Борис Акунин - Зеркало Сен-Жермена
Колян: Ну. Кто не ходит, я рыло чищу
Томский: Если по-отечески, то можно. Вот еще что, mon ami, я просил распорядиться насчет ложи в опере на сегодняшний вечер для меня и Клавдии Владленовны. Что нынче дают?
Колян: Этого, блин, «Севильского цирюльника».
Томский: Вы уже были? Как вам постановка?
Колян: Да, зашли с господами юнкерами, посидели. Сначала вроде ничего, вот это: «Пора по бабам, пора по бабам».
Томский (подхватывает дальше из увертюры): Наа-на-на, наа-на-на, наа-на-на, наа-на-на-на-на-на-на.
Поют хором дальше.
Колян: А потом че-то не пошло. Есть пара-тройка хитов, остальное фанера.
Томский: Да, мне из Россини тоже больше по вкусу «Вильгельм Телль».
Колян: Какой базар.
Томский (вздыхает): Правильнее было бы сказать: «Я с вами совершенно согласен, Владимир Георгиевич» или: «Я придерживаюсь того же мнения».
Колян (старательно): Я, Вован Георгич, придерживаюсь чисто того же мнения.
Томский страдальчески хватается за виски.
Свет гаснет.
Светлое воскресенье
(1901 год)
Та же комната с некоторыми изменениями. На письменном столе появился новый предмет: деревянный лакированный ящик, формой и размером похожий на компьютер. Посередине комнаты пул с разноцветными шарами. Велотренажер, сделанный из старинного трипеда. Рядом две чугунные гири. В углу пианола, выкрашенная в красный цвет и с надписью YAMAHA.
Томский, Солодовников и Зизи. У Томского исчезли усы и пробор теперь у него прическа с чубом и подбритым затылком, как была у Вована. Одет он в красный сюртук с золотыми пуговицами и зеленую жилетку. Сияет толстая золотая цепь от карманных часов.
Доносится перезвон пасхальных колоколов. Все поочередно христосуются.
Солодовников: Костя, душа моя, ты мне стал просто как сын. Честно, без понтов. Вот подарочек тебе к Светлому Воскресенью. Заказал самому Фаберже. Ничего, с таких-то барышей не обеднею. Вот-с, из червонного золота.
Достает из коробки огромное золотое яйцо, раскрывает его. Механизм играет мелодию «Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо».
Вован: Круто! Ну, Веник! Дай чмоку всажу.
Обнимает и целует Солодовникова.
Солодовников (целуясь с Вованом): Христос воскресе.
Вован: В натуре воскресе. Я те тоже сувенир припас. Вот, цепура. (Достает из кармана массивную золотую цепь с «гимнастом».) Спецзаказ. Тут такую хрен достанешь. (Надевает Солодовникову на шею.) Чисто архимандрит.
Солодовников вынимает платок, растроганно утирает слезы.
Вован (показывая на пианолу): Зинок, ну-ка сбацай на синтезаторе «Пасхальную».
Зизи берет аккорд.
Вован (густым голосом): Блиннн, блиннн, блиннн...
Солодовников (вставая рядом, подтягивает тенорком): По-ол-блина, по-ол-блина...
Зизи (тоненько, мелодично): Четверть блина, четверть блина...
Солодовников: Хорошо у вас, истинная идиллия. Ну пойду, не стану вам мешать. Совет да любовь. Дай Бог сему очагу, как говорится, прухи и спокухи.
Вован: Ага, давай, Веник. Завтра насчет караоке-баров обкатаем. Ну, шарманочных по-вашему. Лады?
Солодовников: Лады. Ах, голубки...
Уходит.
Зизи (наигрывает на пианоле и поет): «Он уехал прочь на ночном дилижансе...»
Вован (раздраженно): На каком, блин, дилижансе? «На ночной электричке», сколько повторять!
Зизи: Электричка это электрическая лампочка. Как на ней уедешь?
Вован (вздыхая): Все-таки ты у меня, Зинка, на мозги не Хакамада.
Зизи: Не смей меня сравнивать со своими японскими кокотками! Опять был в «Приюте гейши», распутник?
Вован: Да я чисто покушать сашимов там, сушей.
Зизи: С чего? С ушей? Уж не лапши ли, которую ты мне вешаешь, отморозок? Ах, права maman: ты монстр, неблагодарный хам, бес-предельщик! Ты зачем Николиньку научил этой глупой игре в наперстки? Мальчик обыграл полгимназии, и теперь тебя вызывают к попечителю! C'est incroyable! Intolerable!
Вован (тоскливо): Ё-мое, понеслось мерде по трубам... Пропал выходной.
Стук в дверь.
Голос слуги: Константин Львович, к вам господин Буревестник.
Вован: Давай его сюда! Все, Зинка, закончила базар. Дуй отсюда. У меня с крышей заморочки.
Зизи, сердито захлопнув крышку пианолы, идет к двери, сталкивается там с Буревестником (обшарпанным господином в темных очках, с бородкой клинышком), который и не думает пропустить даму вперед. Звучит «Аппассионата».
Зизи: Не дом, а хитровская ночлежка! (Выходит.)
Буревестник: Томский, революции нужно еще две тысячи. Архисрочно.
Вован: Не борзейте, братва. (Подходит к столу, поворачивает компьютероподобный ящик, и становится видно, что вместо экрана в него вставлены счеты. Щелкает костяшками.) На типографию штуку отстегнул? На общак? На пацанов, что в Бутырках припухают, башлял? Эту, как ее, блин, маевку, авансировал? Не по понятиям выходит!
Буревестник: Понятия – буржуазный предрассудок. Вы хотите, чтоб поднялась мускулистая рука миллионов рабочего люда?
Вован мотает головой.
Буревестник: Ну так вносите пожертвование на партийную газету.
Вован: А нельзя оформить типа как договорчик рекламы? Щас с налом напряженка.
Буревестник: Безналом пускай у вас ревизионисты берут. И не торгуйтесь. Томский, тут вам не базар. Не то вычеркнем вас к чертовой матери из списка представителей прогрессивной буржуазии.
Вован (быстро): Какой базар? Базара нет. Когда Костик на прессу жидился?
Достает из ящика стола пачку кредиток, передает Буревестнику. Тот считает. Одну возвращает назад.
Буревестник: Замените «катеньку», склеенная.
Вован меняет, кладя склеенную купюру на стол. Буревестник прячет пачку за пазуху. Потом цапает и склеенную.
Буревестник (жмет Вовану руку): Спасибо. Вы настоящий товарищ. До скорого.
Выходит, подпевая «Аппассионате». За ним закрывается дверь, музыка стихает.
Голос слуги: Константин Львович, барыня зовут. (Доверительно.) Очень гневны-с.
Вован: (нервно расхаживая по комнате): На хрена мне все это надо? Там мне башляли, а тут я башляю. Да еще эта.
Истеричный вопль Зизи: Констан! Ты заставляешь себя ждать!
Вован (орет): Щас! (Тоже громко, но уже тише.) Эй, мобилу сюда!
Входят двое слуг. Первый несет огромный телефонный аппарат, второй тянет шнур.
Вован (покрутив рычажок): Але, цыпа, нумер 34-25... Зеркальная мастерская? Это Томский... Ага, мое благородие. Я осколки посылал. Склеили?.. Глядите у меня, лепилы, чтоб тютька в тютьку было!.. (Кладет трубку.) Блин, это ж сколько еще до Нового года париться!
Свет гаснет.
Главный вопрос бытия
(2001 год)
Томский сидит за письменным столом и играет на компьютере не видно, в какую именно игру, но это явно какая-то стрелялка: раздаются пальба, взрывы и прочее. Он отрастил усы, как в прежней жизни, разделил волосы на прямой пробор, смазал их бриллиантином.
Томский (напевает): «Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо...» Merde! Проклятая, хамская песня! (Дальше поет то же по-французски.) «Dis-moi, dis-moi, qu'il te faut, qu'il te faut, et peut-etre je te donne c'que tu veux...» (Громкий взрыв.) Йес! Получил, мизерабль? Знай наших, козлина! (В ужасе хватается за голову.) Что я говорю! Боже, что я говорю! (Вскакивает, поворачивается к зеркалу.) Констан, друг мой, ты превращаешься в хама! Нужно отвлечься...
Садится, берет пульт, включает телевизор. Экран залу не виден, доносится только звук.
Голос политика: ...Будем эту дилемму решать в практическом аспекте. По задумке администрации, последние подвижки в вопросе зачистки лиц кавказской национальности однозначно отображают тот негативно окрашенный факт, что наличие прецендентов вокруг так называемого инциндента...
