Уилли РАССЕЛ - ВОСПИТАНИЕ РИТЫ
РИТА. Одноклассниками, родичами, всеми. Считалось, что школа — это нечто заведомо совершенно бесполезное и ненужное.
ФРЭНК пододвигает ей пепельницу, но РИТА не обращает на неё ни малейшего внимания и продолжает точить свои карандаши прямо на стол.
Полагалось интересоваться песенками, шмотками, мальчиками — вот это было дело. Впрочем, не могу сказать, что я этому как-то особенно сопротивлялась. И хотя меня никогда не покидали мысли о том, что это ничего не стоит, я тоже, как и все, заводила новую пластинку или покупала очередное платье, и старалась ни о чем не думать. Всегда ведь можно заставить себя перестать думать. Живёшь, как живётся, и уверяешь себя, что всё о'кей. Глядишь — то какая-нибудь вечеринка, то какой-нибудь парень, которому можно сделать глазки, или подружки, чтобы поболтать да похихикать. Пока в один прекрасный день вдруг не задашь себе вопрос: неужели это всё? Неужели ты больше ни на что не годишься? И именно тогда надо выбрать: сменить ли тебе в очередной раз новые шмотки — или изменить что-то в самой себе. И так хочется, честно говоря, пойти и купить-таки новое платье. Потому что это самое простое, и все вокруг довольны, и ты вроде в порядке. Потому что они больше всего боятся не того, что у тебя появится другое платье, а что ты сама станешь другой.
ФРЭНК. Ну и что же — удавалось вам преодолеть это искушение — я имею в виду новое платье?
РИТА. А вы что — сами не видите? Да гляньте, что на мне надето. Я уже целый год ничего себе не покупаю. И не куплю — пока не сдам первый экзамен. А вот когда сдам, тогда уж куплю себе настоящее платье, знаете, такое, в каких ходят образованные женщины, кто умеет отличить Джейн Остин от Трейси Остин.
Заканчивает точить последний карандаш и аккуратно укладывает их все в ряд. Собирает стружку и швыряет её в мусорную корзину.
Ну, теперь можно начинать.
ФРЭНК. Так вот, относительно текста, что вы написали про эту книжку, как там она называется?…
РИТА (доставая сигареты и зажигалку). «Рубиновые джунгли».
ФРЭНК. Вот-вот. Ну что вам сказать…
РИТА. Что ерунда, должно быть?
ФРЭНК. Дело не в этом. Видите ли, вы описали свои ощущения, а речь идёт о литературоведческом анализе. И именно этому вы должны научиться.
РИТА. Не понимаю, в чем разница?
Закуривает сигарету.
ФРЭНК. Ну что ж. Прежде всего вам следует усвоить, что литературоведческий анализ должен носить абсолютно объективный характер. И подходить к нему следует, как к научному исследованию, подтверждая свои выводы ссылками на устоявшиеся литературные авторитеты. Литературная критика не может носить отпечаток субъективности, иначе она превращается в некую случайную интерпретацию. Здесь не должно быть места никаким чувствам, никаким сантиментам.
Берёт в руки роман «Хоуардс-Энд».
Скажите, какое у вас сложилось впечатление об этой книге?
РИТА. Это чушь.
ФРЭНК. Что?!
РИТА. Я полагаю, что это несомненная чушь!
ФРЭНК. Это — чушь? А какие цитаты вы можете привести в подтверждение подобного вывода? Быть может, что-нибудь из работ Эф Эр Ливиса?
РИТА. К чёрту Ливиса! Это моё личное мнение!
ФРЭНК. Да, но что я вам сказал минуту назад? «Личное мнение» — это субъективизм, а не анализ.
РИТА. Ну, а что же делать, если я думаю именно так?
ФРЭНК. Стало быть, вы находите, что «Хоуардс-Энд» — это чушь? Ну что ж, прошу вас, объясните мне, что заставило вас прийти к выводу о том, что роман Эдварда Моргана «Хоуардс-Энд» — это, цитирую, — «чушь». Конец цитаты.
РИТА. И скажу. Это чушь, потому что парень, который его написал, — полное ничтожество. Потому что ваш распрекрасный Эдвард Морган Форстер буквально через страницу повторяет, что, цитирую: «Жизнь бедняков не интересует автора». Конец цитаты. И вот поэтому это чушь. И поэтому я не желаю читать эту книжку дальше, не желаю и всё.
ФРЭНК (ошеломлённо). И всё потому, что он где-то сказал, что его не интересует жизнь бедняков?
РИТА. Да, именно поэтому!
ФРЭНК. Ну так он ведь и не собирался писать о бедняках.
РИТА. Когда он писал свой роман, жизнь бедняков в этой стране была ужасающей. А он, видите ли, заявляет, что это его нисколько не касается. Вашего поганого мистера Фостера.
ФРЭНК. Форстера.
РИТА. Мне дела нет никакого до того, как там его зовут. Сидел всю жизнь небось в своём кабинете и заявлял, что все остальное его не колышет.
ФРЭНК смеётся.
И нечего надо мной смеяться!
ФРЭНК (вставая со стула). Но нельзя же подходить к произведениям Форстера с такой — марксистской точки зрения.
РИТА. А, собственно, почему нельзя?
ФРЭНК. Послушайте, я ведь вам сказал — никакой отсебятины, никаких сантиментов.
РИТА. Да нет тут никаких сантиментов!
ФРЭНК. Есть, и ещё сколько. Вы бросили читать роман Форстера оттого, что вам бы хотелось, чтобы он проявлял больше внимания к жизни беднейших классов. Но жизнь может не иметь к литературе вообще никакого отношения.
РИТА. Да, но это же не морально!
ФРЭНК (расхаживая по комнате). Во-первых, аморально. Во-вторых, когда-то вы задали мне один вопрос. Так вот, знаете, какую оценку вы получите на экзамене за подобный подход к творчеству Форстера?
РИТА. Ну, и какую же?
ФРЭНК. Ну, самую низкую вам, может быть, и поставят, особенно, если экзаменатор отнесётся к вам с симпатией и примет во внимание одно — весьма, впрочем, сомнительное, достоинство наших ответов.
РИТА. Это что ещё за достоинство?
ФРЭНК. Их несомненную краткость.
РИТА. Ну ладно. Всё равно ненавижу эту книгу. Не можем ли мы заняться чем-нибудь другим? Чем-нибудь таким, что мне будет по душе?
ФРЭНК. Боюсь, что литература, которая вам по душе, не имеет ничего общего с книгами, входящими в экзаменационный список, о которых вам могут быть заданы вопросы на экзамене. А стало быть, если вы хотите выдержать экзамен, вам следует начать с того, чтобы определённым образом изменить свои вкусы.
РИТА. Вы женаты?
ФРЭНК (снова усаживаясь на свой вращающийся стул). Э… видите ли…
РИТА. Так вы женаты. Ну и кто она, ваша жена?
ФРЭНК. А это для вас очень важно?
РИТА. Не поняла. Это для вас должно быть важно, ведь вы почему-то на ней женились.
ФРЭНК. Ну, для меня это не имеет больше никакого значения. Я её не видел целую вечность. Мы давно расстались. Вы удовлетворены?
РИТА. Простите.
ФРЭНК. За что вы просите прощения?
РИТА. Ну как, за свой дурацкий вопрос.
ФРЭНК. Ну так вот, что касается романа Форстера «Хоуардс-Энд», …
РИТА. А почему вы с ней расстались?
ФРЭНК (снимая очки и глядя на РИТУ). В таком случае, вы, может быть, будете конспектировать? А когда на экзамене вам зададут вопрос по творчеству Форстера, вы тут же извлечёте ответ под названием «Семейная жизнь Фрэнка».
РИТА. Ну ладно, продолжайте. Я просто спросила, и всё.
ФРЭНК (наклонившись к ней, заговорщицким тоном). Мы расстались, Рита, на почве поэзии.
РИТА. Чего?
ФРЭНК. В один прекрасный день моя жена заявила, что за все пятнадцать лет нашей совместной жизни моя поэтическая продукция была посвящена исключительно тому периоду, когда мы с ней познакомились.
РИТА. А вы, что же, ещё и поэт?
ФРЭНК. Был поэтом. И поэтому, чтобы вдохновить меня на дальнейшее творчество, она от меня ушла. Моя жена — чрезвычайно благородная женщина: она оставила меня во благо литературы.
РИТА. Ну и что же было дальше?
ФРЭНК. Она оказалась совершенно права. Её уход действительно сказался на литературном процессе крайне благоприятно.
РИТА. Вы написали кучу прекрасных стихов?
ФРЭНК. О нет, напротив. Я вовсе перестал их писать.
РИТА (с удивлением). Врёте небось?
ФРЭНК (усмехается и вытягивается на своём стуле). Нисколько.
РИТА. Но люди из-за такого не расстаются. Из-за каких-то стихов.
ФРЭНК. Быть может, вы и правы. Но мне это запомнилось именно так.
РИТА. А вы были известным поэтом?
ФРЭНК. В общем, нет. Я выпустил несколько сборников, но они никогда не переиздавались.
РИТА. А можно почитать что-нибудь из ваших стихов,
