Луиджи Пиранделло - Шесть персонажей в поисках автора
Падчерица. Он ходил за мной по пятам, дорогой улыбался, а когда я подходила к дому, махал мне рукой – вот так! Я отвечала ему сердитым взглядом. Ведь я даже не знала, кто он такой. Дома я рассказала обо всем маме. Видно, она сразу поняла, кто это.
Мать утвердительно кивает головой.
Несколько дней она не пускала меня в школу. Когда же я снова пошла, то увидела его у дверей – это было смешно, – он стоял с большим бумажным пакетом в руках. Подойдя, он приласкал меня и вытащил из пакета большую соломенную шляпу, украшенную майскими розочками, какие носят во Флоренции… Это был его подарок!
Директор. Но, сударыня, это же домашние воспоминания, а не…
Сын (презрительно). Дешевая литература!
Отец. Какая там литература! Это сама жизнь, господин директор!
Директор. Пусть жизнь! Но ведь на сцене такое не представишь!
Отец. Согласен. Это только еще предыстория! Я вовсе не требую, чтобы вы ее изображали. С тех пор прошло много времени. Как видите (показывает на Падчерицу), она уже не та девочка с косами до пят…
Падчерица…и в панталончиках, торчащих из-под юбки!
Отец. Драма только сейчас начнется, господин директор! Драма невиданная, неслыханная, потрясающая!
Падчерица (прерывает его и гордо выступает вперед). Когда умер отец…
Отец (прерывает Падчерицу). …наступила полная нищета! Они вернулись сюда, даже не известив меня. И все по ее глупости. (Показывает на Мать.) Правда, она и писать-то почти не умеет, но ведь могла же она попросить дочь или этого парнишку написать мне, что они терпят нужду!
Maть. А как я могла догадаться, господин директор, что им владеют такие благородные чувства?
Отец. В этом-то и заключалась твоя всегдашняя ошибка – ты никогда не умела угадывать истинные мои чувства!
Мать. После стольких лет разлуки и всего, что между нами произошло…
Отец. А разве я виноват, что этот достойный человек увез вас куда-то к черту на рога? (Директору.) Там он, кажется, нашел какую-то работу. И понятно, что со временем – ведь я не видел их несколько лет – мой интерес к ним стал ослабевать. Драма, господин директор, разыгралась молниеносно и совершенно непредвиденно, когда они вернулись… в тот день, когда я поддался влечению своей еще не угасшей плоти… Ах, какое это несчастье для одинокого мужчины, который не хочет идти на случайные связи… для мужчины, который еще не так стар, чтобы обходиться без женщин, и не так молод, чтобы гоняться за ними без стыда и зазрения совести!.. Несчастье? Да что несчастье! Ужас, настоящий ужас! Ведь ни одна женщина уже не может подарить тебе свою любовь. Как только ты это понял – смирись… Но, увы, господин директор, на людях-то мы все стараемся поддержать внешнее достоинство, а вот оставшись наедине с самим собой, охотно признаемся в самых сокровенных своих влечениях… Мы уступаем искушению… и как часто лишь для того, чтобы тут же, словно спохватившись, вновь напялить маску невозмутимого достоинства, глухую, как надгробие, только бы похоронить под ней следы и самую память о своем позоре. Так поступают все! Но не всем хватает мужества признаться в этом!
Падчерица. А делать так всем хватает!
Отец. Всем без исключения! Но только тайком! Вот почему требуется столько мужества признаться в этом! Стоит кому-нибудь из нас признаться – и конец! Его сейчас же прозовут циником. И это несправедливо, господин директор. Такой человек ничуть не хуже других; даже, наоборот, гораздо лучше, потому что он не боится выставить на общее обозрение свою сокровенную животную сущность, при виде которой люди жмурятся и стыдливо отводят глаза. Ну вроде как женщина, – впрочем, вы сами знаете, как поступает женщина. Она смотрит на вас призывно, словно поддразнивая… Как только вы сжали ее в своих объятиях, она закрывает глаза. Это и есть знак согласия, знак, который говорит мужчине: «Я ничего не вижу, закрой и ты глаза!»
Падчерица. А когда женщина не закрывает глаза. Когда она не ощущает необходимости таиться от самой себя, когда, напротив, она смотрит сухими, незамутненными глазами и видит, как краснеет мужчина, который теряет голову, не испытывая при этом никакой любви? Ах, какая мерзость все эти ваши умствования, вся эта философия, которая обнажает скотское нутро и к тому же еще оправдывает!.. Противно слушать! Когда сама бываешь вынуждена «упростить» жизнь таким животным способом, растоптать все человеческое, что есть в тебе: свои чистые помыслы, чувства, идеалы, долг, стыдливость, целомудрие – ничто не вызывает большего отвращения, чем подобные излияния: все это крокодиловы слезы!
Директор. Вернемся к фактам, господа! Довольно рассуждений!
Отец. Правильно, господин директор. Но ведь факты подобны мешкам – если они пусты, они не могут стоять. Чтобы факт стоял на ногах, нужно прежде всего напитать его разумом и чувствами, которые дали ему жизнь. Как мог я предполагать, что, вернувшись после смерти этого человека сюда, ей (показывает на Мать), чтобы прокормить семью, придется просить работу именно у этой самой… мадам Паче!
Падчерица. Ох и тонкая бестия эта мадам Паче! Как будто обслуживает женщин высшего круга, но при этом выходит так, что клиентки сами работают на нее… О женщинах попроще я уж не говорю, на них она здорово наживается!
Мать. Поверьте, господин директор, мне даже на секунду в голову не приходило, что эта мегера дает мне работу только потому, что ей приглянулась моя дочь…
Падчерица. Бедная мама! Знаете, что делала мадам Паче, когда я приносила ей мамину работу? Она перемеряла материал, говорила, что он испорчен, – и вычитала из маминых денег. Сами понимаете, расплачиваться приходилось мне, а бедняжка верила, будто жертвует собой ради меня и этих крошек, просиживая ночи напролет над платьями для мадам Паче!
Присутствующие на сцене актеры громко негодуют и делают возмущенные жесты.
Директор (нетерпеливо). И там-то в один прекрасный день вы встретили…
Падчерица (указывая на Отца). …его! Еще бы, старый клиент! Вот посмотрите, какая это будет сцена! Потрясающая!
Отец. Приход ее матери…
Падчерица (перебивая, с ехидством)….столь своевременный!
Отец (повышая голос до крика). Именно! По счастью, все разъяснилось вовремя! Я тут же забрал их всех к себе! Но представьте мое теперешнее положение – я не могу ей даже в глаза смотреть, а она… сами видите, как она держится!
Падчерица. Поразительный тип! Неужели, господин директор, можно после «того, что произошло», требовать, чтобы я прикидывалась скромной, добродетельной девицей, воспитанной в согласии с его проклятыми идеями «простой здоровой морали»?
Отец. Для меня смысл всей этой драмы в том, что каждый из нас напрасно воображает себя «одним», неизменно единым, цельным, в то время как в нас «сто», «тысяча» и больше видимостей… словом, столько, сколько их в нас заложено. В каждом из нас сидит способность с одним быть одним, с другим – другим! А при этом мы тешим себя иллюзией, что остаемся одними и теми же для всех, что сохраняем свое «единое нутро» во всех наших проявлениях! Совершеннейшая чепуха! Мы сами подчас ловим себя на том, как вдруг, в каком-то нашем акте, мы словно оказываемся подвешенными на крючок; и только тогда понимаем, что в этом акте выразилась отнюдь не вся наша суть и что было бы вопиющей несправедливостью судить о нас лишь по нему… в этот момент нам кажется, будто нас выставили у позорного столба пожизненно, будто вся наша жизнь выразилась в одном этом мгновении! Теперь вам понятно коварство этой девицы? Она застала меня в месте, в котором ей не следовало меня встречать, в виде, в каком я не должен был ей являться; и она хочет закрепить за мной образ, который мне несвойствен, образ, которой принадлежал мне в отношениях с ней только мимолетно, в позорную минуту моей жизни! Вот это-то, господа, я и переживаю особенно тяжело. И вы убедитесь в том, что именно это обстоятельство придаст нашей драме настоящий размах. Однако нужно выяснить положение и других персонажей, например, его… (Показывает на Сына.)
Сын (брезгливо пожимая плечами). Оставь меня в покое, я-то тут при чем?
Отец. Как – при чем?
Сын. Ни при чем и не хочу быть при чем, потому что в вашей компании мне делать нечего!
Падчерица. Мы для него слишком грубы! Подумаешь, возвышенное создание! Как вы могли заметить, господин директор, всякий раз, когда я взглядываю на него, он отводит глаза! Он ведь знает то зло, которое мне причинил.
Сын (посмотрев краем глаза на нее). Кто? Я?
Падчерица. Конечно, ты, а кто же еще? Кому я обязана, дорогой мой, тем, что оказалась на панели?
Актеры в ужасе вздрагивают.
Разве не из-за тебя нет у нас в доме ни согласия, ни даже обычной теплоты и доброжелательства? Мы все выглядим какими-то втирушами, которые самочинно ворвались в царство твоей «законности»! Мне бы хотелось, господин директор, чтобы вы поприсутствовали при какой-нибудь сценке «с глазу на глаз» между мной и им! Он утверждает, будто всех в доме тираню я! Но именно его поведение заставило меня решиться! Иначе я не вошла бы в этот дом на правах хозяйки! Ведь у нас есть мать, его родная мать, с которой он не хочет считаться!
