Евгений Шварц - Приключения Гогенштауфена
Гогенштауфен. Случилось что?
Маруся. Нет… Скучно стало…
Гогенштауфен. А говорила – надо спешно передать?
Маруся. Это я со страху выдумала. Я хозяйки твоей боюсь.
Гогенштауфен. А ты ее не бойся.
Маруся. Она когда на меня смотрит, что-то шепчет. Не то молится, не то ругается.
Гогенштауфен. А-а, да. Это она насчет кухни боится. Переедешь – будешь готовить. Она боится.
Маруся. А ты уже сказал, что я переезжаю?
Гогенштауфен. Да… То есть нет еще… Я ей напишу. Она сама каждый день говорит… Но не в этом дело! Будь осторожнее, Маруся, будь осторожней!
Маруся. А что такое?
Гогенштауфен. Не могу объяснить – сложно. Ну, будут, например, меня ругать – не верь!
Маруся. Что ты! Кто тебя будет ругать? Все говорят: вот талантливый… Экономист – и вдруг талантливый… Тебя все любят!
Гогенштауфен. Никому не верь, ничему не верь.
Маруся. А тебе?
Гогенштауфен. Мне, конечно, верь.
Маруся. Я к тебе… приду сегодня?
Гогенштауфен. Да… А пока прощай. (Обнимает ее. Свисток. Гогенштауфен торопливо надевает кепку. Исчезает.)
Маруся. Что такое? Куда он исчез? Или это у меня опять голова закружилась?
Голос Гогенштауфена. Прощай, Маруся.
Маруся. Ты где – за дверью?
Голос. Да, вроде.
Маруся. А как ты исчез? Молчит. Конечно, он просто ушел. Всегда у меня от него так голова кружится, что прямо неудобно. Интересно – у всех это бывает или только у меня?
Сцена меняется. Кабинет Упыревой. Кончается обеденный перерыв. За столом пьют чай Юрий Дамкин, Журочкин, Арбенин, Брючкина. Упырева сидит в стороне. Возле нее Кофейкина, Бойбабченко, Гогенштауфен.
Журочкин. Страшно, товарищи, прямо страшно делается. Как можно бухгалтерии касаться? Бухгалтерии касаться нельзя. Это такая система, которая вечная. А Гогенштауфен подлец. Это – раз! Наглец – это два! Пройдоха – это три! (Говоря «раз», «два» и «три», отбрасывает эти цифры на счетах.) И в итоге получается черт знает что! Когда мне было лет восемнадцать (отбрасывает на счетах восемнадцать), я сам иногда ночью думал – а нельзя ли, например, отчет упростить? Нельзя, вижу! Нет! Зачем вертится Гогенштауфен в бухгалтерии? Что нюхает? Все трусость! Боится, что недостаточно старается. Вдруг не заметят. Хоть бы провалился он со своим проектом.
Бойбабченко шлепает его по лысине.
(Вскакивает). Какое странное явление! Что-то теплое стукнуло меня по голове! Вот… Довели… Стукать начало меня!
Арбенин. Нервы.
Журочкин. Конечно! Довели…
Кофейкина. Поаккуратнее надо. Они нас не видят и не слышат, но чувствуют, если коснешься… Чудо чистое, вполне научное.
Гогенштауфен. Ну, когда же, когда все это выяснится? Обеденный перерыв кончается.
Кофейкина. Смирно…
Брючкина (хохочет. Подходит к зеркалу, у которого стоит Бойбабченко. Поправляет волосы). Гогенштауфен такой чудак.
Бойбабченко. Чего она лупится на меня?
Кофейкина. Она сквозь тебя в зеркало глядит.
Брючкина. Ужасный чудак.
Бойбабченко. Ты хороша.
Брючкина. Недавно я иду, а он щурится на меня…
Бойбабченко. Ослепила, подумаешь!
Брючкина. В ваших, говорит, очах есть бесенок. Я так хохотала! Зачем это ему?
Бойбабченко. Точно, что незачем!
Арбенин (Упыревой). А скажите, атласная, это верно, что в сферах к его проекту отнеслись скептически?
Упырева. Не имею пока права сказать. Но…
Арбенин. Я это знал заранее. Все очень хорошо знал.
Упырева. Проект хороший.
Бойбабченко. Вот хитрая скважина!
Упырева. Гогенштауфен – человек талантливый.
Арбенин. Я так и знал, что все это скажете, шелковая. Знаю я таких. Очень хорошо знаю… Талантливый! Все люди одинаковы! Он такой же человек, как и все. Ловкач, пролаза, приспособленец, лентяй!
Упырева. Доброжелателен. Его любит периферия.
Журочкин. Доброжелателен! Это ломанье, и все! Как можно быть доброжелательным, когда приходит человек ко мне, чтоб я ему деньги выписал! Я как увижу такого из своей стеклянной клетки, так в момент зверею от страха. Все идет гладко – вдруг здравствуйте, ассигновка! Да мало ли что по смете! Убил бы!
Арбенин. Все эго я знаю, все понимаю… Побывал бы он в шкуре юрисконсульта среди людей без малейшего признака юридического мышления.
Брючкина. А в машинописном бюро красиво? То это экстренно, то это экстренно. А мне-то что? (Хохочет.) У нас на периферии есть один химик. Огромный-огромный – его путают на улице с Петром Великим.
Бойбабченко. Пугаются должно – памятник идет.
Брючкина. Он как приедет, сейчас скачет в машинописное бюро.
Бойбабченко. На лошади аль пешком?
Брючкина. Увидит меня и вздыхает. И щурится. Я всегда так хохочу. Зачем это ему нужно? Вот к нему я все-таки доброжелательна. (Хохочет.) Петр Великий! Ах-ах!
Упырева. Его проект может вызвать большое оживление.
Кофейкина. Подначивает, подначивает, натравливает!
Арбенин. Оставьте, фильдекосовая! Однако проект не одобрен? Периферию распускать надо, а?
Журочкин. На голову себе сажать?
Брючкина. Перед посетителями унижаться?
Арбенин. Я давно предлагаю завести пропуска.
Журочкин. Святые слова!
Брючкина. Лезут совершенно неинтересные люди.
Журочкин. Хотя бы один день никто не пришел, никто бы не мучил. К двум принес кассир из банка деньги, к шести обратно сдал бы ту же сумму, копеечка в копеечку. Ходили бы бумаги внутри аппарата! Работала бы машина для одной красоты. Ах… Простите, что мечтаю, но очень я изнервничался! Вчера, например, читал я книжку и расплакался. А книжка-то смешная. «Вий» Гоголя. Изнервничался. Стукает меня.
Дамкин хохочет.
Журочкин. Что это вы?
Дамкин. Ха-ха-ха! Наелся. А вы, детки? Детка Упырева? Детка Брючкина? (Хохочет.) Хорошо. Да, товарищи, слышали новость? Я себе зубы вставил. Стальные. Нержавеющей стали. Жарко! Люблю жару. Я люблю. Я… у меня… мне…
Входит Маруся Покровская.
Привет, детка… Ля-ля-ля-ля.
Журочкин. Привет, товарищ Покровская.
Арбенин. Что это вы будто не в себе?
Маруся. Вот утренняя почта, я разобрала. (Вдруг закрывается платком. Плачет.)
Гогенштауфен. Маруся!
Кофейкина. Вот оно! Началось!
Упырева. Что с вами?
Журочкин. Может, нервы? Может, вас это… стукнуло?
Брючкина. Кокетничает!
Арбенин. Все я знаю, все понимаю.
Дамкин. Утешим, утешим!
Упырева. Погодите. (Отводит Марусю на авансцену. Невидимые ее окружают.) В чем дело? А? Ну, скажи… Я старший товарищ, я опытней тебя… Пойму. Письмо, что ли, получила?
Маруся качает головой.
Из дому? Нет? А откуда? Ах, от него? От Гогенштауфена?
Маруся кивает головой.
Гогенштауфен. Что такое?
Кофейкина. Началось! Началось!
Упырева. Поссорилась?
Маруся. Нет… Он только что сказал: никому не верь, только мне верь! И вот такое страшное письмо… вдруг… А говорил – верь.
Упырева. Издевался… Намекал, чтобы письму верила! Он этим известен.
Маруся. Известен?
Упырева. Большой подлец с женщинами. Так хороший человек, а с женщинами – зверь!
Гогенштауфен. Я…
Кофейкина. Не мешай!
Упырева. Иди домой, успокойся, но ему ни слова. Не унижай себя. Иди умойся. Иди. Я подойду…
Маруся уходит.
Упырева хохочет.
Свист и шипенье, похожие на змеиные.
Журочкин. Как мне этот шип действует на мозги!
Брючкина. Чего эта фифа ревела?
Упырева. Страсть…
Брючкина. К Гогенштауфену?
Упырева. Ошибаетесь…
Дамкин.
Глазки
Сулят нам ласки,
Сулят нам также
И то и се!
Арбенин. Я так и знал, я был совершенно уверен, что в случае неудачи проекта Гогенштауфен будет оставлен этой девочкой.
Упырева (разбирает почту, напевает). Там, где были огоньки, стынут, стынут угольки. Вам письмо, товарищ Брючкина.
