Татьяна Майская - Забытые пьесы 1920-1930-х годов
АКУЛИНА. Чтой-то ты сегодня раскомандовался: давай да давай! Дай послушать, что барышня говорит.
СЕРГЕЙ. Слушай да делай.
АКУЛИНА (вспыльчиво). Я и без твоей указки все делаю.
Несет второе.
ОЛЬГА ИВАНОВНА (примирительно). Какая вы горячка! Вы все забываете, что у вас муж коммунист, а у коммунистов всегда время горит. Ему нужно пример подавать, а вы должны быть ему верной помощницей.
СЕРГЕЙ (с усмешкой). Как же, помощница! От такой помощницы караул закричишь! (Указывает на иконы.) Вот кому она скоропослушница. Завтра, небось, попа позовет, три молебна отслужит, да не как-нибудь, а с акафистами, честь по чести; иконы поднимает — плакали мои денежки.
АКУЛИНА (растерянно). А кого я обидела? Сама для себя служу, а не для вас.
КОСТЫЛЯНКИН. Хе-хе-хе! Пес с ней, богоноска! Хе-хе-хе! Живой на небо взлетишь, смотри, пророк Илья колесницу пришлет{103}.
АКУЛИНА (вспыльчиво). Замолчи, леший!
СЕРГЕЙ (к Ольге Ивановне). Вот так-то вот и поживи! Сам выступаю с антирелигиозным докладом, работаю в ячейке по антирелигиозной пропаганде, а у самого в доме иконы. Срамота!
ОЛЬГА ИВАНОВНА. Да неужели же вы, Сергей, не беседовали с нею?
СЕРГЕЙ (с горечью). Не беседовал?! Попробуйте-ка, поговорите с нею. Только, бывало, рот раскроешь, так куда там: «Про божественное, говорит, не цыкни. Это, говорит, дьявольское наваждение. А будешь говорить — уйду». Бился, бился, а потом замолчал.
ОЛЬГА ИВАНОВНА (живо). Я за вас примусь, Акулина Мефодьевна! Вот что, пойдемте сегодня в клуб, послушайте, что будут рассказывать товарищи, и у вас всякая охота пропадет ходить в церковь.
АКУЛИНА (с ужасом). В клуб?!
ЯКОВЛЕВНА (крестится). Спаси тебя, господи, и помилуй!
СЕРГЕЙ. Как же — пошла!
КОСТЫЛЯНКИН (ехидно). Вон, слышно, пес с ними, постановили иконы снять у тебя. Егора Борзухина встретил, к тебе собирается.
СЕРГЕЙ (насмешливо). А тебя что, в помощники пригласили?
КОСТЫЛЯНКИН. Хе-хе-хе! Я сам, своей охотой пришел.
ОЛЬГА ИВАНОВНА. Толковая вы женщина, Акулина Мефодьевна, а Сергея под укор подводите. Ну зачем вы иконы в доме держите?
АКУЛИНА. Да, держу!
ОЛЬГА ИВАНОВНА. Зачем?
АКУЛИНА. Затем держу, чтоб о душе помнить. Вы зачем свои портреты-то в клубе развесили?
ОЛЬГА ИВАНОВНА. Неужели вы не понимаете разницы, Акулина Мефодьевна, ведь мы же не верим в них, как в богов, это наши учителя, товарищи, а вы почитаете свои иконы, как богов.
СЕРГЕЙ (строго). Ребята где? В клубе?
АКУЛИНА (растерянно). Нет, дома.
СЕРГЕЙ. Я их посылал в клуб. (Зовет.) Сеня, Миша!
ДЕТИ входят.
Почему не в клубе?
ДЕТИ переглядываются.
СЕНЯ. Маманька не пустила.
СЕРГЕЙ (к Акулине). Это что за новости! Почему не пустила?
АКУЛИНА. Пускай со мной в церковь пойдут, хоть лоб перекрестят.
ОЛЬГА ИВАНОВНА. В церковь? Детей?! Сергей! (Берет его за руку.) Нет, вы до этого не должны допускать!
АКУЛИНА. А почему не в церковь?! Я мать! Разве я не могу своими детьми распоряжаться?!
СЕРГЕЙ. Нет, детьми распоряжаться я тебе не дам! Сама хоть лоб прошибай в церкви, а детей не пущу! Я буду в клубе, и они пусть будут со мной.
ОЛЬГА ИВАНОВНА (быстро, к детям). Ну, ребята, скажите, верите вы во всю эту чепуху?
Указывает на иконы.
МИША (уверенно). Нет, я в комсомолы перехожу, а потом пойду в партию.
ОЛЬГА ИВАНОВНА (весело). Вот это молодец!
СЕРГЕЙ (к Ольге Ивановне). Он у меня стоит на дороге.
ОЛЬГА ИВАНОВНА (возбужденно). Вот что значит ученье — свет! Смотрите: дети уж понимают, что это ерунда, а вы попов приглашаете, молебны служите и доскам молитесь.
ЯКОВЛЕВНА. Ай, ай, барышня, что вы говорите! Да рази можно так про мать говорить?! Небось, она их рожала, выхаживала, до ночи-ноченьские не спала с ними, а вы обучаете их против матери идти?
АКУЛИНА. В клуб не пущу. Пускай в церковь идут. (К Сергею.) Детей нечего совращать, чтоб они у вас там за чертями гонялись.
СЕРГЕЙ. Это не твое дело. (К детям.) Ну, шапки в охапки, и марш в клуб!
АКУЛИНА (детям). А что? Матери больше нету? А? Говорю, в церковь со мной пойдете!
ДЕТИ мнутся.
СЕРГЕЙ (сдерживаясь, к Акулине). Брось! Ты мне это дело не порть, а то плохо будет! (К детям.) Идите!
АКУЛИНА (грозно). Не сметь ходить!
ЯКОВЛЕВНА. Господи-батюшка! Вот грех-то!
СЕРГЕЙ (отстраняя ее). Не дури! В таком деле не уступлю. Собой распоряжайся, как знаешь, а над детьми не командуй!
Делает знак детям, ДЕТИ уходят.
АКУЛИНА. Так вот как ты для праздника заговорил! Воли у меня больше нету? Своими детьми не могу распоряжаться? На бесово игрище посылаешь, а в церковь со мной не пускаешь?
СЕРГЕЙ. Довольно! Поговорили — и ладно.
Отходит, взволнованный, к столу.
ОЛЬГА ИВАНОВНА (к Акулине). Не цените вы Сергея! Смотрите, как человек работает, а вы идете ему наперекор! Если б вы его любили, так вы бы любили его работу, а вам, видно, попы дороже Сергея.
АКУЛИНА (горячо). Вы чего попрекаете меня любо-вью-то? Небось, как что плохо, так Акулина. Сдохну, а его не выдам. Я при нем неотлучно, вроде как нянька, сидела. Да! В сердце-то у меня никто не был. А то, вишь, как упрекаете! Не люблю! А кто при этом деле был-то? Промеж мужа с женой путаться нечего.
ЯКОВЛЕВНА (ядовито). Оно конечно, как с чужой женщиной погуляешь, и своя баба не мила.
СЕРГЕЙ. Да! Вижу твою любовь-то! Это, как говорится: люблю, как душу, а трясу, как грушу. Напала на смирного человека и думаешь: обломаю! Нашла себе сивку-бурку и командуешь ею. Нет, матушка, откомандовалась! Выходит дело, что тебя жалел, себя губил, ну а теперь, значит, на поворот наехал! Будет! Не я по твоей, а ты по моей воле поживи!
АКУЛИНА. Так ты взаправду, Сергей, такие слова говоришь, меня укоряешь да нашу жизнь с тобой помоями поливаешь?!
СЕРГЕЙ. Не помоями поливаю, а в помойное ведро бросаю.
АКУЛИНА. Так ты, значит, меня на барышню променял?
СЕРГЕЙ. Тьфу! С дурой и говорить нечего.
ОЛЬГА ИВАНОВНА (морщась). Ах, какое мещанство!
АКУЛИНА (дрожа). Так, значит, надоела?!
СЕРГЕЙ (досадливо). Отвяжись! Была бабой, бабой и осталась.
АКУЛИНА. А то кто ж я?! Известно — баба! Сам знал, когда брал, меня никто не учил; небось, меня грамоте не обучал — детей рожала да на кухне сидела. Ты много обо мне думал-то?! Небось, с барышней ночи просиживал, а со мной что? Один разговор: давай обедать да ужинать, да что купить на базаре. Ты меня не попрекай! Много ль ты со мной разговаривал-то? Молчком придешь, молчком уйдешь! Да! А теперь на меня всю вину перекладываешь, да! Говори, зазноба у тебя появилась, да? Нечего тыкать в жену!
СЕРГЕЙ. Небось, учил, да слушать не хотела! Вон твоя учительша! (Указывает на Яковлевну.) Все с ней якшалась, все ее советов слушалась. Небось (указывает на Ольгу Ивановну), вон человек сам до всего добрался, училась на медные копейки, а ты за моей спиной сидела, как барыня!
Входят ЕГОР БОРЗУХИН и СИДОР ПУШКАРЕВ, здороваются.
АКУЛИНА (Яковлевне). Дрожмя дрожу, Яковлевна!
ЕГОР И СИДОР (вместе). Здорово, товарищи!
ЯКОВЛЕВНА. А ты не пужайся! Стой за веру православную!
СЕРГЕЙ. Здорово! Ну, что скажете?!
ЕГОР (усмехаясь). Не к тебе, а вот до твоей игуменьи есть дело.
СИДОР. Неладно, брат, у тебя. Передовой человек, в ячейке с докладами выступаешь, а икон снять не можешь.
СЕРГЕЙ. А что мне делать? Из дома гнать ее, что ли? Оттого и с докладами выступаю, дома не слушает, ну, думаю, хоть в клуб придет да послушает.
КОСТЫЛЯНКИН. Супротивная баба, пес с ней! Лихоманка ее раздери.
