Юджин О’Нил - Алчба под вязами
Питер. И собираемся мы в Калифорнию, золото намывать!
Симеон. А ферму эту можешь запалить с четырех сторон!
Питер. А что от нее останется – в землю закопай!
Симеон. Мы, старик, свободные! (Откалывает коленце.)
Питер. Свободные! (Делает антраша.)
Симеон (исступленно). Ух ты!
Питер. Ух ты!
Пляшут вокруг старика нелепый индейский воинственный танец, а тот окаменел: в нем борются гнев и опасение, что они сошли с ума.
Симеон. Мы свободные, что твои индейцы! Скажи спасибо, что скальп с тебя не сымем!
Питер. Сарай не спалим да скотину не перебьем!
Симеон. Да бабу твою новую не снасильничаем! Ух ты!
Они останавливаются и качаются от дикого хохота, держась за бока.
Кэбот. Жадность к золоту, к легкому, греховному золоту Калифорнии. Вот что вас с ума свело!
Симеон (издевательски). А ты бы не хотел, чтобы мы тебе этого самого греховного золота прислали, старый ты греховодник?
Питер. Золото не только в Калифорнии сыщется! (Выходит из поля зрения старика, достает мешочек с золотыми и, смеясь, размахивает им над головой.)
Симеон. А это золото еще греховней!
Питер. Мы по морю поплывем! Ух ты! (Прыгает.)
Симеон. Свободные будем! Ух ты! (Тоже прыгает.)
Кэбот (вдруг яростно взревел). Проклинаю!
Симеон. А мы – тебя! Ух ты!
Кэбот. Да я вас на цепь в желтый дом посажу!
Питер. Старый ты скряга! Прощевай!
Симеон. Старый ты кровосос! Прощевай!
Кэбот. Проваливайте, не то…
Питер. Ух ты!
Поднимает камень, Симеон тоже.
Симеон. А мамаша-то в гостиной.
Питер. Ага! Раз! Два!
Кэбот (перепуган). Да вы что?…
Питер. Три!
Они бросают камни, которые разбивают в гостиной окна и прорывают шторы.
Симеон. Ух ты!
Питер. Ух ты!
Кэбот (к этому времени пришел в ярость, кидается на них). Да я вам все кости переломаю!
Но они, приплясывая, отходят от него, причем Симеон все еще держит под мышкой створки ворот. Симеон и Питер уходят. Кэбот возвращается, задыхаясь от бессильной ярости. Слышно, как братья запевают песню золотоискателей на старый мотив «О, Сюзанна!»:
Я плыл под парусами
Над пенною волной,
И очень грустно было мне
Припомнить дом родной!
Ох, Калифорния,
То-то благодать:
Я еду в Калифорнию
Золотишко намывать!
Тем временем отворяется правое окно верхнего этажа, и оттуда выглядывает Эбби. Она смотрит на Кэбота и с облегчением вздыхает.
Эбби. Нну – убрались они, что ли? (Ответа нет. Она продолжает тоном хозяйки.) А хорошая тут спальня, Эфраим. И кровать хорошая. Это моя комната, Эфраим?
Кэбот (угрюмо, не поднимая глаз). Наша!
Эбби, не в силах сдержать гримасу отвращения, медленно убирает голову и затворяет окно. Внезапно Кэбота осеняет ужасная мысль.
Чтой-то они сотворили! Может… может, скотину потравили или еще что!
Почти бегом Кэбот устремляется к сараю. Через мгновение дверь в кухню отворяется и входит Эбби. Какой-то момент она стоит и смотрит на Ибена. Вначале он ее не замечает. Она проницательно продолжает смотреть на него, оценивая его силу. Но помимо этого в ней пробуждается неясное вожделение, вызванное его молодостью и красотой. Внезапно он замечает ее присутствие и поднимает глаза. Их взгляды встречаются.
Он вскакивает на ноги, молча и сердито смотрит на нее.
Эбби (самым обольстительным тоном – и так на протяжении всей этой сцены). Это ты будешь Ибен? А я Эбби… (Смеется.) То бишь твоя новая мать.
Ибен (злобно). Ни черта подобного!
Эбби (как будто не расслышав – со странной улыбкой). Папаша твой много про тебя сказывал…
Ибен. Ха!
Эбби. Да ты не обижайся. Он старый.
Долгая пауза. Они пристально смотрят друг на друга.
Я не хочу корчить твою мать, Ибен. (Любуется им.) Больно ты для этого сильный да большой. Хочу я с тобой в дружбе жить. Может, тогда тебе здесь лучше будет. И, может, я и с им у тебя все улажу. (С презрительным сознанием силы.) Он для меня, почитай, все сделает.
Ибен (со злобным презрением). Ха!
Они снова смотрят друг на друга. Ибен чувствует смутное волнение, физическое влечение к ней и говорит вымученно и напыщенно.
Иди ты к черту!
Эбби (спокойно). Ежели тебе от ругани легче станет, ругайся, сколько влезет. Понимаю, что будешь зуб на меня точить – сперва, я к этому готовая. Я на тебя не обижаюсь. И я бы то же чуйствовала, ежели какая чужая на место моей матушки пришла.
Его передергивает. Она внимательно следит за ним.
Ты, видать, очень матушку свою любил, так ведь? А моя преставилась, когда я совсем маленькая была. Я и не помню ее. (Пауза.) Но ты долго злиться на меня не будешь, Ибен. Бывают и хуже моего, а мы с тобой друг на дружку похожие, это сразу видать. И мне тоже ох до чего круто пришлось: беды всякой море разливанное, а взамен только знай работай да работай. Я рано осиротела, и пришлось мне работать на чужих людей да в чужих домах. Там я и замуж вышла, а муж-то мой оказался забулдыгой да пьяницей, и оттого пришлось ему тоже работать на чужих, и я опять же в чужие дома пошла, а там ребеночек наш помер, и муж мой захворал да помер, а я рада была: ну, говорю, наконец-то я теперь свободная, только свободная-то я стала, чтобы опять работать в чужих домах на чужих людей, и совсем уж было я отчаялась, думаю, не придется мне когда-либо работать на себя да в собственном доме, а тут папаша твой и появись…
Кэбот возвращается из сарая. Он подходит к воротам и смотрит вслед ушедшим братьям. Еле слышится песня: «Ох, Калифорния, то-то благодать!» Он стоит, сжимая кулаки, перекошенный от ярости.
Ибен (сопротивляясь возникающей симпатии, резко). И купил тебя, как потаскуху!
Она оскорблена, вспыхивает: она сама была искренне растрогана рассказом о своих бедствиях. Он яростно добавляет:
А ценой тебе эта ферма была, мамани моей ферма, чтоб тебе пусто было! А таперя она моя!
Эбби (с холодным, уверенным смешком). Твоя? Ну, это мы еще посмотрим! (С силой.) Ну, а ежели мне дом нужен – что из того? Еще-то на кой мне за старика выходить?
Ибен (злорадно). Это я ему скажу!
Эбби (улыбаясь). А я ему скажу, что ты нарочно врал – он тебя и прогонит!
Ибен. Стерва!
Эбби (вызывающе). Это моя ферма – мой дом – моя кухня!..
Ибен (разъярен, готов на нее броситься). Заткнись, черт тебя дери!
Эбби (подходит к нему – ее лицо и тело полны странным, грубым влечением. Говорит медленно). А наверху – моя спальня… И моя постель!
Он пристально смотрит ей в глаза. Он ужасно смущен, его раздирают противоречивые чувства. Она мягко добавляет:
Я ведь не плохая, не злая, кроме как с недругами, но приходится мне драться за все, что я могу в жизни получить. (Кладет ему руку на плечо, говорит, обольщая.) Давай дружить, Ибен.
Ибен (тупо, как бы загипнотизированный). Ага. (Затем в бешенстве отбрасывает ее руку.) Нет, ведьма ты этакая! Видеть тебя не могу!
Выбегает.
Эбби (смотрит ему вслед с довольной улыбкой, затем раздельно говорит почти про себя.) А Ибен славный. (Гордо, смотря на стол.) А теперь надо перемыть мою посуду.
Ибен появляется снаружи, хлопая за собой дверью. Он огибает угол, останавливается, видя отца, и неотрывно, с ненавистью на него смотрит.
Кэбот (простирает руки к небу в ярости, которую более не в силах сдерживать). Господи Всемогущий, порази нерадивых сынов моих горшим проклятием Твоим!
Ибен (бешено перебивает). Да ну тебя с твоим Богом! Все-то ты проклинаешь да изводишь!
Кэбот (не обращает на него внимания и говорит, как бы заклиная). Боже престарелых! Боже одиноких!
Ибен (издевательски). Ко греху понуждающий пасомых Твоих!
Кэбот поворачивается. Они с Ибеном злобно смотрят друг на друга.
Кэбот (резко). Ах, стало быть, это ты! (Грозит ему пальцем.) Кощун безмозглый! (Быстро.) А чевой ты не работаешь?
Ибен. А ты? Они ушли. А я в одиночку не могу.
Кэбот (презрительно). Где уж тебе! Я десятка таких, как ты, стою, даром что старик! А ты недоделанным так и останешься! (И вскользь.) Нну, пошли в коровник.
Ибен и Кэбот уходят. Последний раз издалека доносятся звуки песни «Калифорния». Эбби моет посуду.
ЗанавесЧасть вторая
Сцена первая
У дома, как в части первой. Жаркий воскресный день два месяца спустя. Эбби, в лучшем своем наряде, сидит на крыльце в кресле-качалке. Разморенная жарой, она вяло качается и тупо водит перед собой скучающими, полузакрытыми глазами.
