Герхард Гауптман - Перед заходом солнца
Фрау Петерс. Говорят, она очень набожна.
Пастор. Она, по милости Божьей, обладает скромным, истинно сердечным благочестием, а это, фрау Петерс, в том суетном светском кругу, где она выросла, что-нибудь да значит. Но у бедной девушки большие заботы… она плакала.
Фрау Петерс. Так и с моей Инкен бывает, господин пастор… Но фрейлейн Беттину я много лет не видала в вашем обществе.
Пастор. Я сам часто бывал у нее – это было связано с нездоровьем тайного советника. После смерти супруги он был в очень опасном состоянии, его и теперь еще всячески оберегают. Он иногда бывает у вас, фрау Петерс?
Фрау Петерс. Да, иногда он оказывает нам эту честь, господин пастор.
Пастор. Беттина живет только для своего отца. Собственно говоря, ничего другого для нее в жизни не существует. Если бы с ним что-нибудь случилось, думаю, она бы этого не пережила.
Фрау Петерс. Что же может с ним случиться, разрешите спросить?
Пастор. Не скажу, чтобы я проник во все извилины его душевного состояния. Болезнь коварна; говорят, он с трудом сохраняет душевное равновесие. Все время боятся повторного приступа.
Фрау Петерс. Когда тайный советник бывает у нас, мы не замечаем у него угнетенного настроения.
Пастор. Вот как? Я сообщу об этом фрейлейн Беттине. Убежден, что это ее обрадует. А как вы относитесь к слухам?
Фрау Петерс. К слухам, господин пастор? Я ничего о них не знаю.
Пастор. Так часто бывает с теми, кого они больше всего касаются.
Фрау Петерс. Ради Христа, что это значит?
Пастор (после короткой паузы). В моем распоряжении не более двух минут. Но я, фрау Петерс, хочу их по возможности использовать. Я знаю вас как разумную женщину, которая доказала, что у нее всегда здоровые суждения по всем жизненным вопросам. Визиты тайного советника к вам вызывают некоторое беспокойство как у Беттины, так и у всей семьи Клаузен.
Фрау Петерс. Беспокойство? О чем, собственно?
Пастор. Насколько я понял Беттину, с некоторого времени его состояние снова ухудшилось. Возможно даже, что его визиты к вам не причина, а следствие этого ухудшения. Сам я об этом судить не могу: у меня не было случая для наблюдений. Может быть, вы могли бы что-нибудь сказать мне об этом?
Фрау Петерс. Говорили о какой-то болезни тайного советника; будто бы он медленно и с большим трудом преодолел ее. Когда он бывает со мной и с Инкен, мы никакой болезни не замечаем. Для своих семидесяти лет он еще очень моложав.
Пастор. Не слишком ли моложав?
Фрау Петерс. Господин пастор, вы намекаете на Инкен? У меня нет никаких данных, чтобы вынести то разумное суждение, на которое вы считаете меня способной, господин пастор. С внешней стороны отношения тайного советника с моей дочерью кажутся совершенно невинными. Они даже не говорят друг другу «ты»…
Пастор. Это с внешней стороны. А с внутренней?
Фрау Петерс. Ну, да не влезешь же людям в душу!
Пастор. Носятся нелепые слухи, будто тайный советник намерен жениться на Инкен. Не удивительно, что семья Клаузен вне себя.
Фрау Петерс. Я, как мать, не могу смотреть на это глазами Клаузенов.
Пастор (встает). Ну, а теперь я хочу немного сосредоточиться перед святым обрядом. (Делает несколько шагов, колеблется и возвращается.) Я думаю, что поступлю правильно, если хотя бы в одном облегчу перед вами свою душу. Для такой разумной женщины, как вы, это послужит предупреждением.
Фрау Петерс. Я буду вам очень благодарна, господин пастор.
Пастор. Семья Клаузен владеет старинными фамильными драгоценностями, к которым присоединились и драгоценности покойной тайной советницы; для детей эти вещи – святыня! Скажите мне, – конечно, я этому не верю, – но неужели что-нибудь из этих вещей перешло в собственность вашей дочери?
Фрау Петерс. Едва ли я стала бы говорить об этом, даже если бы Инкен мне и рассказала. Но, клянусь, мне ничего не известно.
Пастор. Слава Богу! Теперь я спокоен и хочу в заключение дать вам совет: повлияйте на Инкен, пусть она никогда не принимает таких подарков. При нынешнем душевном состоянии тайного советника это было бы непростительной ошибкой.
В церковке звонят колокола.
Пастор. Будьте здоровы, фрау Петерс, меня зовут колокола: младенца несут в церковь.
Пастор Иммоос уходит через калитку в стене. Фрау Петерс нервно вяжет. К ней подходит Эбиш.
Эбиш. Чего хотел от тебя пастор Иммоос, Анна?
Фрау Петерс. Чего он хотел? Он, верно, и сам этого не знает.
Эбиш. Ах, черт, вот и управляющий!
Появляется Ганефельдт, элегантный, в летнем костюме.
Ганефельдт. Я проезжал мимо и задержал на минуту автомобиль. Добрый день, милый Эбиш. Что нового? Только один вопрос: вы получили мое письмо?
Эбиш. Да, получил.
Ганефельдт. Тут нет ничего спешного, но как вы к этому относитесь?
Эбиш. Господин управляющий, я предпочел бы остаться здесь.
Ганефельдт. Ах так! Вас не прельщает больший оклад?
Эбиш. Я привык к этому месту, и мы сводим концы с концами.
Ганефельдт. А вот и ваша сестра. – Доброе утро, фрау Петерс. – Вот что, дорогой мой, ваше решение мне теперь ясно. (Указывает на фрау Петерс.) Вы не оставите нас на пять минут вдвоем?
Эбиш. Отчего же нет, господин управляющий. (Быстро уходит.)
Ганефельдт. Во-первых, вопрос: знаете ли вы о моем предложении перевести вашего брата?
Фрау Петерс. Я узнала об этом только четверть часа тому назад.
Ганефельдт. Присядьте. Поговорим.
Фрау Петерс. У нас поспели прекрасные ренклоды и персики, господин управляющий.
Ганефельдт. Благодарю, благодарю. Мне сейчас ничего не надо. У меня мало времени, а нам каждую минуту могут помешать. Дело это не терпит огласки.
Фрау Петерс. Вы меня пугаете, господин управляющий.
Ганефельдт. Для этого у вас нет никаких оснований, фрау Петерс, пока еще дело поправимо. Вы догадываетесь, вероятно, с чем связана моя миссия?
Фрау Петерс. Нет, не догадываюсь.
Ганефельдт. Я встретил вашу Инкен в городе. Видел ее, проезжая в автомобиле. И это одна из причин моего приезда к вам. Хотя то, о чем мы будем говорить, и касается вашей дочери, лучше, чтобы ее при этом не было.
Фрау Петерс. Но ведь вы знаете, Инкен такая самостоятельная.
Ганефельдт. Именно поэтому долг матери иногда действовать через голову дочери, если это нужно для ее же блага. Скажите, отчего умер ваш муж?
Фрау Петерс. Он умер в тюрьме, наложил на себя руки. После этого начинаешь бояться всяких переездов. Его переводили на службу в другое место, и в фургоне с нашим имуществом вспыхнул пожар. Сказали, будто мой муж сам поджег фургон, чтобы получить страховую премию. Это была подлая ложь!
Ганефельдт. Простите, я не хотел бередить вашу рану. Теперь я вспоминаю, только сразу как-то не пришло в голову.
Фрау Петерс. Ничего. Я сама при каждом удобном случае всем говорю об этом. Наша совесть чиста! Стыд и позор падает на убийц в судейских мантиях.
Ганефельдт. Судьи тоже люди, и они могут ошибаться. Разрешите спросить: вы тоже против перевода вашего брата на лучшее место?
Фрау Петерс. Да, против. Тогда нам пришлось бы расстаться с ним. Мы с Инкен скорее всего остались бы здесь.
Ганефельдт. Здесь? Вы имеете в виду этот дом?
Фрау Петерс. Конечно, нет. Но где-нибудь поблизости…
Ганефельдт. А вы с дочерью не покинете нашу местность, даже если вам предложат крупную сумму? (Берет фрау Петерс за руку.) Вашу руку! Я требую полного молчания.
Фрау Петерс. Что я обещаю, то выполняю.
Ганефельдт. Итак, еще раз: будете ли вы упорствовать и останетесь ли в этой местности, если за ваше исчезновение с Инкен будет предложена сумма в сорок тысяч марок?
Фрау Петерс. Что все это значит, господин советник юстиции?
Ганефельдт. Выслушайте меня.
Фрау Петерс. Так вот до чего дошло! Хотят избавиться от Инкен? Бог свидетель: тайный советник может этого добиться и дешевле.
Ганефельдт (решительно). Тайный советник об этом ничего не знает.
Фрау Петерс. Вы хотите сказать, что он об этом ничего не хочет знать! Он прячется, подсылает других, как это всегда делается у больших господ.
Ганефельдт. Тайный советник ровно ничего не знает об этом деле и, добавлю, ничего не должен знать.
Фрау Петерс. Тайному советнику достаточно прекратить свои посещения. Он должен настолько знать мою Инкен, чтобы понимать, что она не станет бегать за ним.
Ганефельдт. Вы, как мать, не должны так относиться к этому делу. Повторяю в третий раз: тайный советник об этом ничего не знает.
Фрау Петерс. Откуда же деньги, если не от него?
Ганефельдт. Вы обещаете мне, что нерушимо сохраните тайну?
Фрау Петерс. Не трубят же на всех перекрестках, когда получают пинок ногой.
Ганефельдт. Деньги дают некоторые члены семьи Клаузен. В случае необходимости они готовы на все. Они хотят покончить с этой историей раз и навсегда.
Фрау Петерс. С какой историей?
Ганефельдт. Нет никакой истории? Тем лучше для вас. В таком случае Инкен, дай Бог каждому, за одну ночь становится богатой невестой. Вас не принуждают сегодня же сказать да или нет. Но ведь все мы люди, фрау Петерс. Подумайте! Деньги – это деньги, а случай – это случай: он не повторится. Не упускайте его, не будьте слепой!
