Владимир Валуцкий - Зимняя вишня (сборник)
Сижу, листаю глянцевый заграничный журнал. Улыбаются красотки-манекенки, дамы в немыслимых туалетах пьют коктейли, супермены курят «Кент» и «Мальборо». А вот кого-то убили: взорванная машина, труп и кровь на асфальте, полицейские— репортаж на десять страниц, и ничего не понятно, все на заграничном языке.
Хлопнула дверца. Герберт бросил сверток на заднее сиденье, обошел машину, сел за руль.
— Герберт, тебе не страшно работать за границей?
— Почему?
— Там вон, видишь, всякие страсти-мордасти, террористы.
Усмехнулся. Тронул машину, потом отвечает:
— Нет. Не страшно.
Больше ничего не объяснил.
— Ты свободна послезавтра вечером?
— Да, а что?
— Будет прием по поводу закрытия выставки. Большого веселья не обещаю, но если бы пришла — был бы рад.
— Ну конечно, зачем спрашиваешь.
— И Лариску бери, Валюшку с Сашей, пусть оживляют общество. Прости, забыл, где поворот?
— Вон, дальше.
Подъезжаем к детсаду. Бегу, возвращаюсь с Антошкой. Размахивая пистолетом, он деловито забирается на заднее сиденье.
— Здлавствуйте!
— Привет, друг Антон. Как жизнь молодая?
— О'кей! — Снова едем.
— Ну-ка, давай сюда. — Не оборачиваясь, Герберт ухватывает Антошкин пистолет. Легкая борьба, пистолет в руках Герберта, а вместо него откуда-то из-под сиденья возникает автомат, да какой! И вот он в руках Антошки, окаменевшего от счастья.
— Что надо сказать Герберту Мартыновичу?
— Спасибо…
— Теперь ты оснащен самым современным оружием. Вернее, его точной копией.
— Ты его балуешь, Герберт.
— Та-та-та-та! — почти по-настоящему строчит автомат, и разноцветные лампочки загораются на нем, к упоению Антошки.
— Герберт, — говорю я, тронутая его вниманием.
— А это — тебе. — Он снова протягивает руку и достает сверток с заднего сиденья.
— Ой, что это?
Разворачиваю — новенькие сапоги. Осенние, на самом модном низком каблуке.
— Герберт, я ведь тебя просила… — щепетильное огорчение борется во мне с радостью…
— Хочешь — можешь выбросить, но я лично против того, чтобы ты ходила с мокрыми ногами.
— Ну что ты… Я просто… Конечно, спасибо.
Антошке легче относиться к жизни. Та-та-та-та — за моей спиной, в окно расстреливает прохожих, обо всем на свете забыв.
Вот и мой дом.
— Будь здоров, Антуан, — протягивает руку Герберт.
— Ты не зайдешь?
— Нет возможности. Надо вечером встречать делегацию. Утром я закину продукты…
— Герберт…
— …и абонемент в бассейн, а насчет завтрашней поездки я позвоню сегодня попозже.
Я выхожу, но Антошке выходить очень не хочется. Изобретает, что бы еще спросить, чтобы оттянуть расставание.
— А… У Лембо — такой автомат?
— У Рэмбо, это он у бабы Сони по видику смотрел.
Герберт объясняет серьезно и обстоятельно:
— Может быть. Но, видишь ли, Рэмбо — это плохой солдат, в него хорошему мальчику лучше не играть.
— Почему?
— Идем, Антон, Герберту Мартыновичу нужно работать.
— А вы кем лаботаете?
— Как тебе сказать, Антон… Немножко покупаю, немножко продаю.
— Вы плодавец?
— Идем, Антошка, — смеюсь и вытягиваю его из машины.
— Гуд бай, фрэнд Антон!
Герберт машет рукой, поднимает стекло, и «мерседес», круто развернувшись, исчезает. А мой напрочь покоренный Антон долго и восхищенно глядит ему вслед.
На церемонии закрытия выставки, где Герберт не обещал большого веселья, веселья никакого и не было.
Какие-то дядьки произносили речи про дружбу и техническое сотрудничество, про контакты и контракты, и пока это все длилось, мы с Лариской, Валюшкой и Сашкой стояли в толпе, как чужие на празднике.
Правда, я одно поняла: Герберт действительно тут самый главный и, как один оратор отметил, не будь его, никакой бы выставки не было. И ни контактов, и ни контрактов. Герберт стоял далеко от меня, в центре событий, у камер и микрофонов, затянутый в серый костюм и в бабочке. Я все пыталась поймать его взгляд, но Герберт был строгим, важным и неприступным.
Зато потом, когда церемония закончилась, отщелкали камеры, погасли прожекторы и сыграли гимн, — все как-то быстро переменилось. Толпа направилась к экспонатам, дядьки, произносившие речи, — через площадь, к гостинице Морфлота, а все остальные, которых немного осталось, — в дверь налево. За ней оказался уютный зал приемов, и мы под руководством Герберта очутились в этом зале.
Самые активные сразу же бросились к столу с выпивкой, закуской и горками тарелочек. А тем, кто остался около Герберта, — видимо, самым близким сотрудникам и друзьям, — он, взяв меня под руку, представил очень значительно:
— А это — Ольга.
И все посмотрели на меня с пониманием и уважением.
Играет негромкая музыка, гости стоят и сидят с тарелками и рюмками в разных концах зала, кто такие — непонятно, одеты разношерстно, говорят на самых разных языках, едят и пьют, и вообще — обстановка непринужденная. Только вот мое положение не очень понятное. Вроде бы я здесь такой же гость, как все, а вроде бы и хозяйка — во всяком случае гости после заявления Герберта, кажется, так меня воспринимают. Сам Герберт расхаживает среди гостей с рюмкой, ободряюще улыбается мне издали, и я улыбаюсь ему, улыбаюсь гостям направо и налево. Вот Лариска — та поразительно быстро здесь освоилась: дымит, тянет коктейль, что-то наступательно втолковывает бородатому итальянцу.
Улыбаюсь ей, улыбаюсь ошалевшему бородачу.
А Валюшка грустная, насупившись, сидит в углу, делает вид, что глядит журнал. А сама напряженно следит за Сашкой, который нетвердой походкой, но сияя как самовар, несет через зал стакан с джусом какой-то коротко стриженной диве.
— Валюнчик, мой хороший! Ау! — приветливо подхожу я.
— Ну как можно быть таким неустойчивым?. — в отчаянии отзывается Валюшка. — Ведь все было так хорошо! Он опять не режимит. Опять набрался, ты посмотри! А эту курицу щипаную я сейчас убью…
— Сиди, не дергайся, я сама ее прикончу, — говорю я и направляюсь разрушить Сашкин альянс — но по пути встречаюсь с Гербертом, и он незаметно берет меня за руку.
— Ну как? Очень скучно?
— Люди незнакомые. А вообще…
— Идем. — Он тянет меня за собой. — Сейчас момент, когда их можно пустить на самообслуживание.
Мы выходим в выставочный павильон, Герберт открывает одну из стеклянных дверей, пропускает меня в небольшую комнату. Дверь закрывается, и сразу становится тихо. Рекламы, проспекты, каталоги, кофеварка, напитки в зеркальном баре. А кресло мягкое, сразу утопаешь в нем.
— У тебя здесь уютнее.
Он чуть расслабил ворот рубашки.
— Там — для всех, здесь — для себя. Кока, джус?
Наливает сок в высокий стакан, щипцами аккуратно бросает лед.
— Как в кино, — говорю я.
— Профессиональные навыки.
Чокаемся на расстоянии стаканами с джусом.
— Я знаешь где родился? Не поверишь. На острове Цейлон. Ныне Шри-Ланка. Отец там консулом работал. С восьми лет жил в Союзе, закончил ЛЭИ. Но видимо, гены предопределяют судьбу — опять попал за рубеж. Можешь иронизировать, но я люблю свою работу. Не могу без нее. Как альпинист без гор. Не могу без этой самой «загранки». И снова поеду, сегодня решилось.
Он поймал мой взгляд, задержавшийся на рекламном плакате с иностранными надписями и с видом большого дома на берегу озера, подошел к нему.
— Женевское озеро. Наше представительство. А вон, на третьем этаже, шесть окон справа — мой офис и моя квартира. И твоя. Если ты решишь…
Я вздрогнула, хотя каждый день ждала этого вопроса.
— А что… Уже нужно решать?
— Я тебя не торопил, но обстоятельства торопят. Во-первых, выставка закрылась, я возвращаюсь в Москву. Ты должна поехать со мной, нужно успеть подать заявление в загс, бумаги на оформление. Если я еду в Женеву… с женой…
— А во-вторых?
— Во-вторых, в Москву послезавтра приедет из Лондона мой отец. Он бывает дома не так часто.
— И что?
— Это замечательный человек. Не потому — что он мой отец и один из лучших дипработников. Он просто умница — поверь. Он один разглядел, что моя… бывшая была дрянь. Но не в этом дело. Теперь я сам поумнел и хочу, чтобы он знал это. Таких счастливых билетов, как ты, дважды в жизни не вытягивают. И я хочу знать, могу ли я представить отцу тебя как свою невесту и мать его будущего внука.
Не по себе мне. Может быть, оттого, что сквозь спокойный тон Герберта, сквозь его обычную сдержанность сейчас явно проступает непривычное волнение. Таким я его никогда не видела.
— Герберт, милый… Я еще не готова.
— Я понимаю и уважаю это. Но когда?
— Это не так просто… Скажи, только честно. А ты меня любишь?
