Уилли РАССЕЛ - ВОСПИТАНИЕ РИТЫ
Делает движение в её сторону.
Всё, что я знаю — поверьте, это так — это то, что ничего не знаю. И к тому же меня не устраивает время занятий.
Подходит к вращающемуся стулу и садится на него.
Неужели нельзя было придумать что-нибудь получше: хотят, чтобы мы с вами занимались именно тогда, когда все как один пабы открыты. Знаете, из меня мог бы выйти хороший преподаватель — если бы я мог читать лекции в пабе. Четыре порции некрепкого «гиннесса», я начинаю сыпать парадоксами, не хуже Оскара Уайльда. Вы меня простите — но тут есть другие преподаватели — я всё вам устрою — сделаю вам такую рекламу…
РИТА, ни слови не говоря, направляется к двери. Выходит и аккуратно закрывает дверь за собой.
Внезапно дверь распахивается и РИТА с шумом влетает назад.
РИТА (подходя к Френку). Послушайте, что я вам скажу: я принята на эти курсы, вы, — мой преподаватель, и извольте, чёрт бы вас побрал, выполнять свои обязанности.
ФРЭНК. Но я же вам сказал — есть другие педагоги…
РИТА. Мой педагог — вы, и никаких других мне не надо.
ФРЭНК. Ради всего святого, милая, я же вам ясно объясняю…
РИТА. Мой учитель — вы, и точка.
ФРЭНК. Но я ведь вам тысячу раз повторил — я не хочу вас учить. Что же вы ко мне привязались?
РИТА (глядя Фрэнку в глаза). Да потому, что вы чокнутый, выживший из ума пропойца, который любит выбрасывать своих студентов в окошко, и вы мне нравитесь.
П а у з а.
Неужели вы не поняли, что это комплимент?
ФРЭНК. Не дадите ли мне сигарету?
РИТА (протягивая ему пачку). С удовольствием. А на следующей неделе я захвачу с собой ножницы и как следует вас подстригу.
ФРЭНК. Вы не придёте сюда на следующей неделе.
РИТА (давая ему прикурить). Ещё как приду. И ножницы принесу.
ФРЭНК. Но я не хочу стричься.
РИТА (беря в руки сумку). А что вы хотите — ходить в таком виде всю жизнь?
Идёт к двери.
ФРЭНК. В каком, простите, виде?
РИТА (снимая с вешалки пальто). А вот в таком — точно впавший в старческий маразм хиппи.
З а т е м н е н и е.
Картина вторая
ФРЭНК стоит посередине комнаты. Он смотрит на часы, подходит к окну, выглядывает, снова смотрит на часы, затем подходит к книжным полкам. Снова смотрит на часы, внезапно замечает, что ручка двери поворачивается. Смотрит на дверь, однако в комнату никто не входит, хотя ручка продолжает двигаться. Наконец, он подходит к двери и распахивает её. За дверью стоит РИТА, держа в руках бутылочку с машинным маслом.
ФРЭНК. Ах, это вы.
РИТА. Привет. Смазываю вашу дверь.
Входит в комнату.
Я ведь знала, что у вас никогда до этого не дойдут руки. Держите.
Протягивает Фрэнку бутылочку с маслом.
ФРЭНК. Ну, спасибо.
Ставит бутылочку на шкаф с документами, затем возвращается к своему столу и усаживается на вращающийся стул; с довольным видом наблюдает за Ритой, расхаживающей по комнате.
РИТА (поворачиваясь к нему). Что это вы на меня так смотрите?
ФРЭНК. Вы не могли бы хоть раз нормально войти в комнату и сесть на место?
РИТА. Не могу, потому что стул стоит ко мне задом.
ФРЭНК (вставая с места). Ну может быть, вам будет приятно посидеть на моём стуле?
РИТА. Ни за что. Вы учитель, и это ваше место.
ФРЭНК. Да какая разница, где моё место. Если вам нравится этот стул — прошу, располагайтесь.
РИТА. Спасибо. Это что — так сказать, демократия в действии? Да я вообще не хочу сидеть. Мне нравится ходить по комнате.
П а у з а.
Как это вам удалось отхватить такую?
ФРЭНК. Да ничего я не отхватывал. Просто мне её дали. А всё остальное уже образовалось как бы само собой.
РИТА (оглядывая комнату). Ну да. Это потому, что у вас настоящий вкус. Мне бы тоже хотелось когда-нибудь заиметь такую же вот комнату. Здесь всё настоящее, без дураков. И ровно на своём месте.
П а у з а.
И даже в беспорядке есть своя прелесть.
О г л я д ы в а е т с я.
Такое впечатление, что куда вы что-нибудь положите, там оно уже и остаётся навсегда.
ФРЭНК (садясь обратно). Вы хотите сказать, что за многие годы тут образовалась некая патина?
РИТА. Неужели я хотела это сказать?
ФРЭНК. Полагаю, что да.
РИТА. Ну пусть так. «Образовалась некая патина». Похоже на фразу из какого-нибудь романтического фильма, вам не кажется? «За многие годы на нашем лице образовалась некая патина».
ФРЭНК улыбается.
(Принюхивается). Вы тут часом не выпивали?
ФРЭНК. Ни разу.
РИТА. Это из-за меня, из-за того, что я сказала вам на прошлой неделе?
ФРЭНК (смеясь). О, господи, неужели же вы решили, что благодаря вам я прямо-таки переродился?
РИТА (подходя к окну). Я вовсе не хочу, чтобы вы перерождались. Вы можете вести себя, как вам угодно.
Б ы с т р о.
Мне так нравится эта лужайка под окном. Наверное, летом они там сидят?
ФРЭНК (тоже подходя к окну). Кто они?
РИТА (возвращаясь назад к письменному столу). Ну, те, кто бывает здесь обычно. Настоящие студенты.
ФРЭНК. А, ну да. Только проглянет солнышко, они уже здесь, в полном составе.
РИТА. Небось читают, занимаются?
ФРЭНК. Читают, занимаются? Да за кого вы их принимаете? Настоящие студенты никогда ничего не читают и ничем не занимаются.
РИТА. Что это вы такое говорите?
ФРЭНК. Шучу-шучу. Они и читают, и занимаются — иногда.
П а у з а.
РИТА ставит сумку на стул, затем подходит к двери и вешает на крючок пальто.
РИТА. Знаете, тут всё выглядит ровно так, как мне всегда казалось, должны выглядеть Итон или Хэрроу, в общем, частные школы для богатых. Когда я была маленькой, мне ужасно хотелось учиться именно в такой школе.
ФРЭНК. Храни вас Бог, да почему?
РИТА (подходя к своему стулу рядом с письменным столом). Мне казалось, в них есть что-то особое, знаете, свои маленькие кондитерские, и важные матроны, которые ведут хозяйство, и малыши-приготовишки. И обязательно среди них какая-нибудь пара, которую зовут Джонс-младший и Джонс-старший. Один раз я всё это сказала своей матери.
Открывает сумку, извлекает из неё «Хоуард-Энд», блокнот для записей, линейку, пенал и методично располагает всё это на письменном столе.
Она мне заявила, что я шизанулась.
ФРЭНК (пристально глядя на Риту). Шизанулась — это что же такое значит?
РИТА. Ну, спятила. Тронулась мозгами.
ФРЭНК. Теперь понял. Надо это запомнить. И первому же студенту, который меня спросит, является ли Айсобел Арчер протестантской мазохисткой, я непременно скажу, что она просто шизанутая.
РИТА. Да не несите чушь. Никогда вы этого не скажете.
ФРЭНК. Это ещё почему?
РИТА. Потому, что вы не можете такого сказать. А если и скажете, то у вас это будет противоестественно, неужели не ясно?
ФРЭНК. Противоестественно?
РИТА. Ну да. Коли вы заявите такое вашим студентам, то они точно подумают, что это вы сами… ну, понятно, что.
ФРЭНК. Понятно — шизанутый. Скажите мне, Рита, а почему вы никогда не пробовали поступить в обычный университет?
РИТА. Чего? Это после той школы, в которой я училась?
ФРЭНК. А чем она была нехороша?
РИТА принимается точить свои карандаши, один за другим, очень аккуратно и методично, складывая стружку прямо на стол.
РИТА. Да нет, самая обычная школа: скучища, изодранные учебники, все окна выбиты, постоянные драки, иногда и с ножичками. Я думаю, учителя делали всё, что могли, вечно твердя нам, что если мы будем хорошо учиться, то у нас больше шансов выйти в люди. Но серьёзно учиться — значило превратиться в пай-девочку, то есть стать не такой, как все остальные, а это никоим образом не дозволялось.
ФРЭНК. Кем не дозволялось?
РИТА. Одноклассниками, родичами, всеми. Считалось, что школа — это нечто заведомо совершенно бесполезное и ненужное.
ФРЭНК пододвигает ей пепельницу, но РИТА не обращает на неё ни малейшего внимания и продолжает точить свои карандаши прямо на стол.
