Анатолий Гуницкий - Смерть безбилетнику!
Худая: Оделась бы, бесстыжая!
Пальто: Она очаровательна! Какая первозданная непосредственность! Какая первобытно-эмоциональная подлинность чувств!
Купальник: Вступайте в ряды общества всеобщего совокупления! Здесь никто у вас не потребует взносов, вместо них вы отдадите свободную наготу ваших тел! Давайте, начнём сегодня, сейчас, все вместе! Братья и сёстры, идите ко мне, ко мне!
Полная: Прекратите! Это пропаганда порнографии!
Купальник: Я — женщина мира! Я хочу принадлежать всему человечеству! Чего же вы ждете? Ко мне, хоть кто-нибудь сюда, ко мне!
Смятение, шум. Появляется Режиссёр и съёмочная группа.
Режиссёр: Внимание! Позвольте представиться! Я — режиссёр, сейчас наша съемочная группа будет снимать художественно-документальный фильм, сериал о безбилетнике, о суде над ним. Стоит ли мне объяснять актуальную злободневность избранной нами темы? Нет, не стоит. Ещё совсем недавно, вчера и позавчера, мы и мечтать не могли, что когда-нибудь будем открыто говорить об этой жесточайшей социальной язве. А ведь она существует. Существует и разъедает. Давайте же будем говорить о ней открыто, поэтому-то, кстати, жанр нашего фильма — сочетание вымысла и документа, факта! Итак, вы продолжаете ваш процесс, а мы сейчас сделаем несколько маленьких перестановочек… вот вы встаньте сюда, так… вы — здесь, а вы — подвиньтесь немножко левее…
Худая: То театр приезжал, а теперь ещё кино.
Полная: Но мы уже давно начали!
Режиссёр: Пустое! Потом где-нибудь отснимем начало, смонтируем и всё будет в порядке! Свет сюда, так! (Кепке) Вас я попрошу встать вот здесь, кепочку давайте немного назад, приоткроем ваш лоб… Вот, вот… и лоб видно, и кепку вашу замечательную.
Кепка: Да, кепка отличная. Последняя.
Режиссёр: В каком смысле последняя?
Кепка: Я купил последнюю кепку. А шляп уже не было.
Режиссёр: Шляп?
Кепка: Ну да, шляп, таких вот как у него. А он утверждает, что был в магазине в тоже время, что и я, и что, мол, кепок уже не было, и что шляпу он купил последнюю. Лжёт, наверняка, лжёт!
Шляпа: Нет, я не лгу! Кепок уже в самом деле не было!
Кепка: Вот, опять он за своё! А я так мечтал о шляпе!
Режиссёр: Понятно-понятно. Значит, вы стоите здесь, вот вам журнал, читайте и время от времени как бы с удивлением поглядывайте вокруг — «Куда это я попал, не пойму», а потом опять в журнал. Тут, между прочим, интересная есть статейка про африканских каннибалов.
Кепка: Любопытно.
Режиссёр: Свет! Возьмите его крупным планом — а потом сразу — панораму. Всюду головы, головы, лица!
Оператор: Тут отсвечивать будет. Фонарь мешает.
Режиссёр: Спилите фонарь!
Оператор: Это можно. Со светом тут сложно… я обычно на СПК работаю, а здесь ДМП нужно. Или РКС. Да и шнур у нас короткий.
Режиссёр: Возьмите семнадцатым.
Оператор: У семнадцатого переходника нет, а иначе не вытянуть. Я могу, конечно, и напрямую подключиться, но тогда отстроиться как следует не удастся.
Режиссёр: Почему я должен думать об этих технологических проблемах!
Полная: Нам суд продолжить бы…
Режиссёр: У меня всё готово. Пожалуйста.
Полная: Итак… Не помню, на чём же мы остановились, с этим кино всё из головы выскочило.
Пальто: Надо дать всем высказаться, расширить пространство дискуссии. Больше критики!
Рубашка: Опять разговоры! Дайте, я его убью!
Пальто: Нет, нельзя ставить вопрос о высшей мере. Проступок велик, но мы должны выяснить мотивы и социальные корни.
Рубашка: Какие ещё корни! Раз виноват — ответь по всей строгости!
Контролёр: Тогда и порядок будет. Как в Сибири.
Пальто: Строгость должна быть справедливой, а справедливость строгой.
Рубашка: К чёрту! Хватит навязывать свои интеллигентские идейки! Эх, мне бы бомбу…
Оператор: Он из кадра вышел. Надо дублик сделать.
Режиссёр: Ещё раз этот кусок, с самого начала. (Пальто) Говорите.
Пальто: Я наизусть не помню…
Режиссёр: Вы что-то про критику говорили…
Пальто: А, точно! Давайте больше высказываться и критиковать… Так?
Режиссёр: Вроде бы так… (Рубашке) А потом была ваша реплика!
Рубашка: Виноват! Виноват! По закону! Строгость!
Пальто: Теперь я, да? Э-э-з, социальный корень… то есть, корни и анализ помогут нам разобраться…
Рубашка: По строгости!
Режиссёр: Контролёр, что же вы молчите? Вы ведь тоже что-то говорили!
Контролёр: Про Сибирь.
Режиссёр: Нет, как-то невыразительно всё получается, безлико, не хватает какой-то глубины Надо выявить конфликт, усилить его. (Рубашке) Понимаете, вы вроде бы верно всё говорите — и про бомбу, и про смерть — но как-то плоско, грубовато получается. А мне нужна совсем другая степень достоверности.
Рубашка: Чего ещё-то? Смерть безбилетнику!
Режиссёр: Это понятно. Попробуйте сказать тоже самое, но более ёмко, более мягко, с подтекстом.
Рубашка: (так же) Смерть безбилетнику!
Режиссёр: Зачем же так громко? Ведь смерть сама по себе ужасна, произнесите свою реплику более обыденным, более будничным голосом.
Рубашка: (так же) Смерть безбилетнику!
Режиссёр: Опять кричите! Нет, вы для роли обвинителя не подходите. Придётся вас заменить.
Рубашка: Я не подхожу? Да я бы их всех передушил!
Режиссёр: Душите кого хотите, а с этой роли я вынужден вас снять. (Пальто) А что, если обвинителем будете вы?
Пальто: Я сам по себе. И Франц Лойе ждёт меня…
Режиссёр: Нельзя думать только о себе! Снимается кино! Потом эту картину станут смотреть миллионы, миллиарды!
Корреспондент: Несколько слов для нашего…
Режиссёр: Нужны радикальные, кардинальные перемены. Мало новых идей и оригинальных замыслов. Эксперимент — не в почёте. Псевдореализм обветшал и устарел.
Корреспондент: То есть, вы считаете, что язык современного кинематографа нуждается в обновлении?
Режиссёр: Да, нуждается! Нуждается! Пусть многие говорят о радикальности, однако при этом нельзя зачеркивать достижения прошлого! Старые мастера! Именно они наполнили пространство кадра неистовой духовностью!
Корреспондент: А вам не кажется…
Режиссёр: Кажется, кажется. Продолжаем! (Пальто) Итак, вы обвинитель, понятно! Запомните, как можно больше убедительности! Ведь перед вами враг, матёрый преступник! Опасность! Все в опасности! Государство в опасности!
Пальто: (растерянно) Но что же мне делать? Что говорить?
Режиссёр: И не стыдно? Взрослый человек, в пальто… Вы кто по профессии?
Пальто: Вообще-то филолог. Иногда искусствовед. Культурой занимаюсь.
Режиссёр: Лекции приходилось читать?
Пальто: Как же! В Берлине, в Ужгороде, в Миассе…
Режиссёр: Читайте, читайте нам лекцию! Но не в Ужгороде, а в Сорбонне, в Оксфорде! Перед вами — лучшие умы человечества, интеллектуальная элита! Вперёд!
Пальто: Я… Я… Я… Требую форума! Форума и кворума! Вот он — взгляните — сидит перед вами! Как невинно он смотрит в землю, можно подумать, что не он, а не он содеял этот тягчайший из грехов! Отцеубийство, скотоложство, кровосмешение — невинные забавы по сравнению с тем, что содеял он, безбилетник!
Режиссёр: Многовато, конечно, пафоса, но ничего… сойдёт! Дерзайте!
Пальто: Нравственность, именно забота о нравственности вынуждает меня быть максимально суровым! Мы…
Режиссёр: Доказывайте, аргументируйте! Перед вами враг, матёрый и опасный преступник!
Пальто: Нравственность является критерием высшим! На вчерашней выставке в Гавре, то есть, не на вчерашней…
Режиссёр: Вы как будто о другом говорили..
Рубашка: Пустите меня! Я всё как надо скажу, с подтекстом!
Режиссёр: Не мешайте! (Пальто) Что же вы замолчали?
Пальто: Милосердие должно быть суровым, а суровость — жестокой! У нас вода текла… вчера, позавчера…
