Виктор Славкин - Взрослая дочь молодого человека: Пьесы
Ларс. У меня уже плохо-плохо понимаю русский язык. «Замуж» — это что-то зимой… или рыба?
Паша. Я просил вас быть моей женой. Неужели так трудно было повторить?.. Что, никто этого не слышал?
Пауза.
Свадьба отменяется по причине опередившего ее развода. Хорошо, раздел имущества. Кому что?
Владимир Иванович. Петя, иди сюда!.. Петя! Петя! Иди сюда. Быстро.
Петушок. Что с тобой?
Владимир Иванович. Быстро! Скорее!.. Быстро!
Петушок. Что?.. Что?..
Владимир Иванович бежит к дверному проему, прижимается спиной к косяку. Секунду стоит вытянувшись в струну.
Владимир Иванович. Теперь стисни. Стисни! Сильно! Сильно!.. Изо всех сил. Клещами… Положи мне руку на плечо.
Петушок. Я сильнее не могу.
Владимир Иванович. Можешь! Жми! Как клещами!
Петушок. Так?.. (Пауза.) А если рядом никого нет, чтобы стиснуть?
Владимир Иванович. Прижимаюсь к косяку и вдавливаюсь. Однажды так всю ночь простоял. Ты помнишь, что случилось со мной, когда мы давно, помнишь, на курсы английского языка записывались? Помнишь, что там со мной случилось?
Петушок. Те курсы, двенадцать лет назад… Я думал, у тебя все прошло. Больше никогда не было.
Владимир Иванович. Ты тогда мне стиснул, и я сразу пришел в себя… Как клещами! Жми!..
Петушок. Я тогда был сильнее на двенадцать лет.
Владимир Иванович. Жми!..
Петушок. Я стараюсь.
Владимир Иванович. Все.
Петушок. Я стараюсь, стараюсь…
Владимир Иванович. Все. Прошло. Хватит.
Петушок. Лучше, да, лучше?..
Владимир Иванович. Да убери ты руку! Больно!
Петушок (его трясет). Ты меня напугал.
Пауза.
Владимир Иванович. Вот так, Петя. Это не я — плоть… тело.
Петушок. И часто это у тебя?
Владимир Иванович. Иногда.
Петушок. Тебе лечиться надо.
Владимир Иванович. Нет, Петя. Мне не врач нужен.
Петушок. А что?
Владимир Иванович. Косяк. (Идет вдоль забора.) В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и мысли, и квартира, и куда поехать летом, и где лекарства достать, и вкусно поесть…
В саду потемнело. Вот-вот пойдет дождь. Валюша, Надя, Ларс, Паша сидят на чемоданах, одеты по — дорожному.
Через калитку в сад входит Кока. Длинный плащ, «Занимательная физика» Перельмана в руках.
Валюша. Николай Львович, а мы волновались: где вы есть?
Кока. Я совершал прогулку.
Валюша. Посвежели лицом.
Кока. Неподалеку имеется пруд.
Ларс. Во, а говорили, воды нет!
Кока. Рыжая грязь на дне, и автомобильные покрышки торчат.
Владимир Иванович. Заиление искусственных водоемов с последующим их высыханием.
Кока. А раньше там караси шныряли.
Валюша. Не люблю пруды. Вода должна течь.
Кока. Я сжег брачное свидетельство.
Владимир Иванович. Что?..
Кока. На берегу пруда сохранилась лавочка. Сидят старичок со старушкой, на облака смотрят. Мимо пруда, выше леса — смотрят на облака, и он ей что-то объясняет. Тихо что-то говорит. А большое облако разваливается, разваливается, и из трещины луч — зеленый. Я сжег свидетельство. Старая бумага хорошо горит…
Ларс. Почему зеленый?
Паша (Коке). Вы курите?
Кока. Нет. Никогда не курил.
Паша. Я думаю, откуда вы взяли спички.
Кока. Они жгли листья, старичок и старушка, потом присели на лавочку, облако развалилось, и из трещины вырвался луч, зеленый, и он ей тихо говорил на ухо, а она слушала и смотрела. Мимо пруда, выше леса… Я приблизился к их костру, и вспыхнуло.
Паша (он нервно смеется). У Перельмана в «Занимательной физике» описан любопытный оптический эффект. Если солнце заходит за ярко очерченный горизонт, то в момент, когда оно за этой преградой скрывается, от спектра как бы отбивается крайний луч — зеленый, — и мы на мгновение его видим. Это последний кусочек белого света. С облаками это случается реже, но в данном случае, вероятно, была велика плотность облачной массы. Плотное облако было, Николай Львович?
Пауза.
Кока. Я был омерзителен, простите меня.
Валюша (Петушку). Знаешь, что я больше всего ненавидела в наших отношениях? Как ты меня из года в год представлял своим друзьям: «Знакомьтесь — Валюша».
Петушок. А как ты хотела?
Валюша. Все-таки хорошо, что мы не поженились! Сколько раз уже развестись могли…
Петушок. Ты помнишь того старика?
Валюша. Все старики похожи.
Кока. Однажды, тогда, в двадцать четвертом, в эти святые восемь дней, она рассматривала фотографию, где я снят в профиль, с этой проклятой балалайкой в руках. Она сказала… сказала: «Как хорошо, что на портрете ты в профиль». — «Почему?» — спросил я. «Второй половины не видно», — сказала она. «А что там?» — спросил я. «Суета», — сказала она и улыбнулась. (Смеется.) Мне надо ехать в Брянск. (Уходит.)
Пауза.
Паша. Распаковывайте чемоданы, господа, дачный сезон продолжается.
Владимир Иванович сидит у забора. Выглядит он внезапно постаревшим, серое лицо, галстук развязан, костюм помят… Он кутается в плед.
Владимир Иванович. У меня все предки крестьяне были. Беднота. Несколько поколений в лаптях и в армяках ходили. Поэтому я, наверное, и предпочитаю костюм. Наследственность во мне как-то криво отразилась. Наоборот. Никакой другой одежды не признаю. Даже на юге — пиджак, галстук, ну разве что светлые брюки себе позволяю. И туфли с дырочками. В чем дело? Ничего не могу понять. Вот до чего доводит наследственная бедность. Или с едой у меня вечные счеты. В столовой берут белый хлеб и черный одновременно. Я не могу. Неграмотно! Или черный, или белый — вместе нельзя. Эдак можно дойти до того, что помазать черный кусок маслом, а сверху на него положить белый. Бутерброд с хлебом. Это же чушь. Нонсенс. Или еще — выпьют рюмку водки и запивают стаканом фруктовой воды. Я прямо завожусь! Напиток надо уважать. Смешай тогда прямо в стакане водку с «Буратино» и пей эту гадость. Одно и то же получится. А вот суп и варенное в нем мясо надо есть одновременно. Делают как — сначала суп выхлебывают, а потом в тарелке остается кусок мяса, он его отдельно солит, с горчицей, и ест. Неграмотно. Ведь сейчас второе подадут, зачем его дублировать? Там ты и будешь свой бифштекс ножом и вилкой разделывать. А суповое мясо надо потреблять параллельно с жидкостью. Будет грамотно. Если гарнир рис, никогда не ем с ним соленых огурцов и грибов. С картошкой — да! Это идет. А с рисом и макаронами не идет. Но картошку никогда не ем с хлебом. Считаю, картошка и хлеб эквивалентны. После обеда чай — неграмотно. Горячее заливать горячим?! Только компот. Он создает равновесие в желудке и обеспечивает счастливый финал обеду. Откуда это у меня все?! Нет, не нравлюсь я себе. Ничего не могу с собой поделать. Уж больно неграмотными были мои предки.
Валюша. Петушок, ты про моего мужа хотел послушать… Мой муж… Мой бывший муж был прохладным человеком. Никакого азарта — ни карты, ни ипподром… Он вообще ничем не увлекался. Не умел играть ни в одну игру, ничего не коллекционировал, не пил. И я тоже не была предметом его увлечений. Любил стоять у окна и смотреть во двор. Я иногда заглядывала ему в лицо, осторожно, как будто цветы поливаю, а сама так осторожно в глаза ему заглядываю. И всегда пугалась — до того ничего не было в его глазах. Ничего! По двору бегали дети, собаки, шныряли девочки в коротких юбках, мальчики в кожаных курточках… Но его взгляд был пуст. Причем внутрь себя он тоже не смотрел, из глаз его ничего не источалось ни в ту, ни в другую сторону. И я страшно обрадовалась, когда заметила однажды хоть что-то в его взгляде. К нам пришла студенточка из бюро добрых услуг мыть окна, быстро переоделась, завязала узлом свою ковбойку на смуглом животике, прыгнула на подоконник и запела. Вот тут-то и я увидела кое-что в глазах мужа. Я оставила эту певунью обедать. За обедом муж и на меня смотрел чуть внимательнее, чем раньше, что-то шевельнулось, тронулось в его душе. Между нами троими возникло напряжение. И знаете, мне это понравилось. Это было уже похоже на жизнь. У нее были такие тонкие желтенькие бровки, и вместо «л» она говорила «вэ». Я става пригвашать ее к нам убирать квартиру. Потом мы вместе обедали, пили чай, она мурлыкала свои песенки… И в один прекрасный момент они ушли из дома вместе, а я осталась одна. Я проиграла в этой игре. Но хоть что-то в нашей жизни произошло. А могли еще лет тридцать прожить без особых осложнений. Человек проснулся. Дай ему бог.
