила, его можно стянуть столь же быстро, как джинсы. Жаль, что в этом захватывающем эксперименте мне ассистировал не ты.
