Станислава Пшибышевская - Дело Дантона. Сценическая хроника.
Господи… что я такое говорю!..
СЕН-ЖЮСТ (почти с улыбкой). К счастью, я уже знаю, что эти твои пророческие припадки можно не принимать всерьез … Но нервы у тебя расшатаны, друг мой. А в твоем положении минутная слабость может повлечь за собой катастрофу… (Взволнованно встает; страстно.) Максим, отдохни неделю. Только шесть дней! И оставь меня в Париже!
РОБЕСПЬЕР. О, прекрати наконец. Сколько раз повторять тебе, что это исключено…
СЕН-ЖЮСТ. Когда, по крайней мере, ты разрешишь мне вернуться?
РОБЕСПЬЕР. После перелома. Но тогда ты сразу же отправишься в провинции. Ты нужен всюду… О, если бы ты был у меня хотя бы в пятнадцати экземплярах, Сен-Жюст! Ты, кто успокоил мятежный Эльзас и привлек его на нашу сторону – без кровопролития! Эта нехватка талантов – корень всех наших несчастий.
СЕН-ЖЮСТ. Ну генералы у нас хорошие. Это-то признать ты должен.
РОБЕСПЬЕР. Да, должен. Надеюсь только, что ни один из них не хорош настолько же, насколько Дюмурье.
СЕН-ЖЮСТ (раздраженно). Не будь маньяком, Максим! Вместо того чтобы благодарить Бога, что у страны хотя бы есть хорошие защитники от внешней угрозы, ты…
РОБЕСПЬЕР. …я их боюсь. И ненавижу… Ненавижу их… Ты называешь меня маньяком? А разве ты сам их не знаешь? Душа военного по призванию – это не зрелая человеческая душа. Это наполовину звериная душа злого ребенка. Это карликовый разум, ужасающе узкий, но патологически разросшийся в направлении одной-единственной, звериной функции завоевания. Как и всякое духовно недоразвитое существо, он признает в мире лишь самого себя. Пускай его страна потерпит сокрушительное поражение – лишь бы для него оно стало ответом на какое-нибудь пустяковое унижение; пускай Европа превратится в груду щебня – если он обретет благодаря этому могущество и славу.
Когда Дюмурье носили на руках, я дрожал за будущее… зная, что он, как военный гений, должен быть бесчестным мерзавцем. Там, где я жажду ошибиться, я всегда оказываюсь прав до мелочей. Так что теперь я, как чумы, боюсь этих молодых… Гоша… Журдана…
СЕН-ЖЮСТ. Э, даже обладатели наиболее буйного среди этих господ темперамента носят на шее солидный ошейник. Правительство не выпускает их из-под контроля ни на шаг.
РОБЕСПЬЕР (с силой). Пока существует правительство, друг мой… Но как только коррупция свернет мне шею, то вся эта прогнившая дантонистская сволочь, эти политические спекулянты, перекупщики и провокаторы, захватят власть…
Живительный импульс Революции произвел во французском народе небывалый избыток активной энергии. Запас так значителен, что благодаря ему развитие нового государства могло бы уложиться в несколько десятилетий вместо нескольких веков – и достичь неслыханного до сих пор уровня социального совершенства. Но в таком случае моим преемником должен был бы стать гений. Однако меня, по-видимому, сменят такие, как Тальен, Баррас и Фуше. И тогда первый же предприимчивый сынок Марса сосредоточит эту власть вокруг себя; бесценный инструмент жизни будет попусту растрачен руками идиота на разрушительные солдатские оргии; скотоподобный атлет разбазарит на свои тупые забавы творческую энергию, какой страна не сможет уже выработать…
Франция так заряжена жизненной силой, что, угодив в лапы такого безмозглого хищника, на несколько адских лет могла бы раздуться до самого Урала. Ха-ха! Чудное осуществление Всемирной Республики: Европа, опустошенная, как после землетрясения, дрожащая от голода и страха у ног божественного Цезаря… Такому предоставят диктатуру all right[76], его еще и умолять будут, чтобы он соблаговолил повести их на верную смерть… (Падает на стул.) Инстинкт! О да, безошибочный инстинкт масс, тот самый, что толкает насекомых прямо в пламя…
Немного погодя – быстро, тихо, чуть ли не истерически.
О, как же эта мысль меня мучит! Нависает надо мной всюду. Я слышу ее угрозу во всем. Как если бы что-то медленно прожигало мне череп, все время, все время одну и ту же раскаленную точку… Знаешь, у меня бывают минуты прямо-таки безумного желания – истребить, вырезать под корень все военные таланты в стране. Убить, стереть в порошок – даже детей в кадетской школе. Лишь бы дать народу покой хотя бы на несколько лет… хотя бы пока Республика не разовьется из зачатков…
Кто будет после меня охранять беззащитных глупых людей от ненасытности этих людоедов?! (Откидывается с судорожным прерывистым вздохом.) О-о-о… надо успокоиться.
С ним случается короткий приступ нервного кашля. Справившись с ним, скалит зубы в неприятной улыбке.
Еще немного, и схлопотал бы кровотечение… еще и чахотка в придачу! (Опускает голову на руки; шепотом, с ужасом.) Боже правый… как же я бессилен…
СЕН-ЖЮСТ (спокойно). У тебя жар, ты не спал четверо суток, вот и впадаешь в истерику. А перед будущим, милый мой, перед дьявольским всемогуществом случая – ты бессилен, потому что ты – человек. И понапрасну тратишь жизнь, потому что боишься этого. Замуруй себя в настоящем моменте; надень себе на глаза шоры, как лошади. Что произойдет после тебя, того ты изменить не можешь, а пугаться тебе нельзя, потому что ты везешь на себе государство.
РОБЕСПЬЕР (медленно выпрямляется). Того – я – изменить – не могу… (Лихорадочным шепотом.) А ведь должен, черт возьми! Должен!
Ты прав. Я валяю дурака. (Неожиданно разражается смехом, к ужасу Сен-Жюста.) Мне так и надо было прямо сказать, что нельзя победить смерть!
СЕН-ЖЮСТ (сильно сдвинув брови). Брр…знаешь, не смейся-ка лучше.
РОБЕСПЬЕР (внезапно застывает. Мертвая тишина в комнате). Слышишь?..
СЕН-ЖЮСТ (мрачно). Что?
РОБЕСПЬЕР. Толпа возвращается.
СЕН-ЖЮСТ. Requiescant in pace[77]. Не поднимай левую руку, манжета зацепилась.
РОБЕСПЬЕР (аккуратно отцепляет кружево и снова поворачивает голову к окну). Нельзя победить смерть! Ошибаешься, Антуан. Это только я не могу. Только я бессилен перед будущим. Будущее – под знаком почившего сегодня Дантона. (Смотрит на часы.) Нам пора, Антуан. Идем.
19 ventôse, An CXXXVII, 13 h[78]
Права
© Н. Ставрогина, перевод, 2016
© «Текст», издание на русском языке, 2016
Электронная версия книги подготовлена компанией Webkniga.ru, 2017
Примечания
1
Жан-Николя Паш (1746–1823) – деятель Великой французской революции, сначала жирондист, затем якобинец. В период, когда разворачивается действие пьесы, занимал должность мэра Парижа. (Здесь и далее – примечания переводчика.)
2
Здесь и далее пунктирная линия обозначает синхронность реплик, принадлежащих разным персонажам, в то время как сплошная, согласно авторскому указанию, означает не «синхронность внутри линии, а синхронность одной линии с другой».
3
Жак-Рене Эбер (1757–1794) – деятель Великой французской революции, крайне левый якобинец, пользовавшийся огромной популярностью у санкюлотов во многом благодаря своей газете «Папаша Дюшен». Выступал как против Дантона, так и против Робеспьера.
4
Франсуа-Николя Венсан (1767–1794) – деятель Великой французской революции, член Клуба кордельеров и фракции эбертистов. Генеральный секретарь военного министерства Паша.
5
Комитет общественного спасения.
6
Нарастая, в очень ускоренном темпе (ит.).
7
То есть Дантон, получивший это прозвище в связи с участием в событиях 10 августа 1792 г., когда народ штурмом взял дворец Тюильри и сверг монархию во Франции.
8
Пьер Гаспар Шометт (1763–1794) – деятель Великой французской революции, видный член Парижской коммуны 1792 г. Выступал как против Робеспьера, так и против Дантона; убежденный сторонник террора. Казнен вместе с эбертистами.
9
Комитет общественного спасения.
10
Дражайшая (англ.).
11
Боже милостивый! (англ.)
12
Милый (ит.).
13
Дорогой (фр.).
14
Эндель (Гайндель) – офицер германского легиона.
15
Вот и все (фр.).
16
Мудрому достаточно (лат.).
17
Скажут, что ты никуда не годишься (лат.).
18
После ареста Дантона в его бумагах было обнаружено письмо, адресованное банкиру Перрего английским Министерством иностранных дел, с поручением выплатить крупные суммы ряду лиц, обозначенных инициалами, за услуги, оказанные Англии, – в частности, за провокационные речи в якобинском клубе.
